Горы и сновиденья, или короткая история любви

- Вот, вы говорите, вещие сны, - Сказал он и  одновременно, с особым тщанием и какой-то таинственной заботливостью начал раскуривать свою любимую трубку,
- Тут, дорогие вы мои скалолазы,  сказать что-либо вразумительное и однозначное вряд ли вообще возможно, - Марат, зажав дымящуюся трубку в зубах, сладко потянулся всем телом, изогнул спину, развёл напряжённые руки в стороны, некоторое время подержал их над головой и резко опустил книзу. Неровный и приличных размеров камень, на котором он, тем не менее, очень удобно расположился, от его движений слегка качнулся. Марат наклонился к ближней от себя куче накануне собранного хвороста, не сразу выбрал подходящую сухую ветку, задумчиво повертел её в руках и только потом хрустко разломил и подбросил в весело и уютно полыхающий небольшой костёр. На протянутой над костром жердине, укреплённой на двух рогатинах, уже закипал, подвешенный к ней и распространяющий далеко вокруг себя аппетитный и ароматный запах, видавший виды походный котелок.
- Понимаете, над этим можно смеяться, можно воинственно и категорически отвергать с самого порога даже саму правомерность данного определения, можно с волнением присматриваться к этой теме, или, например, страстно и самозабвенно во всё это верить. У кого, как ляжет. Но не в этом дело…
- Маратик, вот только не надо умничать! А? Ну, сколько тебе говорить, старайся быть проще. Тогда все тебя непременно поймут и зауважают. Что за манера такая, придавать простым словам глубокую многозначительность!
- Марат, ты, дружище, Лидку не слушай, она ж вон, вся горит от нетерпения и ловит каждое твоё слово. Лидусик, ну скажи, что я прав?
- Серёж, не порти картину. А? У тебя гитара – такая нежная, так струнки чувственно перебираются, а сам колючий, как ёжик. Ух ты! Я придумала! Серёжик – ёжик! Наташ, может мне эпиграммками заняться? А? Или нет. Буду пародисткой!
- Лидия-Лидиска – эпиграммопародистка!
- А ты, Серёженька – язва!
- А рифма где?
- Придумывается… Наташ, ты что?
    Наташа подняла левую руку, призывая всех к тишине. В вечернем сумраке горной долины, в звенящей тишине величественных Тянь-Шаньских предгорий, откуда-то из невообразимых далей, отчётливо доносились позывные радиостанции «Маяк».
- Колдовство и магия гор… И ведь не определишь, с какой стороны слышится…
- Да, впечатляет. Но я, всё равно, не понимаю, зачем тащить с собой в горы радио? Как, всё-таки непросто, оказывается, оторваться от совращающей груди нашей родимой цивилизации. – Клубы терпкого дыма маратовской трубки мешались с дымом походного костра. Марат лукаво прищурился:
- Наташ, между прочим, колдовство и магия – понятия тождественные.
- Марат, ещё слово, и у Лидки появится новый союзник.
    Он усмехнулся и виновато поднял обе руки кверху: мол, всё, сдаюсь, хватит. Сергей выдал колоритный джазовый аккорд, и вибрация струн старой гитары чистым  и сочным звуком устремилась  к горным вершинам. Дурашливым голосом Сергей обратился к компании:
- Отставить! Боевые действия отменяются в виду выброшенного белого флага и явно превосходящих сил противника. Ура! Всё обошлось, на радость мировому сообществу, без материальных и моральных потерь! Наш философически настроенный Марат сейчас докурит свою ароматную трубку…
- Трубку мира…
- Вот именно, трубку мира, и мы, я надеюсь, всё же выслушаем, что же он нам, всё-таки,  хотел сказать. И про всякие там вещие сны, и про то, в чём там дело.
- Про вещие сны, помнится, вы сами начали. Просто, я тут кое-что вспомнил. И к теме, и к декорациям нашим вполне подходящее.
