КРЫСИНАЯ БАШНЯ

то же время это было приятно. Чертовски приятно, как сбросить какой-то груз, который таскал бессмысленно несколько долгих лет. Он чувствовал, что ещё шаг – и он был бы способен убить и её, и её мужчин. Это было бы просто – как для волка порвать несколько деревенских шавок.

Нечасто его посещало это чувство – ощущение огромной, всепоглощающей ярости и могущества, почти берсеркерства.



- Вот ведь сука, довела, сам не ожидал, - пробормотал он, как бы оправдываясь перед собой, стыдясь своей вспышки ярости перед бабой, всего лишь глупой бабой...



                                  Мельком вспомнился эпизод, совсем давний: у сына приступ аппендицита, они, родители, мечутся, - всё случилось неожиданно; да, собственно, это уже потом, в больнице, сказали что аппендицит, - а тогда маленький Серёжка просто загибался, держась за живот и жалобно стонал…

                                  Они на улице, жена выводит машину, сын у него на руках, он садится с ним на заднее сиденье, быстро выезжают со двора, страх за маленького сына захлёстывает с головой… Почему тогда не вызвали «Скорую помощь»? – уже и не вспомнить… Кажется, им со Скорой и посоветовали не дожидаться, а самим везти в больницу. На выезде из двора, в самом узком месте навстречу заворачивает ауди с несколькими мужчинами – машины встали нос к носу… Водила машет рукой – сдавай назад, он видит за рулём женщину. Сдавать – это метров сто, и не по прямой, жена сигналит – но водитель  аудюхи неумолим – машет рукой, высунувшись в окно – «Сдавай назад, чёртова курица!»



                                  Жена даже не успела повернуть к нему лицо с наполняющимися  слезами глазами, - он осторожно положил сына на сиденье – и как будто какая-то сила вытолкнула его из машины. Ему даже показалось, что окружающая действительность как-то вздрогнула, пустив в стороны волну – по земле, воздуху, домам, встречной машине…

                                  Он не успел даже сделать несколько шагов к загораживающей выезд со двора машине, - водила с побелевшим внезапно лицом юркнул из окна в салон, с пробуксовкой ауди шустро сдала назад и за угол…

                                  Может быть – он потом уже, в больнице, и не в первой – пришлось объехать несколько, и даже рявкнуть на ожидающих своей очереди к врачу, - когда сына уже увезли в палату готовить к операции, - думал он, они в ауди пуганулись мужика, просто испугались мужика, появившегося из машины глупой тёлки, загораживающей им проезд… Может, всё может быть. Но это ощущение упругой волны, хлестнувшей от него во все стороны, сквозь землю, дома, асфальт, - и вызвавшей паническое отступление оппонентов, - оно запомнилось тогда. Оно… Оно было приятным, несмотря ни на что. Приятным, как тяжесть гранаты в руке; как тяжесть отточенного двухлезвийного боевого топора викингов.... Возможность!  

       Собственно, тогда он знал, что по иному и быть не могло, - иначе он убил бы всех в этой аудюхе голыми руками, а саму машину скомкал бы и вбил пинками в асфальт – в тот краткий миг между хлопком открывающейся двери их машины, и визгом шин той отступающей машины он в этом ни на йоту не сомневался, - и это его знание через «волну» передалось нахальному водиле…



«Кураж, просто поймал кураж» - убедил он себя тогда, но приятное ощущение бешеного всемогущества запомнил надолго.

Вот и сейчас оно, это чувство, мягко толкнуло его в спину… Он запомнил его.

- Это уже какой-то не я… Ну да ладно… - подумал он, уже успокаиваясь.  - «Вот тупая коза!»



***



           А в городе, в стране, в мире всё катилось к большим неприятностям. И конца этому не было видно.







ТОЛИК



           Чёрт нас понёс туда. Собственно, и от дома-то недалеко, и ничего сложного – нужно было только передать пакет с продукцией одному из наших клиентов.



