Крыса

хрипло ответил Павел.
     - Тогда у тебя хватало духа, не променял меня еще.
     - Кого променял? - непонимающе уставился на мальчишку Павел, но перед ним уже стояла та же серьезная девчонка.
     ?- Меня променял.
     
     Павел вскочил, больно ударившись головой о второй ярус нар. Тот же спертый гнилой воздух, мрак постепенно начал проясняться, были видны уже убогая мебель, грязное окно с массивной решеткой.
     На полу возле двери лежал небольшой конверт. Он ярко выделялся среди всей этой серости белизной бумаги. Павел аккуратно взял его, он был без надписей, плотно запечатан. Выбрав более менее освещенное место, Павел аккуратно отклеил клапан. Внутри лежал небольшой, сложенный пополам листок, исписанный ровным мелким почерком.
     
     "Жизнь штука суровая, мало кому удается пройти ее с достоинством. Сохраняя верность, ты имеешь шансы, решаясь на поступок, ты теряешь все. Но стоит ли оно того, чтобы за это держатся? Решать тебе. Помни и то, что шансы не гарантия успеха.
     Увидимся в другой жизни.
     
     Н. Б."
     
     
     В Красном зале Дома Правительства за широким овальным столом расположился весь свет нации, отцы народа, во главе с его вождем. Та праздничная помпезность оформления зала, великолепия старинной мебели, с чересчур изощренными узорами, золото, отражавшееся в каждой малейшей детали интерьера ярким свечением - все это меркло под пучиной сумрака текущей повестки дня.
     Несменяемый отец нации, вечно молодой вождь выглядел на все свои 70 лет. Уже не спасала трехсотая инъекция, в судорожной гримасе расползались стянутые полотна лица, вид был глуп и ужасен.
     Некоторые из приглашенных, не обращая внимания на выкрики оратора, в полголоса обсуждали перспективы нового благотворительного фонда, как альтернативу унылым трастам и оффшорам.
     - Как это все понимать? - Сам крутил глазами, сверля своих подчиненных, но никто даже и не пытался прятать взгляда, привыкнув к бесцельной ругани, - а, вот и вы, явились. Ваших рук дело?
     - О чем же Вы, сударь, мы право с порога и так кричать, дайте хоть дух перевести, - Никита Борисович с наигранной почтительностью, не ожидая приглашения, уселся на свободное место за столом. Анатолий Иванович сел рядом, не скрывая глумливой улыбки.
     - Дурака валять вздумали? Думаете, что вас не тронут? Растопчут! Не пожалеют! - Сам вскипел, ударив руками по столу, вздутая вена явственно пульсировала на шее.
     - Ты, сударь, нас не стращай, не тот у нас возраст таких сопляков бояться, - Анатолий Иванович жестом остановил вопль президента, - если у вас не хватает мужества дать людям то, чего они хотят, то извините, но на вас смотреть уже не смешно, позор, да и только!
     - Вы, вы выбирайте выражения, - начал было глава секретной службы, но его осек Никита Борисович.
     - А ты, главный стукачок, вообще заткнись, забыл уже, кем откуда стал? Короче ребята, мир меняется, вам в нем уже не место, доходчиво объясняю?
     - Это не тебе решать, старая крыса! - вскричал Сам, - я избран народом, ему и решать!
     - Возражений не имею, а ты Никита? - Анатолий Иванович встал из-за стола,- ты сам выбрал свой путь. Ты жалок, сходи, застрелись, сделай людям подарок, а?
     
     * * *
     
     
     Возгласы из толпы:
     
     Чего, чего вы учудили?
     Уж нам ли жизнь свою менять,
     Ведь жили, ладно жили,
     К какому счастью нам пенять?
     
     Уйдут постылые, придут иные,
     Голодные, чего греха таить,
     И будут грабить также сильно,
     А может больше крови нашей пить!
     
     Шут:
     
     Покуда думаем мы все, что нам вершить не суждено судьбою,
     Покуда верим в нерушимость воровского бытия,
     Действительно к чему же тут мы все бастуем?
     Пускай себе воруют дальше, мы разрешаем, князь!
     
     Но коли ты, и ты, и вы, не все, конечно,
     Почувствовать себя решили не скотом,
     Что доят от заутрени к вечерне,
     И гонят на убой, обильно исстегав налоговым кнутом.
     Покуда жив еще тот малый огонек,
     Что в глубине души горит, сжигая все былое,
     Он разгорится ярким пламенем софит,
     И враг от страха побежит!
     Забрав с собой все нажитое!
     
