роспись, мечтательно произнёс, вот бы мне такие! Ответил прямо Веня, не поверишь, глупый, полжизни отдал бы, чтобы хотя бы одной на теле не красовалось. Радости нет от них, одни воспоминания, как полынь-трава. Не понял тогда парнишка Веню…
Однажды вечером, после ужина, когда поела вторая смена, Веня, не всегда с охотой делившийся своими воспоминаниями, вдруг разоткровенничался со мной. Рассказал одну историю.
Это была моя последняя ходка к хозяину. Была она, зуб даю, самая памятная. Вот почему. Отбывал срок с нами один депутат. Обычно таких к зоне близко не подпускают. Но этого, видимо, судили показательно, чтоб другим наука. Этапировали его из Владика. Дрюня, Андрей, так зовут депутата, человек неунывающий и весёлый. Он и в бараке вёл себя, как будто жил в пятизвёздочном отеле. Ему выделили две смежные комнаты, снесли стену между ними, расширили пространство, он смеялся, мол, у меня врождённая клаустрофобия. С воли привезли телевизор, стерео, диваны, ковры по стенам и по полу разбросали. Фрукты свежие каждый день машиной привозили. Блядушки из барака не выползали. Сам напряжение снимал и другим перепадало. Не жадничал. «Берите, - говорил, - братаны, не стесняйтесь. За всё заплачено». Просил, чтобы только обходились со шлюхами аккуратно, не увечили. Женщины ведь, создания тонкие, всё-таки. И вот в мае, после всех праздников, выпадает его день рождения. Вот это был праздник – Веня посмотрел на меня – запоминающийся. С размахом отмечали. Три дня зона гудела; с утра до вечера летали над колючкой три вертолёта с полотнищами с портретами Дрюни и словами здравниц. Три дня лагерь был в отключке. Все зеки бухали без исключения. Одной водки «Absolute» ЗиЛ завезли. А уж пива и вина – не меряно. И бабы были. Какой же праздник без них!
Я не поверил Веньке. Привираешь, признайся. Пойди, проверь, он мне. Заплатил депутат и кто стоял за ним кому надо солидно. Начальнику и куму по шестисотому «мерину» и по квартире где-то в Подмосковье. И так, по мелочишке, остальным служивым. Этот депутатов день рождения вошёл в легенды лагерей, рассказывают теперь, как быль. Веня выстрелил щелчком окурок в костёр. Вероятно, как и небыль. Всё равно.
И вот освободился я. И не знаю, делать. В бога начал верить. Веня показал толстый томик Библии. Читаю – погладил ласково рукой в синих перстнях на сильных пальцах. И слёзы следом покатились из глаз. Плачет тихо, сидит не двигается. Не трогаю его, пусть проплачется, легче станет. Вот он вздыхает полой грудью тяжело. Прости, ко мне обращается, расчувствовался что-то, дал волю… К дождю, наверно, и посмотрел на угасающий закат, на алую полоску горизонта. И продолжил.
Тяжело переосмысливать заново свою жизнь. Понял, жил-то не так. Решил искать пути к ответу. Пригласили в артель кошеварить. Согласился. Вдали от людей откровения приходят чаще и чище.
На прииске познакомился Веня с вдовой из ближнего, по северным меркам, поселка за пятьдесят километров. Бездетная, детишек бог не дал и мужа той весной в тайге медведь-шатун задрал. До охоты был страстен муж вдовы. Удачлив, но, видно, той весной удача ещё нежилась в постели, когда он собрался на охоту.
В августе я уехал из артели. Нужно было наведаться домой. Проведать родственников. Да и отдохнуть на Азовском море, захватить бархатный сезон и бабье лето на Украине.
