Кто ты?

какое дело? Пусть жрецы с ним разбираются. Мне не интересно.
Ирод снова уселся на возвышение, и некоторое время рассматривал перстни на своих руках. Потом он вздохнул и протянул руку за свитками. Бесшумно возник слуга с кучкой свитков и протянул ему один. Ирод снова вздохнул и углубился в чтение.


Между тем стража вела Иисуса обратно в преторию, к Пилату. На всём протяжении пути Иисуса встречали озлобленные лица, яростно кричавшие ему ругательства и жестокие руки, рвавшие на нём одежду и швырявшие в него камни. Ещё недавно встречавший его ликованием, Иерусалим готов был сегодня разорвать его на части. В окне одного из сумрачных домов, стоявших в глубине переулка, Иисус мельком увидел напряжённое лицо Симона Петра. В этом доме у сочувствующего Иисусу не так давно находили приют и Иисус, и Иуда. Теперь там находились Симон Пётр и Мария, которая со своей сестрой Марфой недавно сами принимали Иисуса в своём доме под Иерусалимом. Мария тогда заинтересовалась словами Иисуса, всё свободное время проводила у его ног, слушая его рассказы и притчи. А Марфа тогда всё ворчала, что ей и так никто по хозяйству не помогает, а теперь Мария совсем обленилась. По сути Марфа просто выставила Иисуса и Андрея, который был с ним. Мария решила следовать за ними. Уж очень её заинтересовал этот человек. Да и чего греха таить, влюбилась она в него. Однако когда по дороге в Иерусалим к ним присоединилась Мария Магдала, Мария разозлилась. Эта падшая женщина, швырявшаяся деньгами и мирром, смела прикасаться своими грязными руками к человеку, на которого Мария лишний раз боялась поднять глаза! Хуже того, с ней разговаривали и другие, примкнувшие к ним. Они ей давали деньги, которые могли собрать, она покупала продукты и готовила для них, она раздавала милостыню нищим и из своих собственных средств. Иисус говорил с ней как с равной, посвящённой в им одним ведомые тайны, что неимоверно возмущало Симона Петра, считавшего, что женщины не имеют права постигать тайны и учить наравне с мужчинами. Сколько раз в присутствии Иисуса они ругались ,сколько раз их мирил юный Иоанн и сам Иисус! А её, Марии, как будто не было рядом. Иисус не замечал, как тщательно она стелила ему постель, как чисто стирала его одежду. Да и она сама… Иуда ей уже некоторое время говорил о любви. И, наконец, она решилась. Если не Иисус, которого любила она, так Иуда, который любил её. К тому же, он любимый ученик Иисуса. А значит, Мария тоже будет чаще его видеть. И они стали мужем и женой ещё до прихода Иисуса в Иерусалим, в очередное посещение его и учеников её дома в Вифании. А потом Иуда предал Иисуса суду первосвященников. Теперь, видя, как идёт связанный Иисус среди стражников в преторию, как кричит и беснуется толпа вокруг него, на глаза Марии выступили слёзы ярости.
- Это Иегуда во всём виноват. Ненавижу его, - негромко сказала она Петру. – Ему мало было денег, что вы собрали? Ему мало было богатств этой египетской твари? Богатств, неизвестно как нажитых? Я отрекаюсь от него. Я его проклинаю.
- Но ведь он твой муж, - Пётр всё никак не мог оправиться: этой ночью он трижды отрёкся от Иисуса, хотя ранее яростно отрицал даже саму мысль об этом.
- И что? Иегуда совершил тяжкий грех. Его грех тяжелее, чем грехи язычников, верящих в многобожие, приносящих человеческие жертвы и имеющих бесчисленное множество жён и мужей. Он очень плохой человек.
- Чем же он настолько плох?
- Тебе мало того, что он предал учителя? Что отправил его на поругание и смерть? Мало того, что он общался с этой тварью Магдалой? Давал ей деньги, уж не знаю за что? Её место на ложе, её дело ублажать мужчин. Она очень хорошо делала это в Египте. И какими бы словами она это ни прикрывала – блуд есть блуд. Она не смеет показываться днём среди честных людей! Она не смеет прикасаться к святому! Она не смеет утверждать, что он открыл ей тайны, которые не открывал вам! Её ложь губительный яд для неокрепших умов!