    Марат блестел большими, в роговой оправе, очками и загадочно улыбался, почёсывая короткую, но густую, уже с проседью, кучерявую бороду. Сергей отложил гитару, выудил из необъятного рюкзака столовую ложку и, воровато оглядываясь на Лиду с Наташей, потянулся рукой к кипящему котелку.
- Не надо истерик, барышни, я вот только соль попробую.
- Куда?! Ну, что за наказание такое! Серёж, ну потерпи чуток!
- Вот смотри, Марат, - Щурясь от попавшего в глаз дыма и прищёлкиванием языка сопровождая отпитый с ложки горячий бульон, Сергей обернулся к товарищу,
- Я, когда сам готовлю, буквально всех заставляю соль попробовать. Ведь так?
- Угу…
- И когда вижу, как закатываются глаза от удовольствия у моих любимых горных попутчиков, испытываю самое искреннее счастье! И не просто счастье, а даже запредельные альтруистические конвульсии! У меня прямо-таки мёд по душе растекается, а на устах замирает слюнявая улыбка Гуинплена. – Сергей обернулся к девушкам. Обе снисходительно улыбались.
- А что происходит, когда готовят наши милые дамы?
- Вот именно! – В тон Сергею подыграл Марат,
- Такое возмутительное их поведение иначе, как садизмом не назовёшь!
- Разговорчики в строю! Дамы за ваш аппетит радеют!
- «Разговорчики в строю», - Передразнил Наташу Сергей,
- Хорошо хоть, что мы в горах, а не на лётном поле, не то вы строевым шагом ходить бы  всех заставили!
- Ребят, ну, всё, успокойтесь! – Лида придвинула к себе поближе свой, тоже немаленький, рюкзак, покопошилась в нём, извлекла толстый и тёплый свитер, надела, расправила густые и тёмные волосы и, вполне довольная собой, удобно приоблокотилась на рюкзак и заинтересованно посмотрела на Марата:
- Так ты сказал: «Но не в этом дело». А в чём?
- Погоди, Маратушка, я тоже чего-нибудь надену, - Зябко поёживаясь, Наташа полезла к своему баулу. В горах, с наступлением сумерек, тем более, здесь, на подступах к Большому Чимгану, всегда холодало сразу, быстро и резко.  То, что им, уже успевшим загореть, уставшим от дневного перехода, в ближайшее время предстоял долгожданный и вкусный, обжигающий ужин, внутренне согревало и радовало, но думать о том, что после еды придётся отмывать чашки в ледяной воде весело журчащего сайчика, не хотелось совсем. Вода в ручье, впрочем, как и везде здесь, обладала восхитительным, целебным и животворящим вкусом, и пить её, зачерпывая прямо шершавыми, огрубевшими от походной жизни ладонями, было самым настоящим, ни с чем несравнимым наслаждением. Но она была настолько холодна, что зубы ломило от её ледяной стылости, и даже пальцы, уже после второго зачёрпывания, коченели и отказывались подчиняться.