Я увязался с батей, - интернет опять упал, по телевизору крутили форменную чепуху, а «выпускать» меня вечером из дома одного батя перестал… Попытка качать права привела лишь к жёсткому разговору с ним; после чего я понял, что вариантов – не будет. Батя временами бывает на редкость упёртым; а после того как маму одной моей одноклассницы ограбили, избили и порезали в нашем районе, поставил мне форменный стоп-сигнал на выход из дома вечером. А сам всё больше стал упражняться с ножом, - то «резы» по висящей на турнике верёвке, то «уколы» в подвешенную же пластиковую бутылку из-под минералки… Получалось-то у него лихо, он для пробы мог пустой картонный пакет из-под молока с одного взмаха рассечь на две половинки, - однако до сих пор я думал, что лучше бы он подумал, как замутить свой собственный бизнес, чем прыгать и махать ножом – в его-то возрасте! Но после этого случая я перестал смотреть на «упражнения» бати как на очередную придурь, да…



…Это было ужасно. Мой батя дрался на ножах с этим здоровым гопником. На ножах! Мой батя… Ситуация была настолько дикой, нереальной, что я впал на некоторое время в ступор, и мог только следить за происходящим. Всё происходило на безлюдной улице, поздно вечером, в полумраке, на тротуаре, освещённом только светом из нескольких окон рядом стоящего дома.

Они быстро закружили вокруг друг друга, делая выпады; ножи сверкали коротко, и даже, кажется, я слышал свист, с которым ножи рассекали воздух при взмахе. Чёрт, сразу было видно, что это не шутки. И ещё они кричали. Короткие выкрики при выпадах, какие-то гортанные и дикие, как у теннисисток на корте по телевизору, почему-то пришла мне в голову совершенно дикая и неуместная в этот момент мысль.

Всё происходило быстро, они кружили вокруг друг друга, а я даже не знал, что делать, как помочь отцу. Всё было очень быстро.

Они успевали увернуться, отпрянуть при выпадах, ножи взблёскивали коротко… Я видел, что они пытаются достать друг друга по рукам, держащим ножи, и вспомнил, что говорил на эту тему батя. Но они оба были очень быстрые, особенно толстый гопник, он был молодой, и мне реально стало страшно за батю, я только не знал что делать. Прямо до слёз. Уж очень быстро они вертелись. Какой-то ступор…Тут я подумал, что нужно чем-то кинуть в этого урода, и быстро стал оглядываться по сторонам, ища что-нибудь тяжёлое… Сердце у меня стучало чуть не в горле, от адреналина тряслись руки…



Пару раз ножи лязгали, столкнувшись лезвиями; уже оба получили неглубокие порезы. Но тут батя сделал нечто неожиданное: когда от его выпада гопик отпрянул; а он быстро и резко наклонился, даже встал на одно колено, кажется; потянулся – и всадил нож коротко тому в выставленную вперёд ногу, прямо чуть выше кроссовка. Коротко так всадил, но видно, что основательно, так, что гопник заорал дико и отдёрнул ногу, при этом чуть не упал; и махнул ножом, стараясь сверху достать батю, но тот уже отпрыгнул, при этом упал – но быстро перекатился через плечо, и через мгновение опять был на ногах… А гопник сразу охромел, и замахал ножом ещё быстрее, но явно суматошнее  – но двигался уже с трудом, прихрамывая и подволакивая ногу, штанина которой вся набухала кровью, так, что брызги летели вокруг при его движениях…

Батя закружил вокруг него, нож порхал в его руке. Этот толстый скот теперь стал поскуливать при движениях, и меня жаром обдала радость, что батя справится, обязательно ТЕПЕРЬ справится; и я воспрянул – что я-то стою, нас же двое, а этот урод пока один… Ступор прошёл. Я сразу увидел камень, приличный такой, с два кулака, поднял его и стал примериваться, как бы засадить этому уроду в башку, и батю не зацепить. Но батя справился быстрее. Толстый урод с проколотой ногой стал неуклюжим, батя теперь кружил около него как-то хищно, как-то подавляюще, гопник отмахивался и уже скулил… ррраз! И батя с выпадом полоснул ему по щеке, так, что полщеки отвалилась и хлынула кровь… Даже, кажется, зубы сквозь разваленную щёку стало видно на мгновение.

