Селиванов поднял с земли фуражку с красной звездой, махнул, отгоняя мух. Сытые и тяжелые мухи неторопливо поднялись в воздух, лениво и сонно погудели, вновь облепили лицо мёртвого.
— Жаль человека... Видно, долго мучился... — посетовал Селиванов. — А коль не допущать этого желательно, так не в грудь, а в ухо целить нужно... Боком и — раз! — гладко!..
— Постой здесь, — приказал поручик Зузанов.
По заплёванным, в окурках, ступеням, он поднялся в штаб.
— Кто тут главный? — спросил у дневального в коридоре.
Дневальный указал на дверь.
В огромной комнате с выбитыми окнами и без мебели, за единственным самодельным столом сидел на гнутом венском стуле высокий широкоплечий брюнет в военного покроя костюме и жёлтых сапогах, по виду — бывший грузчик или молотобоец.
На стенах развешены пестрые плакаты с революционными призывами. На одном изображены комично толстые капиталисты в цилиндрах, держащие на поводках толстых, слюнявых бульдогов. На боках бульдогов написано: Колчак, Врангель, Деникин. На другом плакате красноармеец, выпучив глаза, будто ему что-то прищемили, упирал указательный палец в читателя и требовательно спрашивал: «Ты записался добровольцем?»
— Кто-куда-зачем? — не отрывая глаз от бумаги, которую держал перед лицом, спросил красный командир.
— В Ивантеевку, на переформирование, — ответил Зузанов.
Красный командир оторвался от бумаги, откинулся на спинку стула и задрал голову вверх в заносчивом молчании. Зузанов неприязненно разглядывал две дырки-ноздри на носу краскома.
— Мне бы людей подкормить, со вчера не ели, — обнаглел Зузанов, обозлённый заносчивостью атамана красных разбойников.
Краском встал, подошёл к окну, выходящему на задний двор, крикнул:
— Семёнов!
— Туточки я! — отозвался из глубины двора голос.
— Выдай товарищам паёк на дорогу!
Вернулся за стол, снова уткнулся в бумагу.
— Кто там лежит? — спросил Зузанов и кивнул в сторону убитого во дворе.
— Да… Дезертира стрелили. Сколько вас?
— Восемьдесят два, — наугад ответил Зузанов. — Засыпать бы дезертира. Воняет уже.
— Чёрт с ним! Завтра снимаемся. Пусть те, кому мешает, засыпают. Получите там паёк, — краском качнул большим пальцем себе за спину.
— Спасибо, — поблагодарил Зузанов.
Краском удивлённо взглянул на Зузанова. И, видать, польщённый благодарностью Зузанова, сообщил:
— Там ребята сейчас ещё двух дезертиров обрабатывают… Решили повесить на яблоне, — краском махнул в сторону яблони за окном. — Не по революционному, конечно, но… Для остраски. Хочешь — посмотри. Они сейчас.
Зузанов молча отгородился ладонями от предложенного зрелища и вышел.
На заднем дворе он нашёл Семёнова, типичного хитроглазого усатого снабженца.
— День не едим, два не едим... долго-долго погодим — и опять не едим... — весело пропел Семёнов, собирая провиант в вещмешки.
Получили по три четверти фунта черного, дурно выпеченного хлеба и по пять золотников сахарного песка на человека.
— Удивительная способность у красных: они загаживают все, что им попадается на пути — сады, железнодорожные линии, вокзалы, общественные здания и отобранные усадьбы, — посетовал Зузанов, скомандовав отряду продолжить движение.
— Новый мир, — съязвил подпоручик Росин. — Старый-то плохим оказался, с его чистыми улицами и скверами, с поездами по расписанию, с вымытыми вокзалами. Вот они его и загаживают. Одно слово — варвары. Не могу смириться со смешением их лозунгов о всеобщем счастье и свободе с варварской грубостью нравов красных, с всеобщей разрухой и гибелью нравов и культуры вообще...
