знаешь, принеси мне немного снега. У нас принято, сидя в ванной, класть холодный компресс на лицо.
— Что-то я не слышала о таком обычае, но если ты хочешь, — она пожала плечами и вышла из юрты.
Я быстро скинул оставшуюся одежду и забрался в чан, схватил кусок мыла и начал быстро делать пену. Возвратилась Настя со снегом, и мне пришлось умыть им лицо. Потом она принесла откуда-то несколько баночек и вылила их содержимое в чан.
— Это настой, рецепт которого знает только мой отец. Усталость твоя скоро пройдёт, и ты почувствуешь за спиной крылья.
Настя завернула рукава и полы рубашки, обнажив живот, и стала намыливать мочалку.
— Что ты делаешь? — недоумённо спросил я
— Я хочу тебя отмыть, и никто лучше меня это не сделает. И не забывай, что ты не только мой муж, но и мой пленник. Поэтому не задавай лишних вопросов.
Она начала скрести меня мочалкой, очень ловко и умело. Брызги летели на её рубашку, которая вскоре намокла и прилипла к груди. Крупные острые соски поминутно ударяли мне в лицо и вызывали страстное желание прикоснуться к ним губами. Вынести такую пытку было тяжело и я, наконец, обнял Настю за обнажённую талию и привлёк к себе, измазав мылом.
— Что, ты, милый, ещё не время. Впереди у нас целая ночь и очень много дней, я успею ещё тебе надоесть, — мягко сказала Настя и, прикоснувшись губами к моей груди, осторожно высвободилась из объятий...
...Потом была ночь. Настя была непорочной, и это доставило нам массу хлопот с простынями. Угомонились мы только под утро в полном изнеможении. Ничего подобного я не испытывал никогда, да и не испытаю. Но это ещё не было любовью. Это было нормальное стремление двух молодых здоровых тел друг к другу. Душа ещё не работала, она ещё не проснулась.
___________
Время остановилось для меня. Чем больше я её узнавал, мою Настю, тем желаннее и ближе она мне становилась. Даже визит Гора прошёл не замеченным. Он, увидев, что всё идет так, как он задумал, быстро уехал.
Днём мы с Настей обычно спали, вместе готовили еду, разговаривали. Честно говоря, лучшей собеседницы нельзя было и желать. Настя много знала, но я так и не смог выяснить откуда, где она училась. А ночью... Ночью только изнеможение заставляло нас расцепить объятия. Впрочем, иногда мы не дожидались ночи. Однажды я понял, что люблю её, и представить себя без неё мне было уже трудно. В её глазах я читал, что она испытывает ко мне подобные чувства. Признаюсь, что до Насти у меня было много женщин, но это всё было не то, то есть не шло ни в какое сравнение с ней. По-моему в ней я нашёл то, что никак не мог обнаружить у моих предыдущих подружек. Я говорю о гармонии нетронутого целомудрия и удивительной раскованности. Это — редкое качество. Те женщины, которые могут различать эту грань, приносят своим избранникам много счастья.
Я пытался заговорить с Настей об наших отношениях и признаться ей, что она мне очень дорога.
— Я тоже тебя полюбила, милый, — шептала Настя, разглаживая мои волосы, — наверно у нас будет прекрасный малыш. Ведь только от любви рождаются прекрасные дети.
Она заплакала. Заплакала искренне, навзрыд. Мы оба понимали, что рискнули на очень опрометчивый шаг. Ведь впереди ничего у нас не было. А мы всё равно полюбили, и тем страшнее казалось будущее. Но тогда минутная грусть прошла. Отступила перед всепоглощающей действительностью. Тем более, в глубине души я был уверен, что ничто не помешает мне увезти Настю отсюда.
Как-то утром я проснулся и увидел, что Настя не спит и тихо плачет.
— Что с тобой, родная моя? — кинулся я её успокаивать.
— Не хочу без тебя, не уходи, — сквозь слёзы говорила Настя.
— Что ты? Я никуда не ухожу. Не надо плакать.
— Всё, Валерий. Я беременна, и ты скоро уедешь. А я тебя терять не хочу, люблю тебя, слышишь?!
— И я тебя люблю. Мы не расстанемся никогда. Будем жить втроем. Я, ты и он, — я погладил её по животу, — вот приедет твой отец, и я у него попрошу твоей руки.
— Ты забываешь, что ты русский, а я ... Отец привез тебя сюда не для того, чтобы отдавать меня тебе. Я больше тебя не увижу.
— Что за вздор! Мы живём в двадцатом веке, и ничто не помешает нам любить друг друга, если мы оба этого хотим. Тем более, эти дурацкие предрассудки.
— Ох, мой милый, — обречённо сказала Настя, — когда ты попал сюда, ты тоже вспоминал про двадцатый век. Не так ли?
— Да, это так. В крайнем случае, я увезу тебя, украду. Не смогу я без тебя. Понимаешь?
— Хорошо. Пусть будет, что будет. Я тоже буду просить отца, хоть это у нас и не принято, может он сжалится.
Через пару дней приехал Гор, как всегда, неожиданно.
— Ну, как дела, Валерий!? — возбуждённо проговорил он с порога, — завтра я отвезу тебя обратно. Твой плен закончился. О награде я уже позаботился. Как видишь, своё слово я держу.
