Дом. Книга 2. "Сказки для..."

пригрозил гном.
– Не стоит вымазывать в дерьмо прибор. Потом вонять будет, а нам с ним еще работать и работать. Сейчас нагреется, очко покраснеет, и она все отдаст.
Температура паяльника повысилась до такого уровня, что женщина испытала дискомфорт (можно подумать, до этого момента она испытывала «комфорт»). Она застонала, закричала и обмочилась.
– Отдай им ключ, – попросила Гемма ту продавщицу, что постарше.
– Возьмите, – женщина положила на пол ключ от сейфа.
– Давай, – обратился гном к водяному, отставляя нож от горла несчастной, – доставай у нее паяльник, а то обосцалась вся. От соленой воды может закоротить. Сдохнет еще. Потом анекдот будет ходить по Деривативам, что в отсутствие мужа и регулярного секса она решила возбудиться от электричества. Засунула себе в одно место два провода, и их коротнуло.
Так и подохла с двумя проводами в дырке. Хы-ы-ы-ы!
Униженная женщина осталась лежать на полу, а гном подобрал ключ и попросил показать, где сейф. Открыв железную дверь, он сильно разозлился, вернулся к хозяйке павильона и швырнул ей в лицо бумаги и документы, не имеющие ничего общего с наличными деньгами. Гном не стал на этот раз прибегать к паяльнику или кого-то запугивать. Он вытащил из сумки паяльную лампу, прокачал ее, зажег и, ничего не говоря, направил струю огня Иййе в лицо. Левая щека женщины покрылась ожоговыми пузырями, вспыхнули волосы. Пламя ей на голове помогла сбить сотрудница, которую в этот вечер не истязали.
«Гони деньги, пока хребет не переломали», – водяной угрожал Гемме. Услышав, что ее позвоночник могут повторно повредить, хозяйка попросила сотрудницу принести все деньги, которые она спрятала в кармане халата грузчика. Та выполнила просьбу и отдала бандитам деньги.
– Ничего себе! – присвистнул водяной, увидев пачки с деньгами. – Это у нее цветной бумаги нет.
– Это оборот за два дня, а не сегодняшний, – попыталась оправдаться Иййа, прижимая ладонь к месту ожога.
– Сука! Надо спалить тут все, – решил гном, собирая орудия пыток в сумку.
Когда они вышли из павильона, то водяной повторно зажег лампу и метнул ее в то место, где растеклась горючая жидкость, которая не успела полностью высохнуть. Огонь вспыхнул мгновенно. Особенно сильным было пламя у входа. Оно горело на площади не меньше десяти квадратных метров, отрезав пути для выхода из адской ловушки трем женщинам.

13

Сказка о солдате-некрофиле

Эта сказка о войне. Ее рассказал мне один солдат, который воевал, а потом вернулся домой. Мы с ним как-то вместе работали. Бойцы любят говорить о войне, сражениях, интересных эпизодах. Он много рассказывал о своей жизни на фронте.
Некоторые события он описывал по нескольку раз. Может, оттого что забывал, о чем досель говорил. Может, потому что они в память его запали. По прошествии нескольких лет я уже сам мог рассказать почти всю историю его военных подвигов, побед и поражений, настолько часто он вел беседы со мной на тему войны. Однако один эпизод своей военной жизни он мне поведал всего лишь один раз, и то находясь в изрядном подпитии. Сколько после этого я не пытался еще раз вывести его на эту тему, он уходил от разговора.
Все, что он рассказал мне, произошло с ним на самом деле.
Война эта была долгой и ожесточенной: с пушками, пулеметами, танками. Ему довелось служить разведчиком. Разведывательный отряд у них был маленьким – всего пять бойцов: он сам радист (передает по рации), командир (командует), подрывник (взрывает), снайпер (убивает с большого расстояния)и пластун (тихо подползает и режет ножом или берет в плен).
У каждого своя миссия.
