казаков налетела на правый фланг Первого Николаевского отряда. Из-за холмов во фланг и тыл отряду лавой прошла казачья конница ещё примерно из двух сотен. Наступил критический момент.
Чепаев, видя такую ситуацию, послал пулеметные тачанки прикрыть фланг и тыл новоузенцев. Белоказаки, наткнувшись на пулеметный и ружейный огонь, неся большие потери, отступили.
Измученные красноармейцы, выставив охранение, расположились на ночлег. Ночь провели бесспокойно.
Ранним утром крупный отряд казачьей конницы напал на станцию Шипово, где находился поезд снабжения армии — сорок два вагона с оружием, боеприпасами, продовольствием, медикаментами. Охранявший станцию Тамбовский отряд отбил первые атаки численно превосходящего противника.
Чтобы отрезать красному поезду путь к отступлению, ка¬заки закатили на железнодорожный мост бочки с керосином и зажгли его.
Об¬становка требовала немедленного вывода поезда к станции Деркул — в район действий Саратовской армии.
Поезд на предельной скорости въехал на объя¬тый пламенем мост. Машинист Камерин напряжённо смотрел в хвост состава: проскочит ли? И едва последний вагон ми¬новал зону огня, как подгоревший мост рухнул. Не снижая скорости, Камерин вёл состав к Деркулу, где располагался штаб красных. Белогвардейцы осыпали паровоз и вагоны дождем пуль. С обеих сторон от железной дороги разрывались ар¬тиллерийские снаряды.
Прибыв на станцию Деркул, беглецы поведали о захвате Шипово, чего не было, и о движении противника на Семиглавый Мар.
= 5 =
Штабс-капитан Кобзарь Станислав Васильевич, сотрудник контрразведки Народной Армии КОМУЧа, пробирался в Уральск, чтобы передать атаману Толстову послание от командования Народной Армии.
Господин штабс-капитан был классическим белогвардейцем: сухощавый, чуть выше среднего роста, с гордым и смуглым от загара, словно обсохшим лицом улыбающегося ястреба. Он и характер имел ястребиный: выдержанный и расчетливый, как у хищной птицы. Белогвардеец был в его серых, холодных и пристальных глазах, в манере поведения и мышления, в крайней преданности белой идее.
Но стоило штабс-капитану хорошо выпить, как он становился горячим, неудержимым. Как говорили о нём приятели: сначала застрелит, потом сожелеет, что рано застрелил: можно было бы и допросить. Не любили штабс-капитана и за склонность к злым шуткам, даже над приятелями-сослуживцами.
Из Самары до Саратова штабс-капитан добирался по Волге, дальше — железной дорогой.
Одет был в полувоенный костюм: английский френч, клетчатые, с кожей на заду галифе, черные сапоги, обутые в кожаные калоши с медными задками. На голове военная фуражка без кокарды, в руках — солдатского сукна шинель на малиновой подкладке, в вещмешке — минимум вещей, необходимый для командированного мужчины.
На руках имел надёжное удостоверение «инспектора снабжения тыла подразделений Красной Армии Уральского фронта» за подписью аж «самого товарища Троцкого», заверенное качественной поддельной печатью. Послание атаману Толстову, обёрнутое непромокаемой тканью, было вшито в голенище правого сапога, удостоверение штабс-капитана контрразведки Народной Армии КОМУЧа — в голенище левого сапога.
Добравшись до станции Семиглавый Мар, штабс-капитан разыскал коменданта, коим оказался командовавший казачьей сотней, взявшей станцию, есаул Иван Никифорович Бородин.
Есаул Бородин — пожилой, рыхлый казак с невыразительным бабьим лицом, одетый в мятую, засаленную на животе гимнастерку, на которой тускло поблескивала одинокая медаль в честь трехсотлетия дома Романовых на грязной оранжевой ленточке, располагался в кабинете начальника станции. В облике есаула не было ничего воинственного: чёрный ремень с медной пряжкой опущен ниже талии, сапоги давно не чищены, со сбитыми каблуками. Даже обвисшие усы не придавали есаулу мужественности.