Вернулся только в ноябре. Совершенно случайно встретил трёх артельных, возвращались они домой. Пригласил к себе. За бутылочкой «Столичной» поведали много интересного из жизни старательской. Ближе к полуночи, когда собирались лечь отдыхать, задал вопрос, мучивший весь вечер меня: - Как там Веня? Вмиг посуровели лица мужиков. Я встревожился. Да ты, верно, не знаешь, начал один. Второй перебил, мол, откуда…
Стала Индигирка льдом крепко. Начали мужики ходить на подлёдный лов. Веня тоже пристрастился, он тогда переехал жить к вдове совсем. Одна странность случилась с ним после твоего отъезда, ушёл в себя, не разговорчив, стал, уединялся и молился или читал Библию. Беседы всё о боге, о жизни загробной вёл, об искуплении грехов. Говорил, что жить ему надобно было иначе; но что сделано, то сделано, жизнь как плёнку в кино вспять не отмотаешь.
Однажды пошёл с утра удить, погода выдалась на загляденье, солнышко светит, воздух звенит на все лады от лёгкого морозца. Жене пообещал обернуться до обеда. Ждёт бабёнка его к обеду, нет Вени; уже темнеть начало, лес близкий тенями синими, как сном, пронизан насквозь, а Вени всё нет. Вскинулась, в панике побежала на речку… Мы, потом сами на поиск ходили, и милиция приезжала, с собаками ходили. Ящичек стоит со снастями, удочка не развёрнутая, баночка с прикормом. На десятые сутки, тайгу на почти полста километров прочесали, поиск прекратили. Не нашли Веню, будто его и след простыл.
«WOW»
- Вся в мать, вся в красавицу мать, - сетует наш сосед дядя Ваня Маргулис, глядя с теплотой на дочку, выделяющуюся необычной красотой среди детей, копошащихся в песочнице. И ещё горестнее вздыхает, видя, как она вертит мальчуганами-олухами. – Кристина вся в мать. Ничего из нашей крови не взяла.
Мама ушла, едва Кристине исполнилось два года. Ушла тихо и легко; ничего не взяла с собой: одежду, обувь, украшения. Не оставила и записки. Со временем дядя Ваня Маргулис узнал, что его бывшая жена вышла замуж за дипломата, разрушив и его семью. Утёр дядя Ваня слезу и сказал: - Бог ей судья.
- Вся в мать, вся в красавицу мать, - сокрушался дядя Ваня, заплетая в огненно-рыжие волосы белые шелковые ленты, собирая Кристину в школу. Он больше не женился. Сватали дяде Ване и красивых, и видных, и интересных женщин не раз. Он даже за руку при встрече не взял ни одну из претенденток на сердце.
«Однолюб», - твердили соседки на скамейках перед подъездом, щёлкая семечки. «Дурак! – однозначно заявляли мужики. – Давно бы забыл свою гулящую литовку и взял в жёны обычную бабу». Не взял. Выходит, дяде Ване обычная была не нужна.
Шли годы. Кристина росла, хорошела. Скоро под платьем начали обрисовываться соблазнительные контуры изящной фигурки с тонкой талией и нежными персями. А у дяди Вани прибавлялось скорби в глазах и на висках время разбросало ранний снег зимы.
- Вся в мать, вся в красавицу мать, - плакал он бессонными ночами в подушку, чуя скорую разлуку с дочерью. Кристина опекала отца, как могла. Научилась вкусно готовить. Шить. Штопала отцу носки, латала брюки и рубашки. «Папка! – говорила Кристина, целуя отца в щёку, - я тебя никогда не брошу!» Но дядя Ваня смотрел на дочь и твердил одно и то же. – Бросишь!.. Вся в мать».