Враг напал первым на нашу страну, и поначалу мы отступали и оборонялись. Затем наша армия сама перешла в наступление и, в конце концов, одержала победу. Но до этого дня победы от первого сражения минуло много дней и ночей. Сам я не воевал, поскольку был еще мальцом в те годы, но книжки читал (это теперь их никто не читает) и историю знаю.
Радист рассказывал, что их отряду давали различные задания: взрывать мосты, убивать крупных военных чинов, собирать информацию, выведывать секреты. Их отряд очень часто забрасывали в тыл врага, и они подолгу жили по лесам и полям вдали от подобных себе. Трудно продолжительное время иметь контакты только с узким кругом лиц. Еще труднее, если на дворе война, кровь и беда. А особенно трудно, если на все это накладывается отсутствие баб.
С бабой мужику жизнь разнообразнее и веселее. Охота ему душевного и телесного общения с противоположным полом.
Но где ж ты его, этого самого прекрасного пола, на фронте наберешь в достаточном количестве? Всякое случается из-за отсутствия женщин, особенно когда ты уже на территории врага. Попадает вражеская баба под руку, и насилуешь ее. Это мне так радист рассказывал. Я сам лично никого и никогда не насиловал. Словил вражью бабу при штурме города, в углу зажал, попользовался и отпустил. Лучше отпустить. Зачем ее после этого убивать? Может, кому еще пригодится. Баба, она ж не пушной зверь. Ежели ее к стенке прислонить и потереться об ее шерсть, то шкурка у бабы от этого не испортится.
По этой причине командиры часто закрывали глаза на то, что их подчиненные на войне девок портили да баб наклоняли. Главное – чтобы без всяких там извращений протекал этот естественный на войне процесс насилия. Это не мои мысли и идеи. Это так командир радиста изрекал своим бойцам. Потому, как он говаривал, если долго воздерживаться мужику, то боец становится раздражительным и неадекватным. Я этого лично не испытал, поскольку девок у меня всегда была и есть уйма. А все потому, что размеры у моего приятеля о-го-го какие! А бабам нравятся большие. От больших писюнов девки пищат. Потом рассказывают друг дружке о моем приятеле. И отбоя от этих баб нет. Приходят постоянно холостые, замужние и даже в годах. Но сказка эта не о моем писюне, а о пластуне. О, как складно я залепил: «Слушай сказку ты вполне не о моем писюне, а о воине-пластуне». Правда, складно?
У пластуна была самая напряженная работа. Ему необходимо было бесшумно подкрасться к врагу, быстро вывести его из строя и незаметно для вражеских солдат дотащить «языка» до нашего отряда. Радист говорил, что от такой службы с головой у пластуна со временем начались проблемы, а когда пришла телеграмма, что враги расстреляли всю его семью, то мозги у него совсем съехали набекрень.
Но отправлять его в запас никто не собирался. Службу он нес исправно, а то, что порой вместо живого «языка» приволакивал замордованного вражьего офицера, то бес с ним, с этим офицером. Подумаешь, пока тащил врага, то переломал тому шею или отбил внутренности. Закопали, и все дела. Назавтра пойдет в разведку и приведет другого, живого еще. Допросят его, выведают военную тайну и так же, как и первого, прикончат и закопают под деревом. Одним больше – одним меньше. Я сам так не думаю, это теория ведения войны моего коллеги по работе, а в прошлом радиста (а может, и садиста).
Рассказывал бывший радист, передвигались они своим отрядом как-то лесом вдоль дороги. Глядят, а вдалеке машина легковая вражеская стоит у обочины. Они подкрались, смотрят, а там неприятельские офицеры в салоне сидят, а водитель под капот голову засунул. Заглохла, значит, а вокруг больше никого: только лес и эти враги.
Решил командир атаковать этот автомобиль. Бросили под колеса гранату и обстреляли его. Убедившись из кустов придорожных, что никого в живых не осталось, пошли бойцы обыскивать транспорт и тех, кто в нем ехал. А машина-то оказалась не простой, а штабной. Документики всякие там обнаружили и секретные карты.
