жидовская! Пся крев! – негромко выругался неблагодарный адресат, взял ящик сильными руками и небрежно бросил к забору. – Ты куда едешь?
- В Брест.
- Возьмёшь с полтонны бочек, я заплачу?
Владимир не сразу сообразил, что директор торговой базы в открытую предлагает ему, шофёру, левый груз. Почему и не взять? Пусть достанется смершевцам, будет ещё одна улика против врага народа. И тут ему на ум пришла неожиданная дельная мысль.
- Возьму, а вы мне устроите телефон с минской автобазой – я должен сообщить, что задерживаюсь в рейсе. Вот и будем в расчёте.
Каланча опять приветливо посветил водянистыми голубыми глазами и согласился, донельзя обрадовав вымогателя.
- Добре, езжай к конторе, я через 10-15 минут буду. Раньше часа звонить бесполезно – там обедают.
Снова разогнав настырный молодняк, Владимир спросил у сторожихи:
- Воюешь? – настроение улучшилось достаточно, чтобы поболтать с алебардницей. – Чего они лезут-то?
- А свалка-помойка там дармовая, чуют скоты.
Владимир заглянул в ворота, но увидел не свалку, а старенький «газик», возможно, со свалки, с откинутыми крышками капота. Положив толстую ногу в грязном кирзаче на крыло, подложив её под себя и выставив из-под задравшейся, видавшей виды, спецовки жирный мощный зад, в моторе копался невидимый спереди хозяин, пожертвовавший ради любимицы обедом. Не удержавшись, как сделал бы любой шофёр, Владимир подошёл полюбопытствовать и поздоровался в зад:
- Привет. Барахлит?
Смолкли хорошо слышимые вблизи сопенье и всхлипы, показался верх ремонтника, и на Владимира неприязненно глянули влажные от слёз голубые девичьи глаза, полузавешенные пшеничной чёлкой, измазанной машинным маслом.
- Сам ты барахлишь, проваливай давай! – Но занять прежнее рабочее положение не спешила, вглядываясь в незнакомого симпатичного парня.
- Твоя? – спросила с завистью, кивнув на студебеккер, тоже заглядывающий в ворота.
- Мой, - гордо подтвердил Владимир, в который раз радуясь железной дружбе. – Давай, твой вместе посмотрим: две головы лучше.
Он не очень надеялся на свой теоретический багаж и мизерную практику, но в преддверии телефонного звонка очень захотелось сделать что-нибудь доброе, чтобы фортуна в ответ повернулась, наконец, лицом. Покопавшись в свечах – счистив нагар и отогнув клеммы, в карбюраторе, загрязнённом и замасленном до предела, в генераторе – зачистив клеммы и тщательно прикрутив винты, в бензонасосе – промыв и продув трубки, подёргав за провода и восстановив оголённый надрыв, ещё раз проверив все соединения и крепления, он влез в тесную кабину-конуру, попросил мысленно: «Боже, дай искру!», и тот не отказал – машина завелась с первого качка стартёра, заколотилась износившимся скелетом. Деваха завизжала, запрыгала, тряся жирными телесами, вырвала кудесника из кабины, насела, расцеловала, измазав не губной помадой, а тавотом, и бросилась к подходившему Мрачновскому.
- Казимирыч, завелась!
Тот понял, кто виновник девичьих и газиковых восторгов, улыбнулся, чуть приподняв усы, и пообещал:
- Ещё побегает старушка. Пошли, мастер, - обратился к имениннику.
Внутри костёл был разгорожен на множество чиновничьих келий. Пройдя в одну из них и шагнув к столу прямо с порога, Казимирыч поднял телефонную трубку и попросил в неё:
- Марыся, дай мне Минск по срочному, - он подвинул карандаш и листок бумаги Владимиру, и тот, поняв, написал крупными цифрами телефонный номер подполковника. Мрачновский продиктовал номер и положил трубку на место, сказав: - Жди, вызовут, а я пойду пока насчёт бочек.
Телефон громко и настойчиво заверещал минут через пять, заставив вздрогнуть. Владимир поспешно снял трубку:
- Да!