Штабс-капитан подошёл к столу, за которым раньше сидел суровый и всемогущий, вероятно, начальник станции, а теперь — невзрачный казачий есаул, молодцевато щёлкнул каблуками и с не до конца скрытой улыбкой, подал ему… удостоверение инспектора Красной Армии.
Есаул взглянул на удостоверение, усталое лицо его сначала приняло выражение ничего не понимающего человека, потом начало краснеть, глаза выпучились. Есаул медленно поднимался из-за стола, готовый криком позвать казаков и приказать повесить наглого «краснюка».
Штабс-капитан как бы спохватился и приложил руку к груди:
— Господин есаул, простите великодушно! Разрешите представиться: штабс-капитан Кобзарь Станислав Васильевич, сотрудник контрразведки Народной Армии КОМУЧа. Так долго пробирался по тылам красных, что…
Штабс-капитан щёлкнул каблуками, поклонился, в полупоклоне достал из прорехи в голенище документы офицера контрразведки:
— Вот удостоверение… Простите великодушно, господин есаул, ошибся.
Есаул недоверчиво взял бумагу, развернул, прочитал. Подумал и решил поверить бумаге. Лицо его медленно приняло спокойное выражение.
— Садитесь, господин штабс-капитан, — устало предложил есаул. — Чем обязан?
Штабс-капитан аккуратно сложил документы, один положил в нагрудный карман, другой — в прореху голенища, сел на стул вполоборота к есаулу.
— Командование Народной Армии КОМУЧа поручило мне связаться с атаманом Толстовым. Необходимо обсудить некоторые вопросы, интересные и полезные для обеих сторон. Я сильно рисковал, пробираясь по территории, занятой красными. Теперь, когда до Уральска осталось день-два пути, а паровозом или на машине — несколько часов, я не хочу рисковать. Война, знаете ли, полна случайностей. Разведка красных, заблудившийся разъезд, группа бандитов, в конце-концов… Я хотел просить вас, господин есаул, помочь мне добраться до ставки атамана Толстова без приключений.
Есаул пошкрябал подмышку, вздохнул, понимающе кивнул головой, скривив губы углами вниз.
— Добраться до Уральска — нет проблем. А вот отсутствие приключений гарантировать не могу. Диспозиция меняется не ежедневно, а ежечасно. Я знаю, что у нас было впереди, справа и слева вчера, но могу только предполагать, что у нас впереди или в тылу сейчас. Смотрите… — есаул вытащил из стола карту и разложил на столе. — Вот Семиглавый Мар. Мы, то есть. Здесь и здесь, глубоко во фланги прошли отряды красных. Здесь конница Чепаева, что особенно опасно. Он же, этот Чепаев, не знает никакой стратегии, действует против всех тактических правил… — возмутился есаул. — Как какой-то бандит! Он действует вопреки приказам своего начальства, о которых мы узнаём от своих агентов, и поступает противоестественно! Мы не можем предугадать его поступки и предположить, куда направится его отряд!
Есаул раздражённо встал и подошёл к окну, засунув руки в карманы галифе. Он так рассердился, будто красный командир Чепаев был его нерадивым подчинённым.
— А потом, — продолжил есаул, чуть успокоившись, — я очень опасаюсь бронепоезда красных, который стоит на разъезде «двести шестой километр» между нами и Озинками. Я послал отряд в обход. Они должны выйти к железной дороге и разобрать полотно между разъездом и станцией Озинки. Но железную дорогу до Озинок и тот разъезд охраняет Тамбовский отряд под командованием некоего красного командира Орионова, штаб и отряд которого дислоцируется как раз на том разъезде. Если они восстановят железнодорожное полотно, то бронепоезд двинется в нашу сторону и нас попрут до самого Уральска.
Есаул расстроено покачал головой, поймал языком кончик обвисшего уса, пососал его.
Штабс-капитан молчал, о чём-то раздумывая.