Грянула перестройка. Миша Горбачёв с голубых экранов красноречиво обещал счастливую жизнь. «П***добол, - односложно заключил дядя Ваня. – От такого добра не жди». Как в воду глядел наученный жизнью человек. Следом за «Прожектором перестройки» неустойчивый ГКЧП: дико пахнущее бунтом и предсказуемым кровопролитьем в густом тревожном воздухе государства нездоровое ощущение. Смели Мишку-болтуна поганой метлой с трона. Пришёл Бориска Ельцин. «Алкаш, - брезгливо бросил в его сторону дядя Ваня. – Пробухает страну. Надо запасать соль и спички». И пошёл в магазин. А там за ними негодующе клокочущий змеиный хвост длиннющей очереди. Сбылись слова мудрого человека.
На руинах некогда великой страны пировали стервятники. Вместе с демократией они принесли разлагающие иезуитские мысли о свободе в неокрепшие молодые умы. Расшатались вековые устои; стало всё с ног на голову. Вместе с гнилой пропагандой страну наводнила некачественная пища в красочных обёртках и хлынули на экраны кинотеатров дешёвые фильмы.
Кристина в том удивительном возрасте, когда жизнь кажется прекрасной. Кристина изменилась. Изменилась заметно и её речь. Она насыщена новыми словами, через слово-другое Кристина вставляет услышанное в одном американском фильме восклицание – wow! – шокируя окружающих. С чьей-то лёгкой руки за Кристиной закрепилась кличка «Wow!» «Где Wow?» «Ты не видела Wow?» «Wow, ты идёшь на дискач!» Слышалось во дворе и в школе. Кристина этим гордилась.
Тускнел взгляд дяди Вани. Сильно ссутулился. Начал шаркать при ходьбе. Казалось, его гнул к земле невидимый тяжёлый груз.
Кристина расцвела в своей девичьей красе! «Wow» не сходило с её языка. Как-то раз она заявила отцу, что хочет уехать жить в Америку, что она страна её мечты. Ведь там так хорошо, там такие мужчины!..
Тщетно пытался развеять туман в голове дочери от голливудских фильмов дядя Ваня. Объяснял, кино – это одно. Настоящая жизнь далека от экранной. Зря! Кристина бредила Америкой, жила ею.
Несмотря на все эти причуды, Кристина училась хорошо. Окончила школу без троек. Поступила в Москве на филологический факультет в университете.
С отъездом дочери уже не слышали от дяди Вани «вся в мать!» Замечали, чаще утирает слезу на глазах. На вопросительные взгляды пожимал плечами, мол, ветер в глаз соринку задул. И вздыхал тяжело. И думал.
На втором году обучения, осенью, после весёлой поездки в колхоз на уборку овощей, на вечеринке у друзей познакомилась Кристина с молодым американским студентом. «Роб, Роберт», - просто представился он. «Кристина», - ответила она, покрывшись застенчивым румянцем и опустив красивые глазки долу. Вскорости они поженились и уехали жить в Америку. В страну её отроческих грёз и девичьих бессонниц. Однажды сказанные слова: «Папка, я тебя никогда не брошу!» - ни разу ею не вспомнились.
С отцом связи не поддерживала. Как-то раз зашёл разговор о нём с новыми американскими родителями, стеснительно ушла Кристина от беседы. Они не настаивали. Стыдилась она его пролетарского происхождения. Её муж оказался сыном видного американского сенатора и политика.
Дядя Ваня Маргулис внезапно пропал. Вчера и третьего дня соседи видели его с тощей сумкой, идущего из магазина. Растерянно кивнул на приветствие и домой. А назавтра в его «двушке» поселилась молодая семья с ребёнком. О дяде Ване быстро забыли и его любимое «вся в мать!» недолго пережило его исчезновение.
Кристина, как ты сейчас живешь? Счастлива ли ты, встретив своего принца на белом роллс-ройсе? Вспоминаешь ли отца? Любишь ли новую родину так, как не смогла и не научилась любить землю предков? Шокируешь ли хоть иногда слушателей, вставляя в английскую речь, как некогда в русскую «wow!», русские слова «неужели», «не может быть!», «ух, ты!» и «вот это да».
28 августа 2013г.
| Помогли сайту Реклама Праздники |