О правде и лжи, их значении для общества

воспевающих его вечное возрождение, развертыва¬лись по улицам Рима с такой же пышностью, как и на родине этого культа в Малой Азии. Влияние этого общераспространенного культа с его торжественной обрядностью было на¬столько велико, что в последствии даже в христианстве хотели видеть подражание культу Атиса: последователи последнего утверждали, что именно у них христианство заимствовало ве¬сеннее поминовение Страстей Господних.
Не меньшей известностью и распространением по всему древнему миру пользовался культ Адониса, сиро-финикийского происхождения; и здесь оплакивалось убиение прекрасного юноши-бога, олицетворяющего духовное начало в природе. Этот культ местами совершенно сливался с культом Атиса и уже в древности отождествлялся с ним.
Между двумя другими религиями «растерзанного бога», - египетским культом Осириса и эллинским Диониса, было то же сходство, известное с глубокой древности и отмеченное уже Геродотом. Все эти культы, выйдя из рамок узкой национальной религии и разлившись по эл-линизированному миру, окончательно слились и растворились друг в друге. Так, Осирис, в позднейшей египетской религии, т.е. в Александрийский период истории Египта, почитался под эллинизированным именем Сераписа и культ его в этой новой форме был выработан, согласно желаниям царя Птолемея Сотера, гелиопольским жрецом Манефоном при сотрудничестве эв¬молпида Тимофея, носителя Элевзинского посвящения. В этом виде успех этого культа в эл¬линском мире был стихийным. Римский сенат пытался оградить государственную религию от вторжения этого иноземного божества, но безуспешно и уже к началу нашей эры в Риме нахо¬дились святилища Сераписа и Изиды. Подобно тому, как Цибела, или фригийская Великая Ма¬терь (Magna Mater Idaea) имела свой храм в Палантине уже за 200 лет до Р.Х. и официально во¬шла в Римскую религию со всей своею пышною мистическою обрядностью, так и Серапис с Изидою лет 200 спустя вступили на степень официальных и особо чтимых божеств римской го¬сударственной религии, и шумные, великолепные процессии в честь Изиды развернулись по улицам Рима, наравне с процессиями в честь Великой Матери и убиенного божественного юноши – Атиса. Культ обеих великих богинь находился впрочем в теснейшей связи. Изида, ставшая главной богиней языческого синкретизма, воплотившая в своем образе мистические представления о живительной силе природы, о таинственной Царице бытия, вечно разнообраз¬ной в своих проявлениях и вечно непознаваемой, - отождествлялась и с Великой Матерью Ци¬белой, и с таинственной сирийской богиней, почитаемой на Востоке под именем Атаргатис или Астарты, и с эллино-римской Афродитой – Венерой, и с Герой – Юноной, и с Деметрой – Цере¬рой. То была вечно трепещущая в человеческом сознании идея о женственном начале бытия, проявляющемся в мире и в плодоносной матери-природе с ее грубыми физическими законами, и в вечной мечте о девственно-чистом идеале. Соответственно этому бесконечному разнообра¬зию проявлений разнородны и формулы поклонения божественному принципу, и это поклоне¬ние выражалось в оргиазме некоторых культов и в аскетизме других, в обряде священной про¬ституции, практиковавшейся в храмах Астарты и Афродиты, равно как и в экстазе самооскоп¬ления, требуемого от жрецов Великой Матери и в суровых аскетических подвигах, налагаемых культом Изиды.
Подобная же эволюция развернулась в культе Сераписа, быстро отождествленного с Дионисом-Вакхом, и с Плутоном, и с Гелиосом – Аполлоном, и с Зевсом-Юпитером класси¬ческой мифологии, и с сирийским Ваалом и другими божествами ассиро-халдейского Востока, через него проникшими в эллино-римский мир. Серапис, как мужской эквивалент Изиды, занял центральное положение бога-вседержителя, бога Единого и бесконечно разнообразного, скры¬того за всеми формулами позднейшего пантеизма.
История слияния восточных культов с эллино-римским религиозным миросозерцанием таит в себе с одной стороны прорыв мистического синкретизма античного мира, напряженные по¬иски нового слова, а с другой стороны проникновение семитического влияния на Запад, дос¬тигшего своего рассвета в христианстве и не изжитого до сих пор.».
А теперь перейдем к той религии, которая сформировалась уже на последней стадии развития Римской цивилизации и была предшественницей Христианства. Почитаем об этом в том же источнике.
Митраизм.
Предшественником и самым сильным конкурентом христианства был культ Митры (или Мифры), культ Непобедимого Бога, образом которого в видимом мире было солнце. За внеш¬ним символом солнца в этом культе скрывалось, уже нами отмеченное, понятие о Едином Не¬познаваемом Божестве, а обряды этой религии вмещали все главнейшие образы и символы, обычные в религиозном миросозерцании эллинизма. Тут была и символика огня в смысле ду¬ховной сущности, и родственная ей идея воды или влажного начала, и образ мистической Чаши, и глубокий образ проливаемой крови как символа одухотворения и возрождения. То был грандиозный опыт религиозного синтеза, обвившийся вокруг старого персидско-вавилонского культа божественного юноши, олицетворяющего Творческое Начало в мире, и вечно совер¬шающего таинственное заклание мистического быка.