— Господин есаул…
Штабс-капитан пожал плечами, будто собираясь сказать прописную истину.
— Если проблема в красном отряде, охраняющем железную дорогу, надо вызвать его сюда и устроить западню!
— Каким образом? — безнадёжно отмахнулся есаул.
— Телефонная связь по железной дороге есть? Вот по телефону и вызовем.
— Ну, если постараться и как следует напрячь телеграфистов, можно дозвониться хоть до Саратова, — задумчиво проговорил есаул, но вдруг осознал предложение «вызовем» и посмотрел на штабс-капитана, как на неумного: — Что, так прямо и пригласим? Приезжайте, мол?
— Вы сами говорите, что обстановка здесь меняется ежечасно. Вы знаете какого-нибудь красного командира, отряды которого сегодня ошивались поблизости?
— Ну-у… Рассказывали, что в соседней деревне с утра был отряд кавалеристов под командой некоего Шевелёва.
— Поступим таким образом. Звоним на тот самый разъезд краскому… Как его? Орионову. От имени краскома Шевелёва, который, якобы, лихим налётом захватил Семиглавый Мар. И требуем от него срочной помощи. Для красных важна эта станция? Важна. Орионов обязательно пошлёт помощь, чтобы потом предстать перед своим командованием спасителем положения. А мы встретим их в удобном месте пулемётами… Пулемёты у вас есть?
— Пулемёты есть… — есаул задумчиво подёргал себя за ус. — И пушки есть… Но риск какой?!
— Господин есаул, эффект неожиданности, хорошая подготовка… Вы прекрасно представляете, что значит напороться на пулемёты. Я гарантирую вам уничтожение красного отряда! Без этого отряда красным будет не до восстановления железнодорожных путей. Красный бронепоезд не сможет пробиться сюда, вы укрепитесь… Господин есаул, такая блестящая операция, разработанная и проведённая вами, войдёт в учебники военной истории! — решил польстить есаулу штабс-капитан.
Есаул недоверчиво, но с оттенком гордости скользнул взглядом по штабс-капитану и как бы засмущавшись, опустил взгляд к столу.
— Мне ведь нужно срочно к атаману Толстову. Я приехал-уехал, а лавры, господин есаул, останутся вам!
— Да я не о лаврах…
— Я всегда говорил, что казаки — лихие вояки…
— Ну ладно, — скрепя сердцем, согласился есаул. — Только я не знаю, как разговаривать с красными командирами.
— Я знаю, господин есаул. Позвольте мне это весёлое дело…
Штабс-капитан задумался на некоторое время, недобро усмехнулся и попросил:
— И предупредите охрану, что я устрою здесь, как бы это сказать, звуковое оформление. Пусть воспримут его спокойно. Где тут телефонист сидит?
— Пойдёмте, господин штабс-капитан.
Офицеры прошли в комнату телефониста.
— Спокойно тут! — приказал есаул стоявшему в коридоре казаку.
Вошли в каморку перепугано вскочившего телефониста.
— Вызывай двести шестой километр, — приказал штабс-капитан.
Телефонист дрожащими руками выдёргивал штекеры на пульте, вставлял другие.
— Алё, двести шестой! Алё… Алё! — голосом сильно обиженного и собирающегося заплакать подростка кричал он в трубку.
Штабс-капитан поднял со стола длинную линейку, взмахнул ею. То ли как шашкой, то ли как розгой. Телефонист перепугался ещё больше.
Вдруг штабс-капитан громко ударил линейкой по столу. Хлопок наподобие пистолетного выстрела перепугал телефониста до потери соображения. Телефонист уронил трубку.
— Р-работай, с-скотина! — как-то без злости приказал штабс-капитан. — А то расстреляю за ненадобностью.
— Двести шестой… Ага… Да… Двести шестой! — счастливо засветился телефонист, подал трубку штабс-капитану и в подтверждение настойчиво указал в трубку.
— Алё, — вдруг низким дубоватым голосом