Толстый взвизгнул и прижал обе руки к лицу, и тут же батя наотмашь резанул ему по руке, держащей нож, прямо по кисти. Нож аж, кажется, свистнул, мелькнув как молния; толстый дико заорал, нож его звякнул об асфальт… Всё, свободен!.. Батя отскочил. И у меня ступора как ни бывало!! Тут и я залепил гаду камнем в башку! Качественно, прямо в лоб над правым глазом. От удара тот упал. А мне хотелось размазать гада! Рвать его, падлу, втоптать в землю! Но батя схватил меня за рукав и потащил от свалившегося на асфальт и утробно воющего гада.

Мы бежали какими-то задворками, я слышал, как тяжело дышит отец.

- Не по возрасту мне с молодыми драться… Идиот, какой идиот… - бормотал он задышливо, - Какого чёрта я не взял его с собой… Патрулей, чёрт, опасался… Не того надо опасаться.



Когда мы уже довольно далеко отбежали от того места, сзади послышались крики и топот. Нас ищут, точно. Но Башня была уже совсем рядом. Мы уже были у угла дома, оставалось завернуть – и наш подъезд, когда они нас увидели. Раздались крики.

- Вон, вон они! Сюда! – и уже приближающийся топот. Мы свернули за угол, - батя уже держал в руках чип от дверного замка; а я просто молился, можно сказать, чтобы не было проблем с магнитным замком, - иногда это случалось, при участившихся перебоях с электричеством, и тогда подъезд запирали изнутри на засов, и чтобы открыли придётся долго стучать…

И тут от подъезда в полумраке нам навстречу шагнула тёмная фигура – широкоплечий парень в чёрной куртке, чёрных джинсах.

У меня всё внутри оборвалось – попали…



           Мы с батей притормозили; и вдруг, против ожидания, батя не испугался, не дёрнулся, не схватился за нож. Вдруг я понял, - батя, напротив, успокоился; и даже дышать стал ровнее.



- Ты??.

- А ты кого ждал? Старуху с косой?.. Кого звал.

- Ну, здравствуй… братуха!

- Сто лет не виделись, брателло!

Они обнялись.

Я ничего не понимал.

Из-за угла, тяжело дыша, вылетили двое гопников, совсем ещё пацанов, тяжело дышащих от бега; потом ещё один. Увидели нас, и встали как вкопанные. Батя и парень в чёрном едва бросили на них взгляд. Батя, уже успокаивая дыхание, протянул мне чип от подъезда:

- Иди, Серый. Я сейчас. Мы сейчас.

           Он вдруг стал на удивление спокоен, как будто не мы сейчас мчались сломя голову от этих вот пацанов.

Парень поднял с асфальта стоявшую у ног сумку и протянул её мне:

- На, племяш, унеси. Мы… Мы сейчас.

           Я принял нетяжёлую дорожную сумку и взглянул ему в лицо, - чем-то он показался мне очень знаком, хотя я мог бы поклясться, что раньше никогда его не видел. Или видел?.. Моложе бати лет на десять – пятнадцать, широкоплечий и крепкий, и очень уверенный в себе. В отблеске окон сверкнули его жёлтые, какие-то кошачьи глаза. «Племяш?..»

           Я взбежал по ступенькам, отпер подъезд, распахнул дверь – и придержал её, упёршись спиной. Но батя с парнем не спешили. Пока гопники переминались с ноги на ногу, перебрасывая из руки на руку обрезок водопроводной трубы, кусок арматуры с обмотанным изолентой концом, короткую деревянную дубинку; батя с парнем перебросились непонятными фразами:

- Надолго?

- Там видно будет. Сам решишь…

- Ну что с этими?

- Пошинкуем малолеток? Или ты у своего дома не соришь?

- По возможности.

- Тогда отпустим.

- Да, наверное.

Парень мягким скользящим движением подшагнул к переминавшимся в неуверенности хулиганам. Только что они гнались за нами, и были в полной уверенности, что «всё