Подул сильный ветер. К запаху полыни и богородской травы примешался удушающий запах разлагающихся конских тел, которые массами, со вздутыми животами, подняв к небу сведенные судорогой окоченелые ноги, валялись по степи.
Когда отряд вышел за околицу, Зузанов оглянулся. На яблоне перед «штабом» уже раскачивались два дезертира. Вытянувшиеся по стойке «смирно», руки не по уставу сцеплены верёвками сзади, и головы склонены набок, словно в старательном ожидании чего-то…
= 3 =
Деревня... Степь... Степь до горизонта... И ещё одна деревня. Редкие в степи деревни.
От боев они уклонялись. Шли севернее железнодорожной линии, потому что все территории вдоль железной дороги были заняты красными.
Ещё один переход, и отряд поручика Зузанова мог выйти на территорию, занятую белыми.
За две недели после разгромного боя отряд разросся до сотни с лишним человек. В основном за счёт казаков, пробирающихся к себе, на реку Урал и в Оренбургскую губернию.
Пристали к отряду курсята и студентики — ряженые хвастуны. Было несколько юнкеров и кадетов, которых Селиванов презрительно называл «юнкарями», «кадюками» и «белогорликами» за белые подворотнички на форме — не любил он городскую интеллигенцию.
Солдаты и офицеры много дней не брились, обросли бородами и выглядели очень сурово. Щёки у всех запали, глаза ввалились и были воспалены. Одежда за это время страшно загрязнилась. Покой и сон больше всего нарушали расплодившиеся в огромном количестве вши. Они буквально роились по всему телу и в складках одежды, безжалостно грызли «хозяев» и осыпались с людей при движении. На привалах солдаты вытряхивали одежду, прожаривали её над кострами, давили паразитов ногтями, но с оставшимися насекомыми приходилось свыкаться и терпеть это неизбежное зло.
Прибились было к отряду несколько воспитанников реальных училищ — «жёлтая яичница», искатели детских приключений, но Зузанов безжалостно выгнал их.
Солдаты было посочувствовали детишкам. Бродяжничать, мол, будут. Но Зузанов пресёк ворчание:
— Живому бродяге лучше, чем мёртвому пацану. Нас убивают. Мы убиваем. Нельзя мальчишек вместе со взрослыми обрекать на кровопролитие и фронтовое страдание. Убьют их зазря. Жертвоприношение мальчишек не поможет взрослым выиграть войну.
— Романтики… — заикнулся было защитить пацанов Росин.
— Чушь, — возмутился Зузанов. — Не нужны войне романтики. Войне нужны офицеры с железными нервами и солдаты, лишённые эмоций! На войне убивают не раздумывая, и идут через трупы не оборачиваясь. Лишь в этом случае можно рассчитывать на победу. А романтизм, господин подпоручик, ослабляет организм. Случись мне собирать отряд на опасное дело, я бы набрал таких солдат, как Селиванов: умеющих и желающих убивать не задумываясь, без сомнений в душе и колебаний совести…
Двадцать четыре бойца поймали бесхозных лошадей и образовали взвод конницы, правда — без сабель, который обычно скакал авангардом, разведывая путь. Ехали на лошадях Зузанов, Росин и трое других подпоручиков, которых Зузанов назначил командирами взводов.
Из разведки вернулись кавалеристы.
— Впереди станция Шипово, господин поручик, — вежливо приложил руку к козырьку фуражки и доложил командир эскадрона подпоручик Андрей Павлович Мизинов, черноволосый двадцатичетырёхлетний офицер, серый от пыли, разгоряченный и залитый потом.
Мизинов рассказывал, что он из очень хорошей семьи. У него высокая, стройная фигура с крепкими плечами и красивое, старокультурное лицо. Ходит легкой походкой, одним словом, здоровый мужчина — кровь с молоком. Про таких говорят: крепко скроен и красиво сшит. Он говорит на трёх европейских языках, А по-русски выговаривает с лёгким акцентом. В едва уловимом движении руки, когда он берёт па¬пиросу, даже в лёгкой мимике видна породистость. Любой, встретивший его, по выправке и манере разговаривать узнает в нём офицера. С такими красные расправлялись беспощад¬но за одну только их красивую породу.