- Марию Магдалу даже Иешуа простил. Простил настолько, что тайно женился на ней.
Мария резко повернулась к нему.
- Не может быть! Этого не должно быть! Кто тебе сказал? Иешуа?
- Нет, просто слышал.
- Невероятно! Но это же бросает тень на него! Этот святой человек женился на шлюхе – да все наши последователи отвернутся от нас! Саддукеи ухватятся за это событие и переиначат его на свой лад. Ведь это бросает тень на всё, во что мы верим!
Мария ушла в глубь небольшой комнаты. В задумчивости она сделала несколько шагов.
- Ведь это ты первый заговорил о том, что Мария ублажает мужчин, - вдруг сказала она. – Ты её так ненавидишь? – Симон Пётр внимательно глядел на неё. – За какие грехи её простил учитель? – Пётр молчал. – Ладно. Как бы то ни было, эти два грешника должны умереть, - решительно сказала она. – Я убью Мариам Магдалу, а ты, Кифа, Иегуду.
Симон Пётр тяжело вздохнул.
- Утром Иегуда повесился. Ночью он вернул деньги священникам, а на заре повесился.
Мария недоверчиво смотрела на него. Пётр не смог выдержать её испытующего взгляда и отвернулся.
- Да ты права, - раздражённо произнёс он. – Это я его повесил. Повесил и сбросил его труп со скалы так, что внутренности его разлетелись, на землю одного горшечника собакам, чтобы не было его душе успокоения ни на этом свете, ни на том. Я знаю, он должен был нести свою судьбу – жить долго жизнью презираемого всеми предателя, и умереть под всеобщие проклятия. Но я не смог, не сдержался. Как подумал, что он будет жить, а учитель нет…
- Потому, что ты сам отрёкся? – ехидно спросила Мария.
- Да, - Симон Пётр снова тяжело вздохнул. – Так я должен был искупить свою вину.
Он склонил голову.
- Но Магдалу я убивать не буду. Я грешен. Но не настолько. А ты, Мариам, не лучше своей сестры Марфы, - Пётр надолго замолчал. Мария вернулась к окну.


Тем временем процессия приближалась к претории.
Пилат сидел на своём обычном месте и разбирал бумаги.  Рядом, как всегда, находился писец, вокруг стояла стража. Отличие было одно: вместо криков торговцев, менял, псевдонищих и мошенников, вместо обычного гула большого города теперь слышны были крики ярости, проклятия, хвалы кесарю, изредка звон мечей.  Неспокойно стало в и так неспокойном Иерусалиме, и Пилат прекрасно это осознавал.
В дверях показался начальник стражи. Пилат поднял голову.
- Говори, - приказал он.
Начальник стражи стукнул копьём.
- От Ирода пришли священники с арестованным самозванцем Иисусом.
- Что сказал царь?
- Что ты можешь поступать так, как хочешь. Высеки его и выкини из города.
Пилат задумался. Но тут вошёл Иосиф Каиафа и стал на пороге.
- Я слышал, что сказал царь, - обратился он к Пилату. - Но ты не можешь так поступить.
Пилат поднял голову и прищурился.
- Это почему?
- Ты видишь, какое волнение в городе? Ты слышишь эти крики? Они не утихнут, если Иешуа будет жить. Они усилятся. Хуже того, его последователи могут восстать, чтобы посадить на престол своего кумира. Он должен умереть в позоре.
- Я говорил с ним. Он не помышляет о престоле.
- И это говоришь ты, Пилат Понтийский? С каких пор ты стал верить людям на слово? Если Иешуа и не помышляет о троне, то его последователи помышляют. Он не хочет царствовать, но говорит о себе как о царе. А это что-то значит. Народ не успокоится, если ты не накажешь его прилюдно. Или он царь вместо кесаря Тиберия, или войска Тиберия в Ершалаиме.
- Тебе-то что до всего этого? Так трясёшься за своё золото?
