ПРОДАВЦЫ НАДЕЖДЫ

Да.
– Ты же с ними никогда не водился.
– Ну и что?
– А то, что они с тобой говорить не станут. Они все знают, кто как к ним относится.
– Ты пойдешь или нет?
– А что я за это получу?
– Слушай, Чичи, я твою жирную вонючую задницу...
– Сам ты вонючий!
– Я тебя!
– Ну, давай, давай, попробуй!
– Жирная свинья!
В лицо Карелу полетел комок грязи. Взревев, он сжал кулаки и бросился на приятеля.



Ресторанчик пользовался странной славой. Говорили, что там собирается особая публика. Виртуальная элита. Из реальных допускались только короли богемы и денежные мешки из тех, кто ни разу не запятнал себя в антивиртуальных акциях. Там заключались большие сделки и вообще делались интересные дела. А однажды ресторанчик посетил сам Президент. Однако на следующий день виртофобы подняли такой шум, что во всех газетах появились опровержения, а по ТВ целую неделю показывали актера, отдаленно напоминающего Президента, внушая публике, что именно его и видели в кабаке у виртов. После этого несколько знаменитостей подписали открытое письмо, где говорилось, что им стыдно за своего Президента, но поле битвы осталось за виртофобами. Правда, популярность ресторана и его притягательность для туристов и папарацци от всего этого только увеличилась.
Находился ресторан на тихенькой улице, которая начиналась в Старом городе, но, попетляв, вливалась в квартал, некогда бывший виртуальным гетто. То есть, ровнешенько на границе двух миров. И назывался он подходяще – «Семь Виртуозов». Мэтт когда-то пытался дознаться, кто они такие, эти семь виртуозов, но Шелл О'Лири, его владелец, кося узкими, приподнятыми к вискам, всегда настороженными глазами виртуала, только повторял, что он очень любит музыку. Мэтт ему верил. Это укладывалось в теорию, с которой Мэтт носился уже второй год, тщетно пытаясь привлечь внимание широкой общественности. Теория была проста, изобиловала фактами и настолько очевидно обещала скорый конец света, что Мэтт поражался, почему этого никто не понимает. Никто, кроме него.
Суть ее сводилась к тому, что виртуалы во всех частях света предпочитают старую культуру реального мира. Они изучают искусство, скупают книги, картины, фильмы, причем не только раритеты, но и современные произведения, если те отвечают канонам настоящего искусства. Деньги для них не проблема, так как, в этом Мэтт был уверен, за всем этим стоит их тайный интервиртуальный синдикат, который действует по четкому продуманному плану. Цель этого плана – вытеснить реальных людей, захватив их место в мире. Вернее, постепенно занимая все места. Они уже сейчас получают образование по старинной системе, в то время как реальные люди обучаются по стандартным методикам, готовящим усредненных, лишенных индивидуальности полуавтоматов, которые любят не музыку, а ритм, не кино, а клипы, почти не умеют читать, а думать не умеют вовсе. Ясно, что реальные, у которых сейчас только одно преимущество – происхождение, – скоро потеряют все. Им останется только одно – бежать из собственного мира в искусственный, то есть проиграть великую битву за жизнь.
Мэтт не мог думать об этом спокойно, но когда он делился своими страхами с кем-то еще, то очередной интеллектуал только хмыкал и изрекал нечто вроде «Этот мир не может стать еще безумнее» или «А вы уверены, что это уже не произошло?», или еще похуже «А ты можешь доказать, что ты сам не виртухай?».
Мэтт почти отчаялся заинтересовать кого-либо из серьезных людей своей теорией, но пока еще держался, еженедельно печатая несколько статей под разными псевдонимами. Как ни странно, но виртуалы не считали его своим врагом. Напротив, он всегда получал персональные приглашения на все мероприятия в виртуальной среде. В первую очередь, это объяснялось, конечно, тем, что Мэтт никогда не связывался с виртофобами. Но дело было не только в этом. Виртуалы ценили его за то, что он видел в них реальную угрозу своему миру, то есть воспринимал их всерьез. И это, несмотря на то, что они знали о его инстинктивной физиологической неприязни к ним. Последнего Мэтт стыдился, но ничего не мог с собой поделать. Даже сейчас, стоя на пороге «Семи Виртуозов», он внутренне ежился, готовя себя к его специфической атмосфере.
