заявляли, что при отказе идти добровольно, через шесть-восемь месяцев пойдёт по призыву в пехоту. Все знали, что в пехоте воевать было много труднее, к тому же пехотинцы и погибали чаще. Как правило, в таких случаях писали заявление с просьбой направить на фронт добровольцем.
Среди ссыльных были власовцы, бандеровцы, немцы и ингуши, грузины, латыши, литовцы и эстонцы, осетины – практически все нации Советского Союза имели среди них своих представителей. В Богучанах не было чеченцев, греков и крымских татар, так как они были высланы в Казахстан и на Урал. Ссыльные раз в месяц обязаны были отмечаться в комендатуре, им был запрещён выезд с места поселения. Они работали и на заработанное содержали себя и свои семьи. Я закончил в Богучанах семь классов, и все годы среди моих одноклассников были ссыльные дети, так как с момента рождения дети ссыльных лишались гражданских прав. Население относи¬лось к ссыльным нормально, но не терпело власовцев и бандеровцев, так как даже дети малые знали, что они убивали солдат Красной Армии. И они, особенно, бандеровцы-украинцы жили обособленно, не навязывали своё общение другим. Большинство ссыльных мужчин работало в леспромхозе, валили и вывозили лес. Им платили хорошую по тем временам зарплату, жили они не хуже нас. Среди их детей были у меня товарищи, я неоднократно бывал в их квартирах и могу сравнивать. Трудно жилось в ссылке творческой интеллигенции, так как ей, как правило, запрещалось работать по специальности. Пожалуй, единственным исключением был школьный преподаватель пения Антон Казимирович (фамилию не помню) - литовец по национальности. Я не знаю какая специальность у него была - видимо что-то связанное с музыкой. Он прекрасно играл на рояле и аккордеоне, на урок приходил с аккордеоном, на уроках рассказывал нам о великих музыкантах, композиторах. Рассказ сопровождал музыкальными отрывками из их произведений. Редкий его урок обходился, чтобы он не сыграл его любимый полонез Огинского «Прощание с родиной». До сих пор для меня этот полонез самая великая музыка. Физической работой большинство интеллигентов заниматься не могло.
Я хорошо помню, что ссыльные врачи жили прекрасно, среди них был Намгаладзе Семен Ильич. Хирург от бога, до ссылки работал в городе Батуми главным хирургом госпиталя и после ссылки вернулся на своё рабочее место. Местом ссылки ему была определён Кежемский район - это даже более отдалённый район, чем Богучанский. В пути он заболел, было опасение, что не доедет до места ссылки. На караван ссыльных (их везли по реке на илимках) вызвали разбираться отца. И он оставил Намгаладзе в Богучанах, при этом отец превысил свои полномочия, за что получил десять суток ареста. Он не один раз говорил: «Ну и что, зато Богучанский район получил хорошего хирурга». Намгаладзе спас массу людей от смерти, к нему прилетали на операцию даже из краевого центра. Правда, когда он считал, что спасти человека невозможно – он отказывался оперировать, говоря при этом: «Пусть оперирует Попов (вольнонаёмный хирург), в случае смерти больного ему ничего не будет». За время ссылки он не одевал обувь теплее полубо-тинок, а мороз в Богучанах достигал минус 52 градуса по Цельсию. Утром к его дому подъезжал кучер на кошеве (сани, на которых установлен короб, чаще всего плетёный из прутьев тальника, со скамеечкой). В кошеве тулуп, Намгаладзе в пальто и тулупе поверх пальто выходил и садился в кошеву. Кучер вторым тулупом, который был в кошеве, укутывал ему ноги и вёз в больницу, которая в то время была в двух км от села. По окончании работы он привозил Намгаладзе домой. Кололи дрова, топили печь и убирались по дому либо ссыльные, либо спасённые им от смерти аборигены. Чем занимались его жена и две дочери я не знаю, так как в квартире его никогда не был. Его семья не забыла участия отца в их судьбе. Где-то в конце семидесятых или начале восьмидесятых моя сестра Галина, будучи проездом в Батуми, ночевала у одной из его дочерей – приняли её по высшему классу.
Среди ссыльных были и другие неординарные личности. Был один священник Московской епархии, ему, как пострадавшему за веру, постоянно приходили из епархии большие денежные переводы. У него было столько денег, что сберегательная касса их на хранение не принимала. У него (единственного на весь Богучанский район) был личный счёт в Богучанском отделении Государственного Банка СССР. Он работал бухгалтером в организации «Заготскот», построил себе дом, не дом, по тем временам дворец. Когда он продавал его при своем освобождении из ссылки – никто не мог купить, ни у кого не было таких денег. Купил леспромхоз и использовал его в качестве конторского помещения.
Учился я в школе на хорошо и отлично. Почти все годы учёбы (во всяком случае, в Богучанах) был первым учеником школы. Не скажу, что училось мне легко, времени за выполнением уроков я проводил много, но и «зубрилой» не был. Выручала хорошая память, память – вот то, чем всю свою жизнь я отличался от окружающих меня людей.
С самого раннего возраста я понял, что мои родители малограмотны, помочь в учёбе мне не смогут, и надеяться в преодолении высот науки мне нужно только на себя. Родители (особенно мама) мне внушали, что только образованные люди живут хорошо. Мама была убеждена, что только инженеры живут, а не влачат жалкое существование. По-моему, потому, что инженеры в леспромхозе получали по тем временам очень высокую зарплату и северную надбавку. Местные жители и служащие (и мой отец) северной надбавки не получали. Именно под влиянием матери я стал инженером, хотя по своим способностям тяготел к наукам
гуманитарным, в первую очередь к истории.
