Посох Адама.

подумал я и быстро обернулся, как сувчка на свист.
   За соседним столиком сидел мой недавний  попутчик в обнимку с двумя девицами. На столе зелёным обелиском возвышалась спиртоносная бутылка «Тархуна».
   - Познакомься,- сказал дед,- это Марта, она «нихт бла-бла» по-русски, а эту ты уже знаешь - наша проводница.
   - Очень приятно, сказал я стюардессе, - я вас ошибочно принял за бурятку. Вас, кажется, звали Рая?
   - Жизнь, - отреагировала она вяло,- жизнь морщит нас и глумится над почками.
   - Я, я, - подтвердила Марта,- корошо, здравствуйте, сметана, солнце.
   - А эту где подобрал? - показал я на Марту.
   Дед от возмущения даже взмахнул крыльями бровей:
   - Она же тебя встречала! Она - встречавшая сторона! Правда, Марта? На своих хрупких  ФРГ-вских плечах протащила пару шагов по перрону и рухнула, слегла под оккупантом. Пришлось втроём нам тащить тебя до отеля!
   - А-а, так это вы шарили в моих вещах?
   - Паспорт, деньги пропали?
   - Нет.
   - Значит, не шарили.
   - Скорее, всё-таки, шарили, но напали на неверный след,- колой я не стал запивать «Тархун». И без того во мне газировкой бурлило возмущение
   Правильно сделал! Потому что к пьяному россиянину немцы особого сострадания не испытывали, и пытались показать мне остановку и время отправления автобуса так бессердечно, как трезвому чукче  указывали бы на глобусе место его жительства..

   - Перед тем, как поедете в Бельгию, подстригитесь наголо. Там всюду вши. Они, сволочи, горячую воду экономят, - сказал мне сосед в автобусе.
   - Кто, вши?
   - Нет, бельгийцы.
   - Не хочу в Бельгию,- признался я.
   - Я тоже сперва  не хотел, и уехал чернорабочим в Португалию.
   - Мне надо до полуночи пересечь границу. Иначе, арестуют. Виза кончается.
   - Если колесо не пробьёт в дороге - вам повезёт.
   - Почему?
   - Смешно вспоминать, но этот автобус когда-то проектировал я. Чтобы достать «запаску», бригаде из трёх человек  понадобится не менее двух часов.
   - Понял. Вы в Португалии скрываетесь от заказчика.
   Границу Германии пересекли, в полночь, оставили там двух пассажиров с подозрительным грузом, поели горохового супа с копчёностями, миновали относительно удачно Польшу, а в Белоруссии всё-таки колесо выстрелило. Но к тому времени мне было уже всё равно: я разучился ходить, ноги раздуло до слоновьих размеров, я сжился с креслом и лениво перелистывал страницы дневника, приспосабливая к тексту выписанные мной иероглифы. Получалось омерзительно и реально.


                                                          Глава  3.

                                       Выписки из того же самого дневника.
                                                 
                                             7 января 2001 года.

   Сопротивление (упражнение)  сорок второе с использованием Кузьмичёвой травы:
Двадцать глубоких вдохов, лёжа на спине, руки вытянуты вдоль туловища, большой и безымянный палец левой руки соединены. Хрустальная пирамида находится под ладонью правой руки. Тепло проходит по часовой стрелке…

