С.О.С. (связанные одной сетью)

Петрович! – вынесла свой вердикт.

    Время прошло незаметно. Весну сменило лето. Установилась устойчивая в меру жаркая погода, вечерами наполненная свежестью и пением сверчков.
    После работы Анисим совершал поездки на велосипеде. Чего был лишён в браке. Супруга считала, все детские забавы не приличествуют добропорядочным семейным парам.
    Анисим ездил близко и далеко. В основном загород. В район близлежащих дач и посёлков-спутников. Выбор для бивуака всегда совпадал с точкой, с которой можно было без затруднения, расположившись на пригорке, смотреть на расстилающийся перед ним красочный вид ускользающей вдаль перспективы  в сгущающемся мареве и молчал.
    Пенье ветра, шелест травы, чириканье птиц настраивало на медитативный лад. Напитавшись успокоительной энергией, возвращался домой. В суету городских улиц. В напряжённый рабочий график жителей, рабов каменой тайги и техногенной поросли.
    Жизнь текла. Жизнь течёт. И будет течь.
    Сомневаетесь, поинтересуйтесь у тех, кто однажды уходил за горизонт событий. Уж они-то вам такого понарасскажут… Уши бантиком свернутся. И развернутся. Перфорированной тканью для обнадёживающихся невежд.

     Анисим
     Мы будем жить с тобой в маленькой хижине…

     Катя
     На берегу очень дикой реки?

     Сердце Анисима радостно ёкнуло. Катя приняла правила его игры. Не будучи страстным поклонником ролевых игр, предпочитал вести партию первой скрипки. Ну, кто ещё жаждет комиссарского тела?

      Анисим
      Никто и никогда не будет обиженным…

      Катя
      На то, что когда-то покинул пески?

      Снова на неопределённое время прекратился обмен сообщениями.
      В далёком Приморске Катерина Рыбак делала карьеру, восполняла пробелы в воспитании детей, спорила с начальством, не проронив ни звука, внимала несколько запоздавшим нравоучениям матери, часто кивала головой и снисходительно улыбалась.    
     
      Если вы свели лошадь к водопою и сумели уложить её на лопатки, вы достигли небывалых высот.
     
      Если ваша ручка вдруг перестала писать, стержень в ней замени и реши сам, стоит ли писать дальше, не чувствуя подвоха со стороны производителя.
     
     Если кофе в кружке горячий, ложился ли ты вообще спать?
     
     Если твоя зубная щётка в чужой ванной, кто к кому собрался в гости и задержался на неопределённое время?

     Если сосед по площадке смотрит на тебя, злорадно улыбаясь, вспомни, не приходила ли к тебе за солью или сахаром его жена?

     Пять «если», необходимых для.

     Измеряя расстояния световым днём, легко крутя педали старого «Аиста», Анисим наматывал на колёса велосипеда пыльные километры грунтовых загородных дорог. Всё, что отвлекает от отдыха, оставлено дома: мобильный телефон, Bluetooth-гарнитура, планшет и ушные телефоны. Только ветер в лицо и только песни природы в уши. Брал с собой бинокль, рассматривать дальние дали, и старенький «ФЭД». Максимальный минимум из всего необходимого и сопутствующего. Редкие встречные автомобили не в счёт. Кому из водил есть дело до одиночки-велосипедиста, скромно жмущегося к обочине на своём двухколёсном друге, едущем не спеша, да, вдобавок, дышащий октаново-пыльным дыханием железных коней.
    Ближе к вечеру находил уединённое место. Или небольшую берёзовую рощицу, заросшую подлеском и кустарником диких ягод, или невысокий обрывистый берег небольшой речушки, заросшей камышом,  в густых зарослях которого даже в безветренную погоду слышится тихий шёпот листьев, а вечером – раздаётся далёкая грустная песня.
    Сидя у небольшого костерка, прихлёбывая из жестяной кружки ароматный крепкий чёрный чай с листками дикой малины или шиповника, грызя пресные галеты, с умиротворяющей нежностью смотрел на закат, наползающий оранжево-алым пламенем на ускользающий горизонт, подбитый густым мехом вечернего тумана.
    Провожая искорки от костра, улетающие в  тёмное ночное небо на встречу со своими сёстрами-звёздами, думал о своём или ни о чём, что удавалось крайне редко.    
     Засыпал далеко за полночь, укутавшись в старое потёртое байковое одеяльце возле костра. Просыпался с рассветом, всякий раз, зачарованно глядя на медленно поднимающееся светило. Робким алым румянцем окрашивались окружающие предметы на самый малый миг, самое замечательное мгновение из наступающего за ним дня. Природа примеряла сарафан тишины, который резко сбрасывали первые звонкие звуки проснувшегося мира.

