взором стоял тесть с зажатыми в пальцах маникюрными ножницами и зловеще ими клацал.
Три дня подряд Порфирий ходил одним маршрутом: дом - посольство, кабинет – дом. Не заходил даже в магазин. Покупки делала жена. На работе занимался текучкой, отписывался на письма, делал анализ прочитанных статей из газет, журналов и прослушанных радиопередач. Рутина несколько отвлекла Порфирия от дум о Марте днем, но ночью… ночью она приходила к нему в его бредовых видениях. Он рвал в клочья не только платье, но и кофточку и пытался овладеть неприступно-стыдливой Мартой, как снова в его грёзы вторгался всемогущий тесть и грозно угрожал Порфирию ножницами. Он вскрикивал и пробуждался в холодном поту. Жена интересовалась причиной плохого сна, он вяло отбрехивался. Водка в холодильнике манила его волшебством горького безвкусия.
- У тебя что-то случилось на работе? – спросила как-то утром жена.
- Нет, – ответил Порфирий, завтракая.
- Я же вижу, ты стал не похож сам на себя. Расскажи или пойдём к дяде Гоше (послу), он поможет.
- Нет, - ещё раз ответил он как можно мягче. – Всё хорошо. Может, просто так сказалась перемена климата?
- Через три-то месяца?! – удивилась жена.
После обеда Порфирия вызвал посол и провёл с ним в беседе три часа. Долго ходил посол вокруг да около, намёками пытаясь выведать у Порфирия причину его дурного настроения – жена все-таки позвонила дяде Гоше. Порфирий отнекивался и твердил, как заведённый, что всё хорошо. «Может, в коллективе, что не так? – пытал посол не столько из сочувствия, он и сам недолюбливал Порфирия. Считал кличку «Парфюм» справедливой и так называл в приватной беседе с близкими. Сколько обязан был по статусу поддерживать мир во всём мире или в отдельно взятой частичке Родины. – Дошло до меня, прозвище тебе дали – Парфюм. Плюнь, растери – и не обращай внимания!» «Да нет же, - твердил упрямо Порфирий, - в самом деле, всё хорошо. А на кличку я внимания не обращаю. Знали б они, что мне приходилось выслушивать в школе до поры, пока не записался на бокс…» «Спорт – это хорошо, - похвалил посол. – Он и тело, и дух закаляет. – И в заключение беседы добавил: - И все же, хочу попросить тебя лично, и сам знаешь от кого – если что не так по службе или ещё там… обращайся. В наших силах исправим. Нет – сделаем по-своему! Ну, иди, Порфирий Петрович, иди!». Выпроводил посол его за дверь, прикрыл плотно, перевёл дух, перекрестился и подряд выпил три рюмки коньяку – отлегло на сердце и полегчало!
С лёгким сердцем покинул Порфирий кабинет посла. «Вот вам всем! – он мысленно сделал жест рукой ниже пояса. – Подавитесь! Чёрта с два вы меня…». Встречающиеся сотрудники посольства вежливо здоровались и спешили удалиться. Слух о беседе у посла мигом разнёсся средь сотрудников. Но видя сияющий лик Порфирия, догадывались, дела Парфюма теперь пойдут хорошо.
В кабинет Порфирий вошел степенно. Важно уселся за стол, вынул из сейфа стопку чистых листов и начал марать бумагу. Тишину не нарушил даже Приколов. В такой непонятной атмосфере на сильно минорной ноте закончился рабочий день.
Марта во сне Порфирию не явилась. Он проспал крепким и глубоким сном праведника до утра, обнимая трепетно беременную жену.
Так продолжалось ровно неделю: на работе тишина, скрип перьев да шелест бумаги, доминирование Порфирия над коллегами; дома – тишь да гладь.
- Херр Шульц ничего не желает нам объяснить? – с обыкновенным обезьянничаньем обратился Приколов к Порфирию, облокотясь руками о его стол.
Порфирия продрал страх, жуткий и мерзкий, через всю его средне-равнинную нервную систему, заполнив овраги сглаженными холмами. Паника овладела Порфирием, выбледнила лицо. Мелкой дрожью затряслись руки.