   В первом часу ночи 7 января 2001 года я вышел на балкон  отеля «Ля Меридиан» и увидел, лежавший в постыдной форме пьяной куртизанки серп луны. А может,  я разглядел в этом серпе и колыбель для новорождённого Христа? Может быть.
   Недалеко от отеля притаилось Красное море. Египетская ночь была светлой и прохладной.
   Справа ещё бодрствовал заунывными шумами арабский Шарм-аль-Шейх и не давал возможности сосредоточиться  местным привилегированным коптам  на главном телевизионном шоу, транслировавшимся из Каирского  храма в честь рождения самого известного еврейского мальчика.
   «Удивительное дело, - усмехнулся я, - насколько же путана эта страна! Плотское соприкасается здесь с духовным, а духовное бесследно растворяется в плоти туристов, избалованных солнцем».
   Мне хотелось, чтобы все  спали, а я светлячком тлеющей сигареты семафорил бы в пространство,  разбрызгивая тьму вокруг себя.
   Из шкафа-купе опять вышел Бэс - зелёный, ростом со статуэтку. Он прошёл след за мной на балкон, скривил рожицу и смачно плюнул в кустарную тень под собой. Там что-то вздрогнуло, резко ударилось о ветви и с шипением листьев сдохло.
   - Какого лешего ты всех пугаешь? - возмутился я.
   - Какого надо, такого и пугаю. И не всех: ты же не боишься?
   - А что, я тоже должен бояться?
   - Чего тебе бояться?  Ты вон какой вымахал, а я вот такой малюсенький. Если я даже гаркну басом, ты подумаешь, что кран в умывальнике кто-то не до конца закрыл, - он потеребил собственную бороду, собираясь сказать ещё что-нибудь оскорбительное, но не нашёлся и, предчувствуя, что настроение из-за этого у него может резко испортиться, вцепился мне в ногу и полез вверх.
   Взбирался он ловко, словно негр за кокосами, впиваясь вытянутыми руками в кожу и быстро перебирая короткими ножками.
   Я сказал: - Трусы с меня не сдёрни! - и на всякий случай придержал их.
   - Нашёл достояние,- возмутился Бэс. Он уже обхватил запястье моей руки: - Когда есть чем похвастаться, тогда нечего стесняться. А если есть чего стесняться, то лучше не заострять на этом внимание.
   - Началось! Демагог египетский! Ни одной ночи без твоих нравоучений! Уже достал!
   - Посади-ка меня на плечо! Что значит достал? Я - милость, даденная тебе, недоумку. И пользуйся, пока я есть!
   Пришлось воспользоваться и посадить его. Интересное, скажу я, ощущение тепла чужой задницы на твоём плече.
   - На чём мы остановились в прошлый раз? - спросил он.
   - Сперва отдышись и осмотрись, - предупредил я, - то, как вчера на полуслове, брыкнешься вниз головой.
   - Брыкнулся я потому, что ты дыхнул на меня  сигаретным дымом. Из-за вони я сознание потерял, и мир мне стал противен, и мир больно ударил меня по голове.
   - Тогда попробуй закурить, может не таким противным покажется тебе окружающий мир? - предложил я и представил, как Бэс засовывает себе в рот водосточную трубу.
   - Совсем не смешно,- прочитал мои злые фантазии Бэс, - я уже пробовал однажды. Асар, то есть Осирис пытался совратить - ничего у него не получилось. Я же не как вы, людишки, помесь похоти и любопытства, легко податливые на всякого рода мерзопакости.
   - Между прочим, Осирис научил людей выращивать  пшеницу, кукурузу, изготавливать орудия труда…
   - Между прочим,- тут же передразнил меня Бэс, - Осирис научил вас выращивать ячмень, а не пшеницу, и готовить из этого дерьма пиво, а не хлеб. А мясо живых существ вы как жрали, так до сих пор и жрёте. С пивом или без - разницы не вижу. Странный вы, всё-таки, род людской. Падки на греховные дела и грехи  вновь обретённые считаете  избавлением от грехов старых.  Клин клином, что ли?
   Я промолчал, потому что мне показалось, что в тот момент дрогнул в чёрной пустоте перевёрнутый месяц. Холодная волна света увела на глади моря лунную дорогу куда-то влево.
   Быть может, очень давно, точно так же смотрел на причудливые изломы лунного света еврейский мальчик и молчал, и ничему не удивлялся, слушая россказни зелёного Бэса.