- Если иудеи восстанут, они погибнут, - словно не слыша издёвок, говорил Иосиф Каиафа. -  Они хорошие торговцы, проповедники, рыбаки, менялы. Но со времени Иисуса Навина, Саула Виньяминьяна и Иуды Маккавея прошло слишком много времени и слишком велика вера в свою богоизбранность и милость Адонаи, чтобы быть хорошим воином. Египетское рабство не то, что римское правление. Воинское искусство забыто. Теперь осталась только ярость, вызванная появлением этого Иешуа. Не будет его, не будет и бунта. Не будет его, не будет и обманутых надежд.
Пилат встал.
- Я не хочу его убивать. Достаточно будет максимального числа плетей.
- Но…
- Я решение принял, - взмахнул рукой Пилат, словно отгоняя Каиафу. – Пусть его высекут. Это достаточное наказание. После него он долго не будет называть себя царём – отсутствие сил отобьёт охоту.
Пилат кивнул начальнику стражи. Тот, стукнув копьём, развернулся и ушёл.
- Ты совершаешь ошибку, Пилат, - прошипел Иосиф Каиафа.
- Думаю, мои боги и твой Адонаи простят мне её. Я сохраню жизнь невиновному.
- Кровь сотен иудеев будет на тебе. Берегись, Пилат Понтийский. Я могу и ошибаться в своих соотечественниках. Они могут быть и не такими плохими воинами, как я думаю. Особенно разозлённые зелоты и сикарии.
В это время стража ввела Иисуса. От хождения по жаре его одежда, некогда белая, основательно запылилась, волосы слиплись от пота, на руках появились ссадины от верёвок. Местами одежда была порвана, а тело в синяках, но взгляд его по-прежнему был кроток и покорен, словно он знал, что его ждет, и был готов к этому. Вместе с ним и стражей прошли и несколько священников, возмущённо потрясая кулаками. В ярости они даже забыли, что в праздник коснулись ногами крова язычника.
- Что я слышу, префект! – воскликнул один из них. – Ты собираешься помиловать этого человека?
- Царь ваш распорядился высечь его. По-моему, этого достаточно.
- Ты не иудей! – вскричал другой, подходя ближе к Пилату. – Твою веру не оскорблял проходимец! Над твоим богом не издевался какой-то мошенник! Твои надежды не растоптал самозванец и обманщик! По нашим законам этот Иешуа Галилеянин должен умереть!
Пилат посмотрел на Иисуса. Тот молчал. Весь его вид говорил о том, что он не здесь, что не о его судьбе сейчас спорят два непримиримых лагеря – завоёванных и завоевателей.
- Я решил, - сказал Пилат. – Максимум плетей у позорного столба.
Он махнул рукой, и конвой увёл Иисуса. Следом за ним, недовольно переговариваясь, вышли и священники. Пилат огляделся: Иосифа Каиафы не было, очевидно, он скрылся раньше.
Пилат вернулся к своим бумагам. Но мысли его всё время возвращались к Иисусу. Почему этот человек не борется, не защищается? Почему не доказывает свою правоту? Он смирился, а Пилат, которому, по большому счёту, нет дела до религиозных распрей завоёванного народа, всё ещё хочет его спасти. Что значат его слова о том, что смерти нет? Пилат потёр лоб. От духоты, шума и хлопот нынешнего дня голова его снова разболелась. О, как он хотел в полумрак своей опочивальни, где под журчание фонтанчиков он мог бы побеседовать с Иисусом! Тихо вошла Клавдия Прокула. Пилат рассеянно посмотрел на неё. Крепкая фигура, тёмные курчавые волосы, собранные в высокую причёску, и решительный характер – она так не походила на его первую жену, нежную, хрупкую, кроткую, которую хотелось уберечь от всего на свете. Клавдия Прокула в этом не нуждалась. Как истинная римлянка, она сама могла защитить и себя, и кого угодно. Но сейчас она в нерешительности остановилась в дверях.
- Пилат, ты занят? – с непривычной для себя робостью спросила она.
- Не особенно. Что ты хотела?
- Не убивай его, Пилат. Я прошу тебя. Он никому не сделал зла. Не убивай его.
Пилат посмотрел на жену.
- Ему дадут максимум плетей и выкинут из города, - раздельно сказал он, внимательно глядя на жену.
- Максимум! – в ужасе Клавдия