Войдя, он сразу направился к своему обычному месту в глубине зала. За этот столик Ивен, со свойственной всем хорошим метрдотелям деликатностью, сажал только реальных посетителей. Мэтт приветствовал молодого бездельника Девиса Торма, которому папашины денежки позволяли безбедно валять дурака, и присел напротив, рассеянно оглядывая зал. Торм, как всегда, был возбужден. Тыкнув вилкой куда-то вбок, он выпалил.
– Знаешь, кто там сидит? Нипочем не догадаешься. Удивительный народ эти русские!            
Мэтт поморщился.
– А что?
– А то. Это, знаешь, знаменитый русский режиссер. Его вчера спросили, что он думает про то, что сейчас делается в мире, ну про виртов и вообще. И знаешь, что он сказал?
– Ну?
– Это, – говорит, – все придумал Черчилль в восемнадцатом году! А? Каково?
– А ты, Торм, знаешь, кто такой Черчилль?
– Англичанин. Ха-ха-ха, съел? Во всем, говорит, виноваты англичане. И правильно.
Мэтту стало тоскливо. Во всем виноваты те, во всем виноваты эти – старая песня. И тут кто-то внутри него противно прогнусавил: «А ведь и ты, брат, не лучше. И ты носишься с шовинистической идеей!» – Нет-нет! Он не такой. Это совсем другое.
Против воли Мэтт оглянулся на голубоглазого русского. Тот кивнул ему. Мэтт сделал вопросительный жест. Русский кивнул еще раз. Мэтт буркнул Торму, чтобы тот его не ждал, и пересел к русскому.
Однако с первых же слов выяснилось, что русский вовсе не знаменитый режиссер, а никому не известный бизнесмен из новых.
У него был вид человека, который дорвался до большого пирога и, сидя за столом с ножом и вилкой в руках, оттягивает вожделенный момент, потому что не знает, как ими пользоваться. Он то и дело оглядывался по сторонам и часто-часто хлопал ресницами. Мэтту он обрадовался как старому знакомому и заказал пива.
Мэтт с удовольствием схлебнул коричневую пену и примерился было осторожно закинуть удочку, но русский сам пошел навстречу, напролом, без всякой осторожности.
– Ты, друг, если сведешь меня тут с нужными людишками, не пожалеешь, в натуре. Это – золотая жила!
– Золото? Где?
– Под ногами валяется.
Непроизвольно, Мэт посмотрел под стол. Русский засмеялся. Мэтту пришлось признаться, что он не так хорошо владеет русским языком, чтобы улавливать неясный смысл идиом.
Русский согласно закивал.
– Это ничего, это ерунда, брат. Тут большого ума не надо. Тут все просто и гениально.
Он осклабился, и Мэтт печенкой почувствовал, что русский не врет и что ему надо молчать и очень внимательно слушать.
– Тут, понимаешь, такое дело, – русский положил на стол кулаки и пригнул голову, – у меня туристическая фирма, – он остановился и выжидательно поглядел на Мэтта.  
Мэтт не понимал.
– Вирто-туризм, – пояснил русский.
Мэтт все еще не понимал.
– Таких фирм пруд пруди по всему миру. При чем тут золотая жила?
– А притом, что люди приходят ко мне и платят за то, чтобы я их отправил, куда Макар телят не гонял. И я им говорю: «Окей! Плыви в свою Виртляндию. Попутного ветра!» – Но ни в какое виртухайское царство они не попадают. Коррроче. Я им аккуратненько вкатываю хорошенькую дозу, сам знаешь чего... И – физкульт-привет! Выгребают они уже где-нибудь в Чучмекии. И все. И пишите письма. Хотя, – он хихикнул, – письма им как раз и нельзя. Коррроче. Раскрутить это надо, с большим размахом поставить. В Австралию посылать или в Новую Зеландию. А можно и в Африке развернуть. Но тут размах нужен. Большие бабки. Коррроче. За этим я и приехал.