    Они выбрали этот маршрут не случайно. Пару лет назад, правда, в гораздо большем составе, чем теперь, они шли так же, как и сейчас, только в обратном направлении. Тогда, в силу неудачно сложившихся обстоятельств, они не могли задержаться, как планировалось ранее, у Гулькамского водопада,  заповедном местечке, о котором все были наслышаны, где побывать, хотя бы раз в жизни,  хотелось каждому, но один из членов их группы, на финишном этапе маршрута, вдруг начал испытывать прогрессирующее и настораживающее недомогание и они, наскоро отобедав в берёзовой роще, двинулись к последнему на их пути Песочному перевалу.  Дальше предстоял выход на трассу Ташкент – Бричмулла и счастливое возвращение ко всем благам современной цивилизации. Помнится, шёл пятый и последний  день их похода. Все были изрядно измотаны, обветрены, исхудалы, загорелы, но, тем не менее, счастливы. Кеды нескольких новичков, надетые в горы по незнанию и в виду отсутствия какого бы то ни было опыта, в самом плачевном состоянии, на третьи и четвёртые сутки, были оставлены на обочинах бесконечного серпантина, и новички тогда с благодарностью вспоминали рекомендации знатоков о необходимости иметь на маршруте запасную пару обуви. Правда, умудрённые знатоки не жаловали кеды, они вообще предпочитали гораздо более суровое снаряжение, но их, знатоков, правота по-настоящему осознавалась только на маршруте, в самый разгар похода. Горные тропы изобиловали острыми, как наконечники копий, камнями, от которых резиновая подошва городской спортивной обуви спасти была не в состоянии.  И приходилось не просто шагать, заведомо и по-разному напрягая мышцы на подъёмах и спусках, а тратить дополнительные и выматывающие усилия ещё и на то, что бы избежать, по-возможности, коварно выпирающих тут и там каменных резцов.   Такие потуги всё равно обречены были на неудачу, так что страдальческие «ахи» и «охи», вперемежку с виртуозной разнокалиберной бранью, слышались со всех сторон.  Примечательным было ещё и то, что любой из участников группы, кто познакомился с остальными на самом только маршруте, теперь не мог отделаться от впечатления, что близко знаком со всеми чуть ли не с самого детства. Завораживающая и поистине сказочная красота и суровость гор, постоянная, диктуемая непростыми условиями, проверка характеров на прочность, самым естественным образом скрепляла всех участников похода крепкими узами чистосердечной дружбы, взаимопонимания и взаимовыручки. Горы, как по-волшебству, легко и просто обнажали людские души, высвобождая их от цепляемой всеми, по ходу жизни, прилипчивой и ненужной шелухи. Здесь все представали в том виде, каковыми они являлись на самом деле, здесь бесполезно было выпячивать какие-то свои положительные качества и пытаться как-то замаскировать собственные недостатки, здесь всё было на виду и здесь ты, со своим полным набором,  со всеми слагаемыми твоего характера, со всеми твоими индивидуальными особенностями, или даже крайностями, либо окончательно принимался командой и ощущал это  на уровне подсознания, либо молчаливо отторгался ею, и тогда уже с этим прискорбным фактом вряд ли можно было бы вообще что-то поделать.

    Словом, пройдя тогда в самой близости от Гулькамского урочища и досадуя на судьбу за то, что лишены возможности там задержаться, четверо давних друзей, то есть Марат, Лидия, Сергей и Наташа, уже имеющие за плечами некоторый, правда, довольно-таки  скромный альпинистский опыт, дали себе слово, что обязательно, в самое ближайшее время, вернутся сюда вновь. А вернувшись, полностью, насколько это возможно, неторопливо и по-настоящему, смакуя детали, насладятся зрелищем горного водопада, низвергающегося вниз среди мрачных теснин никогда не видевших солнца скал. И завершив, таким образом, на вполне ободряющей и оптимистичной ноте, то своё путешествие, каждый из них привычно погрузился затем в мутно-болотистые и монотонные будни, вырваться из объятий которых, чем дальше, тем становилось труднее. Кисель будней потёк однообразной и привычной чередой, и «ближайшее время», как это нередко бывает, обернулось, в итоге, неделями, месяцами, а затем и годами ожидания. Но однажды случилось так, что по какому-то необъяснимому и странному стечению обстоятельств, четвёрка давних друзей вдруг отчётливо и почти одновременно осознала совершенную невозможность дальнейшего откладывания  похода на Гулькам. И в итоге, они всё же собрались с духом и смогли, наконец, в один  прекрасный день, вырваться из круга собственных, не имеющих дна, проблем и обязанностей. И вот теперь, когда они уже весело шагали по уводящему в горную даль серпантину, каждый из них совершенно искренне недоумевал, что же мешало им раньше собраться в дорогу, почему надо было так долго раскачиваться, и как же они, всё-таки, с возрастом, тяжелы становятся  на подъём, и как же, оказывается, непросто соединиться всем вместе и придти к окончательному и давно ожидаемому всеми решению.


    Собраться большим