и чистоты обработки (полировка). Естественно всё это достигалось многолетним опытом. Поэтому ребята, стоявшие на одной операции, умели меньше меня, а зарабатывали в два – три раза больше. Мы с Валерием попали на производство в момент пика модернизации. Старое оборудование срывали с фундамента и выбрасывали, на его место устанавливали новые станки. Учеников бросили на это строительство. Командовал нами профессиональный прораб - строитель. До этого я физически не работал, а мне пришлось в течение двух месяцев почти ежедневно разгружать бетон, бетонировать фундаменты под станки, с непривычки было страшно тяжело. Запомнился один случай, ломали стену, чтобы расширить отделение, трос лебёдки заело, прораб крикнул мне: «Поправь!». Я уже протянул руку, но он отдёрнул меня от лебёдки и сам стал поправлять. В этот момент вал лебёдки провернулся, и указательный палец прораба изжевало, как будто он прошёл через мясорубку. Прораба на самосвале тут же увезли в медсанчасть, и больше я в своей жизни его не встречал.
Через три месяца после поступления на предприятие мне по результатам экзамена присвоили четвёртый разряд токаря. Вскоре я поступил на курсы подготовки в институт, курсы функционировали только вечером. Когда я со справкой пришёл к начальнику цеха Ларичеву он мне заявил: «Где я тебе возьму станок для работы в одну смену, если тебе очень надо работай в третью смену». Наше инструментальное производство работало в две смены с 8-00 до 17-00 и с 17-00 до двух часов ночи. Я приезжал на работу после часа ночи и работал до восьми утра. Два цеха инструментального производства были под одной крышей, более пятисот станков стояли в несколько рядов. Ночью оставались два сторожа и я, шесть ночей в неделю в течение четырёх месяцев, в те времена суббота была тоже рабочим днём. Вначале я работал добросовестно, но усталость брала своё. Обычно мастера после второй смены задерживались часов до четырёх утра – писали наряды, приводили в порядок другую документацию. После их ухода я выключал станок, шёл на слесарный участок и на верстаке давал "храпока". Обычно в шесть тридцать сторожа будили меня, конечно, начальники не были дураками, но относились ко мне снисходительно. 31 мая 1959 года я уволился и стал готовиться к поступлению в институт. За девять месяцев моей работы на инструментальном производстве произошло три ЧП. На фрезерном станке у практиканта ФЗУ на моих глазах (я в этот момент находился рядом с ним) отрезало два пальца, на фрезерном же станке во второй смене у фрезеровщицы сняло скальп. И произошёл довольно комичный случай с женщиной – бухгалтером цеха. Она шла по цеху между станками по главному проходу, и юбка попала в переднюю бабку токарного станка, работавшая на станке девушка растерялась и станок не выключила. Мимо шёл слесарь с каким-то тесаком в руках, он подскочил и тоже станок не выключил, а тесаком стал обрезать юбку. Кончилось тем, что бухгалтер ниже пояса осталась абсолютно голая – в чём мама её родила. Молодые парни бросили работу, сбежались к месту происшествия и "ржали". Девчата на пострадавшую накинули халат и увели, после этого в цехе я её не видел.
Зимой отец поехал на "газике" с водителем к дяде Мите в город Заозерный поохотиться на коз и взял меня с собой. Мы приехали вечером, рано утром поехали на охоту. В "газик" набилось девять человек, я не видел, даже куда мы едем. В лесу меня высадили, наказав идти по лесу и стучать палкой по деревьям. Перейти две просеки, а на третьей свернуть налево по просеке, которая приведёт меня на дорогу. На дороге мне надо было ожидать машину с охотниками. Я перешёл одну просеку, а на второй свернул налево и вышел на дорогу, но на другую, а не ту на которой должен был ожидать охотников. Они меня нашли только около пяти часов вечера, естественно никого не убили. Мы поехали домой, мороз усилился – было ниже минус тридцати градусов. И ночью в тридцати километрах от Красноярска у нас кончился бензин, ни одна машина не останавливалась. Угрожая карабином, отец всё-таки остановил одну автомашину, но у остановившейся машины бензин тоже был на "нуле". Её водитель сказал, что мы находимся в пятистах метрах от деревни. Мы с отцом стали толкать наш "газик", а его водитель сидел за рулём. В деревне у одного из домов стоял самосвал, в баке которого был бензин. Наш водитель перелил часть бензина в свой бак, и мы благополучно доехали домой. Не доезжая километров пятнадцать до Красноярска, мы увидели стоящие автомобили. Это были те самые, которые без остановки прошли мимо нас. У них кончился бензин, и их водители "грели глаза" у костра из шин.
Мы с Валерием опять поступали на ЭПП и вновь не прошли по конкурсу, я набрал 21 балл из 25, а проходной был 22. Валерий весной 1960 года был призван в армию. После службы он поступил всё-таки на ЭПП, пока он служил, его родители из Красноярска уехали. И мы с ним после его службы встретились всего один раз и то "мельком", его дальнейшая судьба мне не известна. На одной площадке с нами жила семья Савченко. Глава семьи Михаил работал на судоремонтном заводе, а его жена Алефтина в библиотеке технологического института, по-моему, завбиблиотекой. Она подсказала, что с моими баллами меня примут в технологический институт, зачем мне терять год. Поучусь, если не понравится, переведусь в другой институт. При её содействии мои документы приняла приёмная комиссия. И там мне посоветовали идти на отделение «Прочие производства», выпускники которого работали на производстве взрывчатых веществ. Для этого мне необходимо было сдать химию, которую при поступлении в политехнический институт сдавать было не нужно. После двух дней подготовки я её сдал на пять, в результате у меня получилась такая сумма баллов, что я был зачислен в группу по специальности «Технология неорганических веществ» - производство неорганических кислот и солей, в основном азотных. Заведующим кафедрой «Технология неорганических веществ» (ТНВ) был ректор технологического института Баранов Алексей Васильевич, и в группу зачисляли абитуриентов с наиболее высокими баллами. Половина группы помимо высоких баллов имела золотые и серебряные медали.