Я молчал. Старик, словно почуяв неладное, смотрел попеременно то на меня, то на дочь. Наконец, я сказал:
— Послушай, отец. Не нужна мне твоя награда. Отдай мне в жёны Настю, очень полюбилась она мне, клянусь тебе, что буду ей хорошим мужем и защитником.
Гор изменился в лице:
— Что?! И думать не смей. Есть у неё уже муж! Есть. Ждёт её, не дождется. Настоящий хант, охотник хороший. А ты? Что ты можешь? Ты не охотник. Сколько у тебя капканов? Нисколько. Сможешь ты из ружья попасть в глаз соболю? А!? Нет!
Старик сам задавал вопросы, и сам на них отвечал, всё больше распаляясь.
— При чём здесь капканы? Ведь у Насти будет ребенок, мой ребенок.
— Твой?!! Кто тебе сказал? Не твой! И не её. Это будет мой ребенок, он продолжит мой род. Всё, и ничего больше об этом слышать не хочу.
— Отец! — Настя опустилась перед ним на колени и горько заплакала.
— Молчи! И ты тоже туда?!! — завизжал Гор и стал быстро ей что-то говорить на своем языке. Настя поднялась, вытерла слезы и пошла разогревать еду.
— Всё, — ещё раз и уже спокойно сказал старик, — я сегодня с вами пообедаю, а завтра готовься к отъезду.
- Завтра. Ну, ладно, — решил я про себя, — ты меня плохо знаешь, старый пень. Лыжи я как-нибудь смастерю, а Настя должна знать хотя бы в какую сторону идти к Буруну. Завтра мы будем уже далеко. Да, я её на руках отсюда унесу, а тебе не оставлю.
Я успокоился и повеселел. На Насте не было лица, и я старался успокоить её своим взглядом.
Мы поели и расселись пить чай. Я взял в руки горячую от напитка пиалу. Гор внимательно смотрел на меня. На Настю же смотреть было тяжело. Глаза её горели, она силилась что-то сказать, губы ее дрожали.
- Ничего, любимая, — успокаивал я её глазами, — сейчас проводим старика, и будем собираться в путь. Я тебя никому не отдам.
Я медленно отхлебывал из пиалы. Живительное тепло растекалось по всему телу. Вдруг перед глазами стало темнеть, мышцы ослабли, пиала выпала из рук, но я не почувствовал кипятка. Сознание уходило. На какое-то мгновение я вдруг вспомнил, как попал сюда и понял, что проиграл. Из последних сил я раскрыл глаза и в последний раз увидел заплаканное прекрасное Настино лицо, теряя связь с действительностью, я прохрипел:
— Настя... Настя...
_______________
Очнулся я в Сургутском аэропорту, в зале ожидания. Как я туда попал — не помню. На мне была шуба из голубого соболя. На коленях лежал сверток. Плохо соображая, я его развернул. Там оказались мои документы, авиабилет до Москвы и талон на получение багажа в камере хранения. Тут же была записка, с текстом, напечатанным на машинке:
«Извини, Валерий, что пришлось тебя обмануть — уж больно ты горячий. Получи багаж и возвращайся в Москву. В Бурун не возвращайся — помни наш договор».
Непонятно, как оказались тут мои документы, но я уже перестал чему-либо удивляться. Машинально я прошёл в камеру хранения и получил большой рюкзак. Он был битком набит шкурками голубого соболя. Это было целое состояние, но чувствовал я себя нищим. Я понимал, что Настю мне теперь не найти. В тот же вечер я вылетел в Москву.
Все шкурки и шубу я продал и у меня не было недостатка в деньгах, но это не приносило мне радости. В моей голове прочно засела мысль, что я должен отыскать Настю. Планы, один фантастичнее другого, не давали мне покоя. Настин образ преследовал меня днём и ночью, где бы я ни находился. Думал, что женитьба поможет. Но нет, только поломал жизнь неплохой и ни в чём не виноватой женщине. Пробовал: и пить, и лечиться, но ничего не помогало. Чем больше проходило времени, тем сильнее меня тянуло к Насте. В конце концов, я не выдержал и приехал в Бурун, не смотря, на запрет Гора. Но никто в посёлке, даже капитан Некрасов, ничего не слышали о Горе и его дочери Насте. Многие вообще посчитали меня ненормальным. За хорошие деньги я нанял охотников, и два месяца мы утюжили тайгу, но бесполезно. Признаюсь, что я тогда хотел умереть, потому что жить стало невыносимо. Не знаю, что меня удерживало от самоубийства — наверное, потеря в связи с этим последней надежды отыскать Настю. Вот и вся история.
Он неожиданно умолк, закурил сигарету и вышел из купе. Вернулся он через несколько минут очень бледным. Видимо воспоминания о пережитом подорвали его силы. Он улёгся на полку и закрыл глаза.
— Когда будете ночью выходить, разбудите меня. Я хочу Вас проводить, — пробормотал он, уже засыпая.
... Ночью я проснулся от громкого крика: «Настя! Настя!». Это, видимо во сне, кричал мой попутчик. Я поднялся и посмотрел на часы — через час мне нужно было выходить. Не зажигая свет, я оделся, взял свои вещи и вышел из купе. «Настя, — шептал спящий, — Настя!
Я не стал его будить. Пусть хоть во сне он побудет наедине со своей мечтой. Мечтой влюбленного человека.