- С чего ты взял, что я Шульц? – начал Порфирий робко. – Я – Шутин. Забыл, что ли?
- Нет, - обычно ответил Приколов. – Вот только нам кажется, что для оперработы псевдоним «Шульц» очень был бы для тебя хорош. Да, коллеги? – обратился Приколов к сослуживцам.
Те согласно закивали головами и очень странно, даже подозрительно заулыбались.
- Ты и видом, ну, чистый немец, - продолжал Приколов гнуть своё, - наряди тебя как следует, окуни в агрессивную пока для тебя среду, уверен, через неделю-другую от сосисочника тебя не отличить. Пиво любишь, сосиски трескаешь, шум стоит…
- Твоя правда, - раздались голоса сотрудников, - Прикол, ты, как в воду глядишь.
- А знаете, друзья, - обратился ко всем Приколов. – Не покидает меня смутное чувство, совершенно недавно во мне поселившееся и пустившее корни, что мы Парфюма…ой! Простите (к Порфирию) – Порфирия Петровича скоро потеряем…
- С чего бы это? – возмутились и Порфирий и сослуживцы.
- С того самого, - продолжал то ли ёрничать, то ли всерьёз Приколов. – Заберут от нас «херра Шульца» для более серьезных заданий и работ.
- Ну, Прикол, - выдохнул облегчённо Порфирий, утирая крупно выступивший пот со лба белым батистовым платком в крупную черную клетку, - твои б слова да Богу в уши…
Неизвестно, кому в уши ушли слова Приколова, но дня три этак спустя, после этого разговора, окликнул Порфирия на улице знакомый уже голос Марты: «Херр Шульц, куда это вы пропали? Я, бедная девушка, через день прихожу на место нашей встречи, жду вас, а вас – нет». «Э-э-э, - осёкся Порфирий, быстро взял себя в руки. – Допустим, я не Шульц, фрау Марта. Уже упоминал об этом. Не приходил по причине необыкновенной загруженности на работе. Сегодня выдалась свободная минута, решил пройтись, подышать воздухом». «Вы торговый работник?» - поинтересовалась Марта. «В точку!» - ответил с важностью в голосе Порфирий. Осматривая Марту. На этот раз, не смотря на жару, она была одета в деловой костюм серой шерсти в тонкую ярко синюю продольную полоску. Ворот белой сорочки застёгнут наглухо. Волосы собраны в пучок на затылке. Порфирий невольно залюбовался ею. «Кажется, в прошлый раз, - голос Марты вывел его из задумчивости, - вы предлагали выпить за знакомство». «Да, - сориентировался по ходу Порфирий, - и предложение остаётся в силе». «Сейчас мне, действительно, нужно на работу, - уклонилась Марта. – Но вы не расстраивайтесь, Порфирий. Я тоже работник торговли, работаю в галантерейном магазине в двух кварталах отсюда вниз по улице. Завтра у меня выдался незапланированный выходной. Вот давайте и встретимся». «Давайте, - с азартом воскликнул Порфирий. – Когда и где!» «Когда – в два часа пополудни. – Марта загнула мизинец на левой руке. – Где – знаете Вайсротеншрассе?» «Найду при случае», - Порфирий заглатывал наживку глубже и глубже. «Так вот там расположено маленькое милое кафе «Магдалена», - Марта очаровывала Порфирия всё больше. – Никто из знакомых случайно туда зайдёт вряд ли. У меня есть, скажем, так, жених. Да и вы, - Марта мило улыбнулась, - окольцованная птица. Лишние разговоры ни к чему. Согласны?» «Да, - взволнованно выдохнул Порфирий. – На чужой роток не накинешь платок». «Тем более, - резюмировала Марта. – До завтра?» «До завтра!» - засиял Порфирий, как церковные купола.
4.
