убийстве. Убить они предлагали тебе… - она всплеснула руками, - надо же, что только ночью не пригрезится! – папу. Задушить шнуром, что стягивает шторы. Глупость, правда?
- Ещё какая, - согласился Порфирий, а у самого тяжестью налились ноги, - ночь на то и ночь, что днём увидишь и узнаешь, во сне увидишь в искажённом виде…
- Дети! – раздался из-за двери голос Адамовского. – Подъём! Завтракаем и на прогулку. После дождя обязательно должен быть жаркий, солнечный день.
8.
Туман то размоется, то становится гуще. Он принимает различные формы…
«Нет, - подумал он. – Это моё воображение придаёт увиденному знакомые очертания. Вот через рельсы идёт сохатый… чёрт!.. а ведь это, действительно, он!»
Лось остановился посреди колеи. Поднял морду, втянул влажными ноздрями пахнущий сыростью воздух и пустил струю.
До него долетел острый, резкий запах аммиака, показалось даже, несколько капель рискнули осесть на одежде. Нет, показалось… Лось облегчённо затрубил и, не обращая внимания на него, медленно переставляя ноги, побрёл в затуманенный лес, громко хлюпала под копытами болотная жижа.
***
Мэр Адамовский с утра пребывал в приподнятом настроении: шофёра посадил на пассажирское кресло, сам сел за руль и с ветерком домчался от дома до Смольного, встречающиеся сотрудники ГАИ улыбались и отдавали честь; при входе лично поздоровался со всеми охранниками за руку, поинтересовался здоровьем и делами в семье; орлом взлетел по широким лестницам, тигром промчался по длинным коридорам и успокоил бег перед дверью в кабинет.
По его виду можно было без труда догадаться, что он одержим гениальными идеями.
Секретарю сказал, чтобы в полдесятого собрались в его кабинет, указанные в списке. Затем, чуть ли не вприпрыжку, вбежал в кабинет, насвистывая веселенький мотивчик. Через неплотно прикрытую дверь было видно, как мэр ходит от одного окна к другому, поправляет шторы, проверяет, закрыты ли окна и форточки. И все время в движении. По кабинету кругами. То насвистывая, то вполголоса напевая, загадочно хихикая и азартно тря ладонь о ладонь.
Заряд положительных эмоций бил из мэра фонтаном. На небе не было ни облачка, ярко светило, припекая, солнце.
В назначенный час приглашённые прибыли в кабинет и разместились за длинным столом в удобных, обитых кожей креслах.
Торжественным взглядом осмотрел мэр присутствующих. Его глаза излучали такой интенсивности свет, что казалось, минута-другая и всё в кабинете запылает.
Адамовский кое-как справился с волнением и начал речь – стоя.
И начал он издалека. Его светлые мысли, будто дикие кони, помчались по бескрайней степи разглагольствования не ведая преград на пути. От обещанных минут десяти, яркий спич перерос в добрых полчаса. Мэр с упоением рассказывал историю строительства Петром Великим на болотистых почвах славного города Санкт-Петербурга. К чему это, удивлялись многие, но с прилежанием внимали. Как коренные Ленинградца, Питерцы, они знали эту историю и из учебников, из книг и кинолент. Разбуди и спроси ночью – поведают, не раскрывая глаз. Знали и все-таки слушали пламенную речь увлекшегося историческим экскурсом мэра.
Наплетя орнаменты словесных кружев, мэр незаметно для всех переключился на современность. Без перерыва, без предварительной подготовки выдал в уши собравшимся в кабинете свой давний замысел, окончательную форму принявший недавно. План, по его мнению, гениальный. Вернуть городу первоначальное имя – Санкт-Петербург. После этих слов мэр замолчал, подчёркивая паузой торжественность момента, обласкивая огнем глаз присутствующих. Попросил их высказаться, если есть какие-нибудь соображения и предложения. Все ошарашено молчали, будто приняли контрастный душ для мозгов.
Сочтя молчание подчинённых за единомыслие, мэр сразу же начал развивать свою идею, ещё одну, параллельную, которая родилась, как он не бесхитростно выразился, ну, вот только что. И после этих слов трижды перекрестился, придав лицу страдальческий вид.
После этого мэр вылил ещё один ушат информации, изобилующей контрастами содержания. Он предпринял, слово в слово, мозговой штурм и в итоге пришёл к очередной гениальной мысли. Как то, если удастся, а это, несомненно, получится, переименовать город, то можно замахнуться и покруче. Организовать независимое княжество Санкт-Петербуржское с областью, взяв за пример Лихтенштейн и Монако из современности, Нижегородскую республику из древности. Создать своё правительство, министерства, ну, и, подумать ,если хорошенько, много чего интересного и новаторского. За помощью можно обратиться к друзьям, проживающим за границей. Добиться от правительства СССР проведения референдума о выходе Санкт-Петербурга и области из состава СССР, мэр говорил об этом, как о свершившемся факте, и признания впоследствии независимости.
Мэр увлечённо разглагольствовал, что жители города и области обязательно поддержат его инициативу, и когда вновь сформированное княжество заявит о себе, как о государственной единице…
Бойкая речь мэра длилась более двух часов.
В это время погода за окном испортилась. На город набежали антрацитовые тучи, начал ворчать и кряхтеть гром.
В это время находящиеся на улице люди могли лицезреть удивительную картину – туча-медуза, вороненого цвета, клубясь и поигрывая мелкими искрами, висела точно над зданием Смольного. Будто оно, как магнит, притягивало тучу к себе и не давало ей свободы действий.
В кабинете растворились сумерки, по стёклам пробежался иноходью дождь, тугой порыв ветра напряг окна, стёкла гулко завибрировали, но выдержали натиск.