С пионерского возраста я занимался общественной работой, кроме студенческих лет. Избирался председателем совета пионерского отряда и членом совета дружины, комсоргом и членом комсомольского бюро школы, неоднократно членом бюро первичной партийной организации, дважды секретарем первичной партийной организации Красноярского филиала «Росоргтехстрой». В Богучанах мне - первому ученику выделили путёвку во всесоюзный пионерский лагерь «Артек». Путёвка была одна на весь район, да и за семь лет, что мы там жили - единственной. Группа артековцев формировалась в Красноярске, до Красноярска нужно было добираться самостоятельно. Отец в это время находился в командировке, а мама испугалась отпустить меня одного. Тем более что я рос «маменькиным сынком» и до этого никаких вояжей один не совершал. Поехал
другой мальчик. Отец, вернувшись из командировки, за это ругал маму, но как говорится, поезд уже ушёл. Долго я жалел об этом. В середине семидесятых я был в Ялте, а один мой знакомый отдыхал и лечился в Гурзуфе в санатории министерства обороны, который находился рядом с «Артеком». У них был даже общий пляж. Я ездил к этому знакомому, насмотревшись на порядки, царившие в «Артеке», больше не жалею, что не пришлось там побывать. Я в детстве не отдыхал ни в одном пионерском лагере. В богучанский лагерь кормить комаров и мошек родители отправляли детей в виде наказания или если дома нечего было есть. Вывозили летом на природу и детский дом - у него был свой лагерь. В приангарье в то время были тучи мошек и комаров, даже по селу люди летом ходили в сетках из тюля. А за околицу шли, надев на себя мешок из ситца, с сеткой, сплетённой из конского волоса, на лице. При походах за ягодами и грибами, на сенокосе кроме сетки руки и лицо мазали дёгтем, всё равно возвращались искусанными. Причём мошка гораздо страшнее комаров. Она маленькая и залезет в такую дырку, куда ни один комар не войдёт. Кроме того, её тучи, порой думаешь, дождевая туча идёт, подлетит ближе – мошка. Наша корова отелилась однажды в тайге, пастух рот разинул, она и ушла из стада искать укромное место для отёла. Отец со знакомыми верхом на лошадях её искали целую неделю. Когда нашли, телёнок был изъеден мошкой до костей и в норах, которые проделала мошка, копошились черви. По совету ветеринара его прирезали, чтобы не мучился и похоронили. Взрослая корова умела постоять за себя, а новорождённый телёнок нет. Лето я проводил в селе в играх. Только наступала весна, и появлялись проталины, а в тех краях это случается во второй половине апреля мальчишки начинали играть в «зоску», «пристенок», «чику». Зоска – это кусок свинца, в расплавленном виде приляпан к куску меха. Свинец заставляет его падать вниз, мех препятствует этому - в результате падение замедляется. И пацаны стоя на одной ноге второй ногой подкидывали зоску вверх, не давая ей упасть на пол. Побеждал тот, кто дольше продержит зоску в воздухе. Некоторые умудрялись жонглировать ею до тридцати минут. Пристенок и чика - игры на деньги. При игре в пристенок один игрок ударял своей монетой о стену, и она падала на землю, затем другие делали тоже самое, стараясь, чтобы их монета легла как можно ближе к предыдущей. Тот, чья монета ложилась до предыдущей на расстояние между средним и большим пальцем, выигрывал её и получал право на внеочередной удар о стену. При чике монеты ложились на кон – одна на другую, играющие кидали свинцовую шайбу. Тот, у кого шайба ложилась ближе всего к кону, получал право первым бить этой шайбой по монетам. Если при этом монета переворачивалась орлом, он её выигрывал и получал право на внеочередной удар, если нет, уступал очередь следующему. Эти игры преследовались учителями и такими родителями, как мои. Чика и пристенок как азартные игры на деньги, а зоска по убеждению наших врачей якобы могла принести вред растущему организму. Но я не знаю ни одного случая, чтобы зоска кому-либо навредила. По мере расширения площади высохшей земли наступала очередь городков, «бей-беги», лапты. Бей-беги – та же лапта, только в поле не команда, а один или два игрока, остальные бьют по мячу. При этом игрок, сам себе, подав мяч и ударив по нему, обязан бежать через поле сразу после своего удара. Неважно получился удар или нет, далеко ли улетел мяч после удара. Игрок, стоящий в поле ловит мяч и кидает его в бегущего. При попадании они меняются в игре местами – тот, кто стоял в поле бьёт и бежит, а другой занимает место в поле. При лапте играют две равные по численности команды, и мяч подаёт под удар игрок команды, стоящей в поле. Поэтому бита при игре в лапту значительно длиннее, чем при игре бей-беги. Если в лапту играли вечером, то нередко к играющим подросткам присоединялись взрослые парни и девушки, и даже женатые молодые мужчины.
Играли в прятки, футбол, волейбол, катались на велосипедах - в это время в Богучанах они уже были, наверное, у каждого третьего подростка. Как я уже писал выше, многие дети в годы войны не учились. После войны партия и государство делали все возможное, чтобы наверстать упущенное, поэтому в классе, да и на улице я был один из самых младших. Переростки не только учились с нами, но и участвовали в наших играх, тягаться с ними было физически трудно, а вот на велосипеде мне мало, кто мог дать фору. Много купались, до 12-13 раз за летний день, и при этом я не научился плавать. Объясняю я это тем, что, во-первых, в Ангаре вода очень холодная. В районе города Ангарска в июльскую жару температура воды +12 градусов по Цельсию, а Богучаны много