- Говорите: Минск на связи.
- Алё, - заторопился Владимир, - Ирина?
- Слушаю, - глухо донеслось из-за тридевять земель, - кто это?
- Это я, - по-дурацки ответил растерявшийся абонент и исправился: - Васильев.
- Володя? – слегка ожил далёкий загробный голос, нисколько не похожий на Иринин. – Где ты? Что с тобой? – заволновалась далёкая подруга по поцелуям.
- Я в Слониме, - Владимир убавил голос, сообразив, что кричать ни к чему, - скажи моему начальнику, что задержусь. Пришлось менять два колеса. Поняла? Слышишь?
- Скажу, - пообещала исполнительная секретарша.
Чуть выждав и ощутив биение сердца в висках, он бросился в омут:
- Меня никто не спрашивал, не искал?
- Нет, - без задержки ответила она, и это больше, чем слова, убедило, что так оно и есть: не искали. – Стой! Подожди, - сердце упало, виски похолодели, - тут какой-то чокнутый просил обязательно передать тебе, что почтовый ящик пустой, а себя не назвал, идиот.
- Ириша, - он впервые назвал её уменьшительно-ласково, потому что в душе ширилась и рвалась наружу безудержная радость и любовь ко всем, и, чтобы не разорвалось сердце, надо было излить на кого-нибудь часть её. – Свадьба была?
- Какая свадьба, – огорчилась будущая подполковница, – когда нет подходящих колец!
- Не торопись, - пел Владимир, - приеду, в последний раз расцелую и кольца найду.
- Не обманешь?
- Разве на меня это похоже?
- Ой, сам вызывает. Всё у тебя? Приезжай скорее.
Щёлкнула положенная трубка, наступила шуршащая далёкой далью тишина, и близкий голос, напугав, сухо оповестил:
- Разговор окончен, - и, не удержавшись, добавил: - Зачем дуришь голову невесте? – и отключился.
- Ну, что, сообщил? – спросил вошедший Мрачновский, усаживаясь за столом так, что колени остались на стороне.
- Ага, - глупо улыбаясь, ответил счастливый Владимир, возвращаясь из тупика.
- Я тебе дам накладную, одну, - не обращая внимания на младенческую радость, разлитую по лицу шофёра, сказал нескладный директор, что-то быстро заполняя на бланке, - на случай, если будет дорожная проверка. - «Ага», - подумал Владимир, возвращаясь к естественному состоянию, - «и чтобы я ничего не спустил на сторону и не заначил, как здесь говорится». - Но ты её отдашь только в руки Обидчука, тамошнего директора, и никому больше, договорились?
- Ага, - опять возвратился к затихающей радости Владимир.
- Там, у ворот, ждёт кладовщица. Поезжай и загружайся на накладную и – с богом! В следующий раз привози ящики побольше, - Казимирыч улыбнулся на прощанье, провожая оценивающим взглядом нового подельника в мафиозной кооперации, и уткнулся в бумаги.
На выезде встречала умытая и причёсанная, сияющая молодостью и радостью коллега. Когда он остановился, она открыла дверцу со стороны пассажира и с трудом подняла на сиденье внушительную корзину, переполненную теми самыми, жёлто-красными, крупными яблоками.
- Вось, трымай.
Встала на ступеньку и добавила большую стеклянную банку с каким-то тёмно-коричневым варевом.
- А гэта ад Казимирыча – джэм земляничны, - сунула руку в карман объёмных штанов и протянула бумажный свёрток, - и гэта ад яго.
Владимир покраснел как яблоко, поняв, что в свёртке деньги.
- Вот что, - сказал он решительно, - за яблоки огромнейшее спасибо, и джем возьму, а это тебе, - и отдал свёрток обратно в руки растерявшейся девушки, отступившей с подножки на землю, закрыл дверцу, посигналил прощально и укатил, довольный своим спонтанным поступком.