Культ Митры был когда-то национальной религией великой персидской монархии; древ¬нейшие религиозные предания Ирана сочетались с метафизическими созерцаниями магов в этом бодром, одухотворенном культе Светлого Божества, бога света и правды, имя которого призывалось при вступлении в бой за правое дело, а также во свидетельство произносимого обещания, ибо Митра считался хранителем данного слова. Последний атрибут характерен для миросозерцания древних персов, особенно высоко ценивших правдивость: как известно, грече¬ские историки указывали на то, что у этих благородных отпрысков арийской расы юношей прежде всего учили ездить верхом и говорить правду. Император Коммод (180 – 192), сын Марка Аврелия, открыто принял посвящение в таинства Митры; к тому же времени митраизм уже настолько проник во всеобщее религиозное миросозерцание, что мог считаться настоящей эзотерической религией эллино-римского мира. Таинства этой религии по прежнему охраня¬лись от профанов, но число «посвященных» все возрастало; внешние обряды культа Непобеди¬мого Бога привлекали симпатии народных масс, еще не поддавшихся обаянию христианского учения...
Сходство Митраизма с христианством.
Заметное сходство в отношении к Божеству, пора¬жает деталями обрядов и иконографии. Изображение Самсона в позднейшей христи¬анской иконографии, раздирающего льва, сложилось не без слияния митраического образа юного бога, победителя символического быка. Подобным же обычное в древнем христианстве изображение Моисея, извлекающего ударом жезла воду из скалы, находится в тесной связи с обычным в древности изображением Митры, таким же образом извлекающего из скалы источ¬ник воды; в митраизме здесь скрывался символ «воды живой», даваемой Митрой всем жажду¬щим божественного просветления. Влияние Митраизма заметно в особом значении Солнца, как образа Божества в христианской символике, - значении, сказавшемся и в мистическом поклоне¬нии восходу солнца на утреннем богослужении, и в посвящении солнцу седьмого дня недели, и даже в приурочивании величайшего христианского праздника ко времени декабрьского солнце¬ворота, т.е. ко времени года, всюду ознаменованными празднествами в честь солнца. Торжест-венное празднование Непобедимого Бога – Солнца в митраизме происходило 25 декабря, и мы вправе предположить, что это обстоятельство не осталось без влияния на фиксировании даты великого христианского праздника, подобно тому, как весенние празднования убиенного юноши – бога Атиса-Адониса, наложили некоторый след на христианский календарь. Окреп¬шее христианство 2го и 3го века к изумлению своему столкнулось с религией, вносившей в мир почти тождественные с ним формулы религиозного миросозерцания, те же идеи о искуплении мировой скверны кровью, и мистическую символику первобытной жертвы, неудержимо напо¬минающую образ «агнца, заклаемого от начала мира». Те же требования аскетизма, умерщвле¬ния плоти, те же мистические обряды крещения, таинственных начертаний, преломления хлеба. Церковные писатели, незнакомые с ритуалами древних таинств, не могли уразуметь причины такой общности мистических идей и обрядов; не имея возможности утверждать, что митраизм все заимствовал у христианства, так как старшинство первого было слишком очевидно, - они решили, что дьявол, предвидя торжество ненавистного ему христианства, заранее составил па¬родию на его противовес в виде религии Митры.
Падение митраизма.
Митраизм пытался дать религиозный синтез всего эллино-рим¬ского мира, но был побежден христианством. Широкие массы стали на сторону последнего. Митраизм по существу был религией для немногих, для посвященных, толпе не было места на высших степенях посвящения. Но между двумя великими религиями, оспаривавшими друг у друга мировое владычество во 2м и 3м веках н.э., было и глубокое этическое различие, подме¬ченное народными массами. Митраизм был суровой религией, культом победоносного бога, требовавшего от своих последователей духовной мощи, мужества в жизненной борьбе. В этой религии не было призыва к «труждающимся и обремененным», не могло быть ублажения крот¬ких и нищих духом. Митраизм был преимущественно воинским культом, распространяемым римскими легионами, перешедшим из военных лагерей в императорские дворцы. Воинские идеалы были переложены и в религиозные созерцания митраизма, этого культа духовного му¬жества, в котором служение добру понималось как беспощадная борьба против зла, лжи, тьмы, всех темных сил, противящихся торжеству Светлого бога истины. Само собой разумеется, что эти идеалы были доступны не всем последователям митраизма, - что для грубого легионера они оставались недоступными. Но все же и на низших степенях митраического посвящения культ бога правды, - божественного свидетеля данного слова, мстителя за попранную истину, помощ¬ника в борьбе духа с искушениями плоти, - не мог не способствовать духовному подъему, при¬зывая к активной борьбе за правду и нравственную чистоту. В этом смысле митраизм прибли¬жался к идеалу рыцарского ордена. Позднее духовная сущность митраизма нашла свое выраже¬ние в легенде о Парсифале (Парсифаль означает «персидский цветок», а Грааль – «жемчуг»).
Победе христианства над митраизмом содействовала общедоступность таинств первого, идеалы пассивного смирения, понятные самым широким народным массам, и обещание «спасения» без особых усилий.»
Добавлю от себя, что уклонение ордена тамплиеров (храмовников, призванных защищать храм господний на святой земле от мусульман) от ортодоксальной идеологии христианства шло как раз по линии митраизма. Во всяком случае, те короткие сведения, которые дошли до нас об их обрядах и особенностях посвящения слишком напоминают принципы митраизма.
Умереть за правду, наказать нарушившего клятву, не взирая на ранги и разницу в звании и сословии, для истинного