     Что думали бойцы, влетая в ад сражений,
     Сжигая до конца себя и жизнь врага?
     Вы думаете, что все останется без изменений?
     Уже давно идет гражданская война!
     
     Война народа со своими бюрократами,
     Или точнее все наоборот,
     Но результат ее мы знаем наперед,
     Когда нас к стенке всех поставят рядышком,
     Кого разденут и обуют, кого в расход.
     
     Унылая картина?
     Или вы думали, что все останется как есть?
     Как будет жить страна, если не вложить в нее труда?
     Труда заводов, человека, труда чиновника, не воровства,
     И что останется потомкам, когда закончится высокая цена?
     Что оставляете им вы, марш согласных?
     На всё, на всех решения воров?
     Разруху, пустоту, опасность,
     Забыть, кем был когда-то
     И мог бы стать народ...
     
     Много голосов:
     
     Но ведь меняется же мир!
     Заводы строят, есть работа!
     Коррупцию мы точно победим,
     Палач премьера ждет у эшафота.
     
     Опять тоску ты нагоняешь шут,
     Все тебе не так, везде враги.
     Да, президент наш не подарок, плут,
     Он больше только говорит,
     Но ведь вреда то и не делает,
     За что и благодарим его.
     
     Мир изменился, не меняешься лишь ты!
     Не жить нам больше как Великая держава,
     Да ну и черт с ней, зато мы
     Живем как во всем мире право!
     
     
     Мужик из толпы:
     
     Что, радуетесь, гады,
     За жалкие гроши продать свою же честь!
     А разве есть что продавать?
     
     
     Голоса
     
     Что нам с чести твоей?
     Не хлеба и не масла.
     Мы честь блюдем,
     Все заповеди чтим.
     
     Шут
     
     Нелепая картина, господа,
     Вы жаждите пожить получше,
     Но и боитесь перемен.
     Хватаясь за тростинку благополучья,
     вы не желаете понять причин,
     Причин столь жалкого топтания на месте,
     При всем богатстве, что дает земля.
     
     Уходит время, мы стареем,
     Закончится уж скоро, дайте срок,
     Тот праздничный фонтан,
     Что, долгие года,
     Питал нашу казну презренным звоном.
     
     Закончится и жизнь,
     Придет разруха,
     Тогда все будет честно,
     Если сам способен выполнить хоть что-то,
     То будешь жить, на зависть всем врагам.
     
     Те регионы, что сейчас жируют,
     Точней же сказать, один лишь город здесь,
     Погибнет, справедливость восторжествует,
     В руины превратится, вымрет весь!
     
     Как радостен тот миг, когда страна,
     Освободится от силков коварных,
     Воспрянут регионы, покарав,
     Своих тупых воров злосчастных.
     
     Но все это возможно лишь тогда,
     Когда забудете вы про свои пожитки,
     Жить надо для других, не для себя,
     Борясь, трудясь, рискуя жизнью.
     
     Но у меня для вас один итог - останетесь покорным баранами,
     Но уж теперь не свой придурок-пастушок свистеть вам будет разными фанфарами,
     Вы полностью войдете в этот мир, вы интегрируетесь по уши в него,
     Но как колония западно-восточных фараонов.
     Забудьте слово честь, оно уж не для вас,
     забудьте слово Родина - отродье!
     
     Уж если крыса завелась, то просто выгнать не удастся,
     Пока ты сохраняешь дом, в нем крыса Царь, а ты...
     Система делает сама, то, что считает нужным,
     И люди здесь лишь корм, он крысе очень нужен.
     
     Убив одну, две, три - родятся новые в тот час,
     Скорее на себя смотри, быть может крыса ты сейчас?
     
     Пока мы сами не сожжем тот дом
     Святилища рабского устава,
     Систему лжи и воровства не раздерем,
     На жалкие лоскутья права!
     Пока не разорвем порочный круг
     Уродства и бесчинства власти,
     Разрушив все до основания,
     Обломки соберем,
     построим новый дом,
     Народного согласья,
     Новый, честный мир...
     
     Но, это всего лишь пустые бредни безумного шута,
     Та крыса, что сидит в стране,
     Останется навеки вашим господином!
     
     Толпа шагнула вперед, начиная валить сцену, несколько людей пытались сдержать ограждения, но люд напирал сильнее, сметая хлипкие опоры.
     - Беги! - кричали оставшиеся в осаде мужики шуту, но тот стоял, сложив руки на груди, ожидая своего часа.
     Толпа раздавила сопротивляющихся, подойдя хрипло дышащей мордой к шуту.