По хорошей дороге ехать было одно удовольствие, и через полчаса он выбрался на магистральное шоссе и повернул по указателю на Барановичи. Что-то ждёт там? Пора подумать, убавив русской эйфории и добавив немецкого скепсиса. Ясно одно: если в Барановичах не ухватят за шкирку, значит, вайнштейновская система на самом деле дала какой-то непонятный сбой. Спросить бы у молодчаги Марлена, но придётся маяться в неопределённости до возвращения. Ничего, перетерпим, это он умеет, научен жизнью.
В принципе, ничего существенного пока не произошло, и радоваться рано: волею всевышнего он оказался в раскрытых ножницах судьбы, и они не убраны. Нижнее лезвие, пусть будет американское, замерло в ожидании реставрации последнего агента, верхнее, Вайнштейновское, приостановилось по неизвестной причине, и надо так извернуться, чтобы потерять минимальный клок шерсти, а не голову, не дай бог. Пока едем дальше.
К Барановичам подъехал около двух. Большой, широко разбросанный, неуютный город потребовал долгих поисков торговой базы, которая оказалась затиснутой за территорию железнодорожного вокзала. После долгих и нудных переговоров с вахтёром, появился пузатый начальник. Владимир, не вдаваясь в разговоры, с трудом вытянул предназначенный ему ящик, поставил у ног пузача и сел за руль, коротко отказавшись от дополнительного груза и не слушая угроз «показать кузькину мать». Он хотел успеть в Брест до конца рабочего дня, чтобы разгрузиться и иметь свободный вечер для встречи с агентом. И вообще он торопился в Минск. Время стало дорого: назрела необходимость не тянуть его, а торопить.
Итак, Барановичи он проехал. Чем-то крепко заело вайнштейновскую половину ножниц, а в далёком Бресте вряд ли следует ждать ареста. Он неожиданно поймал себя на тлеющей мысли о том, что жалеет, что этого не случилось здесь. Люди, избежав беды, часто хорохорятся, вслух отважно жалея, что не пришлось с ней встретиться. Избави бог! Владимир даже замурлыкал наиболее понравившуюся русскую песню про синий платочек, хотя ни одного куплета толком не знал, но для выражения хорошего настроения достаточно и незатейливого сентиментального мотива. Правда, особо отвлекаться не следовало: на стратегической магистрали наблюдалось непривычное интенсивное движение, и приходилось быть предельно внимательным, чтобы избежать столкновения. Некоторые нетерпеливые лихачи пытались обогнать студебеккер, но Владимир никому не позволял этого, удерживая стрелку спидометра на отметке не ниже 70 км/час. А навстречу, мешая обгону, торопливым потоком бежал авто-интернационал, образованный русскими, немецкими, чешскими, итальянскими и даже шведскими грузовыми и легковыми автомобилями. Такой же интернационал густо громоздился по обочинам дороги, выставляя то развороченные башни и гусеницы танков, то обгоревшие остовы машин, то днища опрокинутых броневиков, то торчащие обрубленные или изогнутые дула пушек, а то и взывающие к потерянному небу крылья и хвосты самолётов с крестами или звёздами. Русским надолго хватит железного лома войны вместо железной руды.
Два часа пролетели напряжённо и незаметно. Сразу за Кобрином он нагнал воинскую колонну и сообразил, что под её прикрытием сможет без проверки миновать вероятный въездной патрульный пост. Это была перестраховка на случай, если Вайнштейн всё же дал сюда сигнал на него. Лучше поостеречься. Не зря говорят, что у страха глаза велики. Он остановился, обрызгал задние номера водой из фляжки и густо закидал пылью, потом догнал колонну и, выдерживая дистанцию, чтобы быть надёжно прикрытым пылью от идущего впереди грузовика, двинулся последним. Потребовалось плотно закрыть окна, и всё равно в кабине удушливо запахло едкой пылью. Надо терпеть. На самом въезде в город сзади пристроился, приняв Владимира за своего, замыкающий русский джип – карикатурная копия на виллис, - прозванный в армии за невероятную тряску или неожиданные подскоки «козлом» или, уменьшительно, «козликом».
Когда пропылили мимо равнодушно глазеющих патрульных, Владимир резко свернул на боковую улицу, увидел в зеркало, как озадаченно приостановился