Но выправку хорошего аристократического воспитания уже портило вольное поведение и свободный язык, заимствованные потомками аристократов из поведения и лексики революционных матросов. И с акцентом он теперь говорит «в богомать, веру и Христа-спасителя», а не в рассуждениях на философические и эстетические темы.
— Станция занята красными. Охранение выставлено, с пулемётами. Мы близко подошли по балочке, в бинокль всё разглядели. Проблема, господин поручик, в том, что с северо-запада нас догоняет и заходит во фланг отряд красной пехоты с двумя шестиорудийными батареями и полуэскадрон конников. С востока, нам в левый фланг идёт непонятный отряд. Он пока далеко, трудно разобрать, красные это или белые. Эскадрон конников, несколько подвод, легковой автомобиль. Раз автомобиль, значит, начальство едет. На подводах пулемётов не видать — значит, хозяйственного назначения подводы. При эскадроне? Вряд ли. Значит — эскадрон при них. Охраняет. Вывод — эвакуируется какой-то штаб. Скорее всего — красный. Бегут впопыхах. Наши двигались бы вместе с войсками, чтобы не рисковать. В общем, господин поручик, вперёд нам не пройти: наткнёмся на шиповский гарнизон. Справа нас догоняет эскадрон с артиллерией. Слева поджимает штабной эскадрон. Ввяжемся — с трёх сторон задавят. Отступать? В любую сторону двинемся и выйдем на прямую видимость их разъездов. Нашей пехоте от их конницы не уйти. В общем, положение щекотливое.
Зузанов задумался.
— Совсем немного до своих осталось, — вздохнул он с сожалением. — Всего-то один-два дневных перехода… Как не хочется ввязываться в крупный бой!
— Господин поручик, а если столкнуть их друг с другом? — предложил подпоручик Росин с улыбкой мальчишки, затевающего каверзу.
— И как это ты предполагаешь сделать? — без интереса спросил поручик Зузанов.
— Андрей Павлович сказал, что они по балке подобрались почти к самой станции. А с севера к станции приближается артиллерия. Если из-под станции обстрелять артиллерию, они могут подумать, что в них стреляет передовое охранение гарнизона станции. Ну и… вдарят по станции. А если каша заварится, можно будет обстрелять тех, что приближаются с востока. Если это штабной отряд, они постараются избежать боя и уйдут в сторону. Дорога на Деркул будет открыта.
Зузанов снова задумался. Даже закрыл глаза.
— А что… В этом есть резон. Риска, по крайней мере, не больше, если мы отступим и будем бегать от станционного гарнизона и двух приближающихся эскадронов с артиллерией. Господин подпоручик, — Зузанов повернулся к Мизинову, — поступим так. Вы пробираетесь балкой к станции. Как только артиллерия красных войдёт в зону досягаемости ваших винтовок, открываете огонь по артиллерии. Одновременно два-три бойца стреляют в дозоры красных на станции. Вы сказали, что дозоры красных усилены пулемётами? Будем надеяться, что пулемётчик откроет огонь в вашу сторону, а красные артиллеристы подумают, что их обстреливают шиповские дозоры. Каждый из них должен подумать, что противная сторона — белые, раз стреляют в красных. Как только завяжется перестрелка красных с красными, скрытно передвигаетесь в сторону штабного эскадрона красных, обстреливаете их. Ну а мы под шумок постараемся балками проскользнуть в сторону Деркула. Выполняйте.
— Слушаюсь!
Козырнув, подпоручик Мизинов вскочил на коня и в сопровождении конников балкой, скрытно, поскакал в сторону Шипово.
Оставшийся пеший отряд, укрывшись в низинке и выставив дозорных, ждал развития событий.
Минут через пятнадцать воздух разорвался как накрахмаленный коленкор — залпом выстрелили винтовки кавалеристов. Затем