В октябре 1957 года был запущен первый спутник земли. Программа освоения космоса была принята ещё при жизни Сталина. Один из моих сослуживцев по институту «Энергосетьпроект» Кузнецов Виктор Сергеевич в 1951 году, проходя службу в армии, участвовал в строительстве сетей связи космодрома Байконур. Успешное выполнение ранее принятой программы позволило Хрущёву форсировать техническое перевооружение промышленности, начать массовое строительство жилья.
До войны численность населения города Красноярска была 175 тысяч и в основном проживали они на левом берегу реки Енисея. На правобережье жилья почти не было. В 1941 году эвакуированные заводы везли с запада СССР, эшелоны переезжали по железнодорожному мосту Енисей и останавливались. На снег выгружались станки, к ним подводилась электроэнергия, под открытым небом, на морозе рабочие начинали выдавать продукцию. Одновременно другие рабочие возводили стены и кровлю будущих цехов. Вокруг этих заводов вырастали барачные посёлки. По переписи 1959 в городе Красноярске проживало 459 тысяч человек, в основном, в бараках и коммунальных квартирах. Но страшнее всего жизнь была в посёлках, прозванными народом Шанхай. «На окраине Шанхай-города я в рабочей семье родилась и девчонкою лет пятнадцати я курила, любила, пила». Это не китайский Шанхай, а наш, было в городе несколько посёлков, где люди самовольно возводили жильё. Причём было не писанное правило, если в течении светового дня будет построен «дом», то власти его уже не сносили. Поэтому строили из досок, фанеры и другого подручного материала, лишь бы успеть, трудно даже представить, как жилось людям в фанерных «домах», когда на дворе было минус сорок девять градусов.
И в 1958 году на правом берегу Енисея началось массовое строительство жилья, при этом не обошлось без «накладок». Хрущёв требовал, чтобы была максимальная экономия средств, в частности за счёт протяжённости инженерных коммуникаций. Сам по себе принцип хороший, но что получилось в Красноярске? Вместо того, чтобы строить жильё на левобережье, а на правобережье оставить промышленную зону, стали застраивать территории между заводами. В дальнейшем комплекс алюминиевых предприятий разместили на левобережье, в результате весь город страшно загазован, дышать не чем. Красноярск продолжал стремительно расти, по переписи 1989 года в нём проживало около миллиона человек. В 1956 году вблизи некоторых строящихся предприятий были зоны. После массовой застройки зон в городе я уже не видел.
***
После зачисления первокурсников отправили на уборку урожая, студенты старших курсов уехали ещё раньше. Студенты Сибири (кроме последнего курса) ежегодно с 10 августа до 24-25 октября трудились в колхозах и совхозах. На первом курсе группа, с которой меня отправили, была сборной и многих товарищей после этого я не встречал. Выделялись 6-7 взрослых парней, уже отслуживших в армии. Я просил родителей не провожать меня. В жизни мне пришлось много ездить в командировки, и никто и никогда не провожал меня - я этого не люблю. Перед посадкой в автобус ко мне подошла женщина с сыном. Она познакомила нас, просила нас дружить и защищать друг друга. Это был Гамаков Владимир Васильевич, он на год моложе меня и поступил в институт сразу после школы. Мы с ним учились в одной группе.
Привезли нас в деревню Емельяновского района в километрах тридцати от города Красноярска. Вечером мы пошли в клуб. В приехавшей группе было много девушек - на химические специальности поступали в основном девчата. Местные парни стали за ними ухаживать, это нам, особенно бывшим солдатам, не понравилось. Кто-то кому-то что-то сказал, кого-то толкнул, и началась драка. Местные выламывали колья, а некоторые студенты схватились за ножи. Но обошлось помахались и успокоились – все остались живы и можно сказать здоровы.
Утром нас - парней увезли в село Емельяново работать на сушилке и поселили в сарае при ней, а девчата остались в деревне. Помню в конце уборочной страды, для ускорения сушки под навес с зерном были поставлены два комбайна. Перед подачей в сушилку зерно проходило через них, обычно включив, их комбайнёры уходили в бытовку, мы же подгребали к комбайнам зерно деревянными лопатами. Я с двумя товарищами работал в ночную смену. Часа в четыре утра меня сморил сон, с лопатой в руках я прикорнул тут же на куче зерна. Спящий я почувствовал: что-то изменилось в окружающем пространстве. Усилием воли заставил себя проснуться и увидел, что один из комбайнов горит, и мои товарищи борются с огнём. Я бросился помогать им, прибежали комбайнёры, и общими усилиями нам удалось потушить огонь.
Кормили нас хорошо. Бидон свежего молока постоянно стоял около сарая, где мы жили. Однажды утром мы ради смеха умылись молоком, давали нам мёд. Стоимость продуктов вычли из заработка, в результате при расчёте получать на руки было нечего. Поэтому при следующих поездках на уборку мы добивались, чтобы пищу готовили наши