Перед его закрытым взором, как в замедленном кино, ползли, лениво переваливаясь с боку на бок непонятные картинки. С большим трудом их можно назвать цветными, потому как в них преобладали, в основном, добавкой белого и чёрного цветов. Картинки ему что-то напоминали. Они были видением из прошлого? Очень возможно. Нет! Скорее всего, это была попытка увидеть грядущее! Да! Именно так! Только оно было в его видении какое-то безрадостное, безнадёжное и безутешное. Оно, будущее, его тяготило. Оно было удушающим, не давало возможности вдохнуть полной грудью. Вдох застревал где-то в груди, на полпути, колкой болью отзывался в подреберье, под левой лопаткой, затем нехотя уходил вглубь и лёгкие с жаждой наполнялись весенним воздухом, пропитанным жалкими остатками зимнего мороза, робкой весенней влагой, завтра обрушенного дождя, запахом грядущей грязи и явственным терпким ароматом смеси грязного снега и талой воды.
Нет! Это были видения. Возможно, галлюцинации: цветные, зрительные и …послышался тихий шум… к ним, прибавились и слуховые…
Он приоткрыл глаза и через небольшие щёлки увидел густо засыпанные снегом шпалы; снежный заряд прошёл быстро, оставив после себя девственно чистый жемчужный след.
На снегу сидела белочка в сером зимнем наряде. Сидела прямо, хвост торчком. В лапках держала несоразмерно ей большую еловую шишку. Белка сидела, не шевелясь, только чёрные глаза-бусинки внимательно следили за ним.
Он закрыл глаза и резко открыл. Белок было уже три. Они были похожи одна на другую, точь-в-точь копия, не отличимая от оригинала. Белки держали в своих маленьких лапках огромные жирные шишки с крупными орешками, и, не моргая, смотрели, словно гипнотизируя, прямо ему в глаза своими чёрными глазами-бусинками.
Он снова закрыл глаза. Какое-то время сидел с буддийской отрешённостью от мира, силясь остановить мысль на одном каком-то мгновении. Это никак не удавалось. Вдруг он вспомнил о белках, сидящих перед ним, и снова резко открыл глаза. Белочек было около дюжины. Они сидели, протяни руку, в полутора-двух метрах перед ним правильным полукругом. В полной тишине, дополняемой его и их, белок, неподвижностью.
Маленькие белки, хрупкие лапки, огромные лакомые шишки с орешками, прямо торчащие пушистые хвосты, и глаза-бусинки, черные и глубокие, как космос, внимательно наблюдающие за ним.
Он еле двинул губами, пытаясь изобразить улыбку занемевшими мышцами лица. Попытка не удалась. Или, наоборот, удалась. Встревоженные белки бросились врассыпную, унося с собой крепко держа в маленьких хрупких с виду, но крепких лапках огромные еловые шишки, наполненные неописуемым лакомством – вкусными орешками!
Он снова один. Перед ним чистое, снежное полотно. Tabulum rasum – чистый лист.
***
Издалека, через толстый слой ваты, доносится плохо разборчивая немецкая речь. Разговор идёт между двумя мужчинами спокойно и без акцентаций об убийстве. Кого убили? – Порфирий соображал плохо. Голова раскалывалась на части, маленькие молоточки в руках гномов дробили виски; огромный молот в лапах гоблина выбивал крепкую кладку затылка. Веки плохо слушались и не хотели открываться. «Как жаль, такая молодая и такая участь… ничего не поделаешь – Судьба…» - голос первого безэмоционален и пуст. «Судьба – понятие двоякое, как монета, сколько ни бросай, в воздухе не повиснет и на ребро не упадёт», - голос второго был отдалённо знаком.
Попытка пошевелить рукой с трудом удалась.
- Глядите-ка, Йозеф, - произнёс первый, - наш герой пришёл в себя.
- Ничего удивительного, Андреас, алкоголь со временем выветривается, - констатировал второй, Йозеф. – И приходится пожинать горькие плоды его безмерного употребления.
Порфирия похлопали по щекам и для усиления эффекта поднесли к носу тампон с аммиаком. Резкий запах ударил в нос. Порфирий чихнул, протёр руками лицо и открыл глаза.
- Ну же, ну же, дружище, смелее! – подбодрил Порфирия Йозеф. – С возвращением, хотя и не очень удачным.
- Где я? – спросил Порфирий, обводя комнату, оклеенную яркими обоями, с большим открытым окном без штор.
- На месте преступления, - вступил в разговор Андреас. –