    Выслушав эмоциональный и длинный рассказ дочери, во время повествования беспокойно шагающей взад-вперёд по просторному залу и резко, отрывисто куря, до конца, выдержав паузу, сказала.
   - Доченька, даже не знаю, что тебе и сказать, - начала рассудительно мать. – Конечно, я помню Анисима, этого светловолосого улыбающегося мальчика, но, не всегда всё в зрелом возрасте кажется милым и желанным, как в овеянное юношеским  романтизмом и максимализмом время.
    - Мама! – взмолилась Катерина.
    - Что, милая моя дочурка, мама, - продолжила тем временем мать. – решение должна принять ты и только ты. Не куковать же тебе в одиночестве свой век?!
    - И?
    - И если он свободен, как ты утверждаешь, то почему бы вам не встретиться и не поговорить начистоту. Глядишь, и смоется грим, и разочаруешься в нём.
   - Мы общаемся в «Собеседниках».
   - Полно, доченька, не глупи, - неосторожно махнула рукой мать, чуть не опрокинув чашку с остывшим чаем. – Эти ваши социальные сети – имитация общения. Как с зеркалом разговариваешь. Видишь себя, беседуешь с собой. Клиника!
    Сдерживаясь, Катя заявила в уважительно-ультимативной форме, что свои медицинские вердикты может оставить для пациентов. Я же, Катя прикурила новую сигарету, прошу только совета, жду, что скажешь.
    - В таком случае, - мягко улыбнулась мама, сказывается опыт работы, - метнись…
   - Мама, что за вульгаризм!
   - … метнись на кухню, принеси рюмки, ром и фисташки, – закончила мать.
   Катя с подозрением посмотрела на маму.  
     - Это ещё зачем?
     - Как у нас в народе говорят, - мама азартно потерла руками, - в трудном деле без ста грамм не разобраться.
      Запивая ром маленькими глотками свежесваренного ароматного кофе, мама поведала дочери историю знакомства со своим мужем, её отцом. Эту историю Катя знала наизусть, но слушала внимательно, куря, деликатно пускала в сторону и вверх светлые ментоловые струйки. С седьмого класса средней школы и, вот, до нынешних дней мы вместе живём, отпраздновали золотую свадьбу. Когда была поставлена точка в конце длинной истории, Катя поинтересовалась, а вывод-то какой. Мама терпеливо повторила, что выбор за ней. «Конечно, - то ли успокоила, то ли что ещё хотела этим сказать, - золотую свадьбу вы не сыграете. При лучшем раскладе – вместе доживёте до серебряной».
    Дома вечером Катя долго стояла перед книжным шкафом, перебирала тонкие и толстые томики, чихая от накопившейся пыли, настойчиво лезущей в нос. Что она искала, не могла объяснить и себе самой. Пока рука не наткнулась на тоненькую брошюрку с пожелтевшими листками, потрёпанными и скругленными на концах, в ней были собраны стихотворения о любви женщин-поэтесс. Пролистнув страницы, остановилась на Веронике Тушновой. Из пяти представленных стихотворений ей понравилось одно, ещё в школе она от руки переписывала его в дневник, которые вели все девчонки в классе, вплоть до выпускного.