– Но зачем им в Африку или в Австралию?
– Да ты что? Там знаешь, как люди нужны? В джунглях или, там, на плантациях, на рудниках. Да ты, фраерок, сам-то кто?
Мэтту повезло, что он на доли секунды раньше, чем русский, понял, что произошла невероятная ошибка, и его приняли не за того.
Схватив со стола кружку с недопитым пивом, он изо всех сил ударил русского по голове и успел крикнуть Ивену, чтобы тот вызвал полицию, до того, как потерять сознание от страшного удара в висок.
Очнувшись, Мэтт, долго не мог понять, где он находится, хотя к своему удивлению, чувствовал себя вполне сносно. Послышались шаги. Мэтт юркнул под одеяло и затаил дух. Снаружи кто-то осторожно, стараясь не шуметь, поворачивал ключ в замке. Затем так же медленно отворил дверь. Несколько секунд напряженного молчания, и наконец приглушенный голос неуверенно позвал его по имени.
– Уфф! ну и напугал ты меня! Так ты, что, не вызвал полицию? – Мэтт сбросил одеяло и сел на постели, глядя в упор на Ивена.
– Да, сэр. То есть, нет, сэр, не вызвал. У нас хороший ресторан, и полиция нам ни к чему.
– У вас хороший ресторан?! Да ты знаешь, что стоит мне только тиснуть две строчки у себя в газете, и парни из Старого города разнесут здесь все в пух и прах!
Ивен судорожно дернул горлом.
– Для этого, мистер Поллак, вам надо будет отсюда выйти.
– Что?
– Никто не видел, как я тащил вас сюда. Видели только, как вас выволакивали из зала, вдрызг пьяного, после драки, которую вы учинили.
– ... Ивен, ты ведь знаешь, что я ничего такого не имел в виду... насчет парней-виртофобов.
– Да, сэр, я знаю. Поэтому я и не дал этому сукину сыну прикончить вас.
– Но ты дал ему уйти.
– Да. Я уже сказал, у меня хорошая работа...
– А что ты о нем знаешь?
– Ничего, сэр. Он здесь недавно. В «Семи Виртуозх» он был только два раза, не считая вчерашнего.
– С кем он был?
– Я не присматривался к нему. А вы сами, сэр?
– Что я сам?
– Кто вас с ним познакомил?
– Черт! Ты прав, Ивен. Как это я забыл? Торм! Надо разыскать этого кретина.


Тина стояла у окна, в своей излюбленной позе, завернувшись в занавес, и смотрела на улицу. Она не поехала провожать деда, хотя видела затаенный страх на дне блекло-голубых глаз и его трясущиеся руки. Наверное, деду хотелось, чтобы его уговорили остаться. Его уговаривали. И дочь, мать Тины, и зять, и младший внук. Все, кроме Тины. Может, если бы она попросила... Но зачем ей это? Она не хочет и не будет притворяться, как все. А они все притворяются, что любят друг друга, что они нужны друг другу. На самом деле никто никому не нужен. Вернее, нужен, но не так, как хотелось бы. Человек приходит к другому, когда ему что-то от него требуется. И очень редко говорит об этом прямо. Но дело не в этом. Это их общая игра, и все придерживаются ее правил. Все, кроме Тины. Но главное не в этом. Главное в том, что они все боятся. Боятся всего и вся и друг друга. И чтобы скрыть этот страх друг перед другом, они притворяются, что любят. И от этого страха и притворства они начинают ненавидеть. А потом пугаются своей ненависти и еще больше притворяются. Хуже всего то, что отец тоже такой. Хотя и кажется лучше других. Но если подойти к нему неожиданно или взглянуть на него незаметно, то увидишь, что и он тоже боится. Тина это делала не раз. Это вообще было ее любимой игрой. Вернее, единственной. Она подходила неожиданно к людям, знакомым и незнакомым, и о чем-нибудь спрашивала. Неважно о чем. Секрет был в том, чтобы захватить их врасплох. И они все обнаруживали страх. Все. Дети и взрослые, мужчины и женщины, бедные и богачи. Все. И когда она поняла это, она перестала