Некоторые встревожено оглянулись назад. Мэр успокоил, что волноваться излишне – сам проверил окна и закрыл на шпингалеты. Так что ничего не угрожает и не мешает.
Он вторично предложил присутствующим собраться с мыслями и силами, и начать высказываться по прослушанной теме.
Громкий, словно выстрел «Авроры», раздался треск за окном. Длинная, ветвистая ослепительная молния вспорола черное брюхо неба. И пролился ливень. Такой плотности, что резко упала видимость из окна, а сумерки в кабинете стали плотнее и гуще.
Молния не хотела успокаиваться, с завидным постоянством она вскрывала внутренности туч. Те, корчась от боли, изливали потоки слёз.
Дождь лил, не переставая, но был не такой интенсивный.
Молния напоследок расписалась на древнем пергаменте туч, и, казалось бы, на этом закончилась внезапная непогодь.
Но, не тут-то было! Всё предыдущее – припев; песня – впереди…
Без характерных недовольных, громовых рычаний из середины большой черной тучи к окнам кабинета мэра потянулись тонкие, переливающиеся ослепительным, неземным светом змейки-молнии. Они разветвлялись у самого стекла, напоминая пальцы рук, скользили по стёклам, рамам, будто искали лазейку или щель. Змейки-пальцы недовольно шипели, сыпали искры, которые освещали сказочные сумерки кабинета. Змейки-пальцы, как у опытного вора-карманника, гладили стёкла, рамы. Гладили, нежили, ласкали. И нашли проход.
Задвижки и шпингалеты на окнах начали светиться, краснеть и сыпать искры. В воздухе запахло горелой краской.
Паника овладела присутствующими в кабинете. Страх не дал возможности двинуться с места – тела налились неподъёмной тяжестью. И только головы вертелись из стороны в сторону. Да глаза ошалело вылезли из орбит.
Прошло немного времени, и с сильным хлопком распахнулись все форточки на окнах. Тонкие, шаловливые, игривые змейки-молнии вторглись во внутреннее пространство. Мгновение повисели, сплетаясь в клубки и расплетаясь, и двинулись дальше, будто провели разведку и не обнаружили препятствий.
Волосы сидящих за столом наэлектризовались и встали колом. Раздался дробный, истеричный, звенящий смешок.
Змейки-молнии зависли над столом, шипя и посмеиваясь над всеми, соединились затем в одну золотую змею. Она медленно вращала головой вокруг, будто что-то искала. Остановила взгляд на мэре и полилась меж атомов к нему.
У мэра кровь отхлынула от лица. Он всегда знал, что когда-нибудь умереть придётся - это закон жизненного небессмертия. Но чтобы вот так, от удара молнии – извините – не желал.
Играя упругими мускулами под эластичной золотой кожей змея остановилась возле небольшой бронзовой копии памятнику Петру Первому. Потыкалась носом, точно обнюхивала его, и все ахнули, резко полностью вошла в копию. Кабинет снова погрузился в сумерки.
Копия оставалась того же цвета потемневшей бронзы, что и была. Затем сквозь неё изнутри пробился наружу яркий свет через мелкие поры, слепя глаза. Тонкие лучики света пронизывали игольчато сгустившуюся тьму. Незаметно для глаза копия превратилась в фигуру, составленную из множества золотистых пылинок. Пылинки заметно глазу двигались в пределах формы копии. И тут произошло необъяснимое: вместо копии над столом повис круглый блестящий шар, он полетел плавно от края к краю, вибрируя и мерцая волшебным светом, затем он трансформировался и посередине стола вылился высотой около метра, на всю длину столешницы белый экран. Памятник превратился в полотно.
Поначалу оно было чистое. Затем по экрану пошли мелкие точки, и медленно вырисовалось изображение.
Звука не было. Но из увиденного ясно всё было и так.
На экране разворачивалась следующая картина. Мэр тряс зажатыми в руке несколькими листками, отчаянно жестикулировал, что-то гневно кричал стоящему перед ним зятю. Тот принимал робкие попытки двинуть руками и вставить слово, но мэр перебивал его, то приближался к зятю, то удалялся. В итоге, подойдя совсем близко, наотмашь ударил зажатыми в руке листами зятя по лицу и бросил затем ему их под ноги. Возбуждённый, мэр вернулся за стол, плюхнулся в кресло и откинул голову, закрыл глаза. Порфирий медленно приблизился к тестю сзади, вынул из внутреннего кармана пиджака шнур, накинул на шею мэру и резко затянул петлю. Мэр дёрнулся, сделал слабую попытку снять удавку, и затих.
Копия памятнику Петру Первому стояла на своём месте в первозданном виде.
В открытые форточки волнами накатывал влажный аромат, пахнущий свежестью, обычной после дождя.
Сквозь густо разросшиеся кроны вековых тополей, берёз, лип, солнечные лучи с трудом находили лазейки. Поэтому желто-блёклые зайчики находились в постоянной суетливой возне: то бегали по могильным плитам, сноровисто друг дружку догоняя, то длинным ярким росчерком через могилу по кресту или памятнику, стремительно ускользали в высокую изумрудную траву, густо перемешанную метровыми дебрями папоротника и лопуха.
На похороны мэра Ленинграда Анатолия Адамовского приехал весь действующий политический бомонд страны и зарубежья.
Телеграммы с сожалениями в адрес родственников приносили мешками.
Оксане Адамовской, её сестре раде с зятем Порфирием Петровичем Шутиным выражали сочувствие в связи с невосполнимой утратой близкого человека. Выражали надежду, что они пойдут в политику и продолжат путь демократических перемен, начатых безвременно ушедшим человеком-глыбой Адамовским, и несли всякую, свойственную трагичности момента, чушь.