     
     Катя.
     Улыбаюсь, а сердце плачет
     В одинокие вечера.
     Я люблю тебя.
     Это значит –
     Я желаю тебе добра.
     Это значит, моя отрада,
     Слов не надо и встреч не надо,
     И не надо моей печали,
     И не надо моей тревоги,
     И не надо, чтобы в дороге
     Мы рассветы с тобой встречали.
     Вот и старость вдали маячит,
     И о многом забыть пора…
     Я люблю тебя.
     Это значит –
     Я желаю тебе добра.
     Значит, как мне тебя покинуть,
     Как мне память из сердца вынуть,
     Как не греть твоих рук озябших,
     Непосильную ношу взявших?
      Кто же скажет, моя отрада,
      Что нам надо,
      А что не надо,
      Посоветует, как же быть?
      Нам никто об этом не скажет,
      И никто пути не укажет,
      И никто узла не развяжет…
      Кто сказал, что легко любить?

     Прочитав стихотворение несколько раз, Анисим задумался, что Катя хотела сказать. Что, как феникс из пепла, из осколков минувшего возродилась любовь? «Мы жили по соседству, встречались просто так», - напел под нос давно забытую мелодию. «Анисим, Анисим, - проговорил он. – Что ж ты маешься?»
     Свет на кухне не включил. Достаточно освещения из камеры открытого холодильника. Сел перед ним, как перед витриной, ревизируя содержимое. Пикули. Вот. Нарезка сырная. Ага! Колбаска, понюхал, вполне пригодная. Ну-с! Хлебушка нет. Жаль. Водка? Почти целая поллитровочка. Настроение, как пузырьки газа в бокале с шампанским, начало оптимизироваться. Рюмка водки. Пикуль захрустел на зубах. Ненавязчиво завяз ломтик сыра. Незаметно проскользнул кусочек сервелата.
     Анисим озвучил мысли:
    - Катя, Катенька, что ты хочешь? Неужели думаешь, всё можно вернуть вспять?
   Задумался и снова в предыдущей последовательности: водка, пикуль, сыр, сервелат. Закурил, что делал очень редко.
    - Ничего не вернуть. Ни школу, ни юность. В одну реку не ступить дважды.
    С сожалением препроводив пустую бутылку в ведро, позвонил другу. Тот откликнулся оперативно. Выслушав почти трезвый бред, отреагировал адекватно. «Пулей ко мне!» – приказал Сеня. «Жена дома?» «Приболела. Спит в дальней спальне». «Тогда как же?» «Сядем тихонечко на балконе. Заодно оценишь, как из типовой лоджии слепил уютный кабинет».
    По тому, как отворилась дверь, едва Анисим ступил на площадку, понял – его ждали.
    Сеня, отчаянно жестикулируя и, корча мимикой лицо, осторожно и тихо, не разбудить бы жену, пропустил Анисима внутрь. Затем на цыпочках, босиком, неся в руках тапочки, проследовали через квартиру на балкон.
    К ремонту Сеня отнёсся серьёзно. Стеклопакет, утеплённые стены, обитые сосновыми панелями, морилкой, крашенные под дуб, тёплый пол.
    Маленький круглый столик, два стула кресла. Светильники-бра по углам создавали мягкую иллюминацию, способствующую атмосфере непринуждённой беседы.
    Сеня был весь во внимании. Задумчиво слушал, кивая головой и покачивая ногой, ни разу не перебил рассказчика. Только когда Анисим в заключение упомянул про стихотворение, Сеня удивлённо вскинул брови. Тишину нарушало тиканье раритетных бабушкиных ходиков, скрип кресел.
     - Ну? – не вытерпел Анисим.
     - Не запрягал, не понукай, - тотчас отозвался Сеня. – Я думаю.
     Время тянулось до безобразия медленно. Стрелки на циферблате будто уснули, увязли в загустевшем воздухе ожидания.
     - Ну? – снова не выдержал Анисим.
     Друг ответил медленно, раздельно произнося каждое слово:
     - Подковы гну!
     Наклонившись через стол к другу, Анисим горячо зашептал:
     - Подскажи, помоги, друг ты или куриная ляжка!
     Сеня кинул взгляд в густой мрак зала, где блуждали тени дня, разбуженные приглушённым светом бра.
    - В таких делах, - он постучал по груди, - сердце лучший советчик!
     Анисим не издал ни звука.
     - Полагаться в таких случаях на советы друзей, сознательно ехать по рельсам, ведущим в тупик.
     Анисим упорно молчал, внимая словам