    - Во-первых, не так это было и давно,- прервал мои мысли Бэс, - во-вторых, Иисус, всё-таки, удивлялся. И ты очень удивишься, если узнаешь, чему Христос удивлялся. Он всю жизнь, до 95 лет, удивлялся, даже тому удивлялся, чему и не надо было удивляться нормальному, здравомыслящему мужу. В-третьих, четвёртых, пятых и десятых: Иисус черпал знания из себя. Ему не надо было разжёвывать. Стоило только напомнить, возбудить, и он тут же вспоминал всё. И всех Великих посвящённых: Раму, Кришну, Мойшу, Будду, Мохаммеда, Наполеона, Гитлера, тысячи тех, кто стремился к добродетели, погрязнув в зле.
    Истина в своей противоположности может быть не меньшей истиной. Так же и у добра нет границ. Где оно перетекает в зло - не угадаешь.
    Что ты косишься в удивлении? Да, да! И Гитлера Иисус вспоминал, и эту ночь, которую я бездарно провожу с тобой и трачу время на тебя. У времени нет измерения, что отчётливо отражалось в древних языках. Это вы, люди, установили всему меру. Сами запутались и запутали потомков. А любое будущее могло быть только свершившимся фактом. Чему не дано свершиться, то не имеет право на будущность.
   Например, через десять часов, по вашему исчислению, ты встретишься с богом  Техути, чтобы увидеть и подержать в руках Посох Мудрости, а по нашему измерению ты встретился уже давно, много раньше, чем Асарсет или, как вы его называете, Моисей вывел племя египтян-монотеистов, сторонников его младшего брата Анхатона из семитского плена.
   Гитлер для поклонения искал предков арийцев, а по незнанию уничтожал их потомков миллионами в концентрационных лагерях. Трудно быть арийцем, когда тебя преследуют как еврея.
   Я недавно видел такую картинку: в следующем году  в Бангкоке ты разглядывал Золотого Будду. Твой разум затмевала только одна мысль - 5 тонн чистого полированного золота! Сколько это в переводе на доллары, баты и рубли?! Ты решил измерить величину веры целой нации. По-человечески - ничего предосудительного, не считая того, что в ответ тебе Золотой Будда устало улыбался.
   Но когда счастливым  будешь брести по пескам Палестины в 730 году до рождения еврейского мальчика, ты избавишься от зависимости измерять и примеривать на себя ценности чужой веры, потому что…
   - Я уже знаю - почему,- прервал я Бэса.
   Я, действительно, знал, потому что вспомнил. Спустя много лет с того времени, когда я впервые поймал себя на мысли, что часто думаю о том эпизоде, мне казалось, что я просто видел сон. Сон шизофреника - цветной, с запахами пустыни, со вкусом песка на зубах.
   Теперь понял: я сам придумал этот эпизод, но он казался мне настолько реальным, что я подыскал ему меру оправдания. Я придумал, что ничего не придумывал, а это мне просто приснилось, привиделось. Как однажды привиделись три апостола. Они звали меня с собой, а я испугался, подумал, что если поддамся на их уговоры, то сразу умру. Апостолы махнули рукой и ушли, оставив во мне страх и сладость избавления от неизвестности.
   Однако, вот что странно: выдуманная мною история не обрастала со временем деталями и чётко прослеживаемыми подробностями, наоборот, теряла краски. А это свойство физиологического характера - забывчивость. Чем я становился старше, тем меньше оставалось в памяти мелких деталей того сна.
   «Мы возвращались с Филиппом из Ра-ам-сеути, куда ходили, чтобы отправить послание и маленькую бронзовую фигурку с оказией младшему Иоанну, жившему тогда в греческом Эфесе.
   У Иоанна случались страшные приступы какой-то неизвестной болезни. Он вдруг становился раздражительным, затем впадал в ярость, громил всё вокруг, но вскоре успокаивался до такой степени, что смирению и щедрости его не было предела, как не было предела приступам чудачества. Вдруг начинал подобострастно ухаживать за одной старушкой, жившей недалеко, на горе, возле Эфеса, называть её своей матерью и матерью Иешуа Га-Ноцри. Хотя, на самом деле, та была без роду и племени, а Мария, мать Христа, вместе с Симоном Зилотом жила в Индии. То вдруг Иоанн решался покаяться перед Савлом из Тарса Киликийского, которого в живых-то уже не было, и через нашу миссию засылал тому приглашения, упорно Павла называя  Николаем.
   Филипп вообще считал Иоанна двуликим и «тихушником», ждал от него очередной пакости или такого гнусного поступка, который был свойственен лишь людям, страдающим манией