Собрались уже было уходить в лес подальше после удачной операции. Глядь, а в салоне кто-то застонал и пошевелился.
Присмотрелись, а там в военной форме женщина-капитан вся в крови лежит. Ее сразу-то и за мужика приняли, то есть бабу в ней не признали. Волосы у нее короткие, морда не бабского пошиба, и в штаны одета. Присмотрелись – точно баба. Жива, но сильно ранена.
Радист рассказывал мне, что предложил пристрелить ее, как вражью суку. А чего она на фронт поперлась наших жен да детей убивать? Раз солдат и с оружием воюет, то нет разницы, мужик он либо баба. Однако командир рассудил иначе. Он изложил полет своей мысли так: «Коли машина штабная, то эта капитанша может быть важной птицей. Ее допросить бы не мешало, а пулю в затылок пустить всегда успеем. Может, она чего важного скажет под пытками. Но надо, чтобы она в чувство пришла. Как пытать бесчувственного бойца, хоть он и баба?» Далее радист, опрокинув очередной стакан, поведал мне:
«Все из отряда согласились, что командир – голова, хоть и раненная навылет некогда в бою. Скрутили носилки из тонких деревьев, веток и коры. Положили на них вражью офицершу и понесли в наш временный схрон. Схрон был капитальный, подземный, из бревен, с отоплением. Этот блиндаж остался еще с прошлой войны в лесу стоять. У нас на карте он отмечен был. А зачем рыть на пару дней сырую землянку и мерзнуть в ней, если все готовое имеется? Разведали все в округе и дальше в путь, какой толк в земле лишний раз ковыряться?» Принесли ее бойцы разведывательного отряда в блиндаж, отерли от крови, перевязали, а она все одно до памяти не приходит. Положили, значит, на соломе в углу, воды в рот залили, а то губы пересохли. Думали, что в сознание вернется, но она только бредила и ничего толком сказать не могла.
– Слушай, – предложил ползун, – все равно от нее толку никакого. Давай ей попользуемся, как бабой, пока жива, а то помрет еще.
– Тебе ее жалко? – спросил снайпер или кто-то другой.
– Жалко, если подохнет, а мы ее выпороть не успеем. Чего бабскому телу зазря пропадать? Баба, она для того и создана творцом, чтобы под мужиком лежать и ногами дрыгать. А как же эта дрыгать будет, коли отойдет в мир иной? – пояснил ползун.
Я это так примерно рассказываю, потому как слышал от радиста только один раз. Но он так картинно рассказывал мне, что прямо образы перед глазами вставали. Вставали только образы, честное слово. Ибо возбуждения от совокупления с ранеными и окровавленными бабами я не испытываю.
А к чему мне с контужеными и стонущими в бреду бабами трахаться? Подо мной молодые и здоровые девки стонут так, что соседи потом жалуются. Ну, вы ж знаете, что у меня в непуганом состоянии мой приятель меж ног в полторы ладошки длиной. А если его голой бабой напугать, то моя колбаса вздыбится на две ладони от пальцев до запястья. Моей ладони, а не детской.
А недавно я еще под шкурку моему приятелю три шара из оргстекла вкатил. Представляю, какое эхо по округе пойдет, как только первая девица мою булаву шипастую меж ног себе пропустит! А девахи у меня всегда здоровые, сисястые, с такими ляжками в два обхвата. Жопа настоящая у моих женщин всегда. У-у-ух! Большущая. Кажется, такая жопа как перднет, так ветром сдует, коли мужик хилый. Но я-то – богатырь. Под стать моим подругам. Люблю я крепких женщин.
Таких мощных, что их вместо кобылы можно в сбрую запрячь и пахать целый день на них поле. А можно в постель уложить, и она всю ночь, как ни разу не «покрытая» кобыла, брыкаться в постели будет.
А то эти тощие девки, что постоянно худеют, ничего никогда не жрут и все на весы залазят… Ну как, скажите, с такими