ведь вы же получили Разрешение. Разве вам ничего не объяснили?
Она. Что объяснили?
Он (подходит ближе). Дорогая, разреши, я попробую тебе растолковать.
Она (возмутилась). Отстаньте от меня. Я не хочу ничего знать!
Старичок (миролюбиво). Так бы раньше и сказали.
Собирает разлетающиеся бумаги и идёт к выходу. Сделав несколько шагов, останавливается.
Старичок (Ей, жалобно). Простите великодушно: у вас не найдётся чего-нибудь покушать?
Она (зовёт). Маргарита!
Входит Служанка. Старичок присматривается к ней. Оторопел.
Старичок. Маргарита! Это ты ли?
Служанка молча перебирает передник загрубевшими от чёрной работы пальцами.
Старичок. Отвечай, ну отвечай же поскорее!
Служанка. Ты же сам видишь, что это не я. Потому что меня давно уже нет.
Она (мягко). Дай ему покушать, если что-нибудь осталось от обеда. А если ничего нет, сбегай в лавку.
Служанка. Никуда я не побегу, потому что меня давно уже нет.
Старичок. Она права.
Закрывает лицо руками и медленно-медленно уходит. Служанка опустила голову и так же медленно уходит в другую сторону. Каждый движется по своей линии, и всем становится понятно, что эти линии больше никогда не пересекутся. Он и Она кладут головы друг другу на плечо и замирают, ужаса-ясь увиденным. Проходит час, день, месяц, год… Никто не двигается.
Он (пробуждаясь). Я сказал неправду. Когда кругом все врут, я тоже начинаю умышленно говорить совершеннейшую неправду. Иначе меня посчитают гордецом и строго накажут. Конечно, я очень хочу получить Разрешение. Но я всегда знал, что это невозможно. Я не хо-тел невозможного и поэтому заставлял себя не хотеть вообще. У нас наслаждаться мечтами разрешается только Наилучшим и немножко тем, кто верно служит им. А я не умел и не хотел служить. Когда я был молод, мне, случалось, предлагали подметать ступеньки Дворца Вознесения. Многие готовы были душу отдать, и с радостью отдавали её, за такую великую честь, а мне нутро не позволяло.
Она (широко открывает глаза). А почему же мне всё-таки разрешили? Разве я лучше тебя?
Он. Если тебе разрешили, значит, ты лучше меня и многих-многих других. Но откуда они могли знать, что ты лучше всех?
Она. Но я вовсе не лучше всех.
Он. Ты лучше всех. Но об этом знал один я. Кто же подслушал нашу тайну? И кто этот Игорь Иванович, который дал тебе Разрешение? Признаюсь, я впервые услышал это имя.
Она. Да нет никакого Игоря Ивановича. Я просто придумала его, чтобы ты мне поверил.
Он. Ну вот: ты соврала мне, чтобы твои слова стали похожи не правду. Так кто же тебе дал Разрешение?
Она. Я и сама не пойму. Это получилось так неожиданно.
Он. Но ведь такие вещи не происходят просто так.
Она. Как видишь, происходят.
Стук в дверь.
Он. Откроем?
Она. Как хочешь.
Он. А ты как хочешь?
Она. Я уже и не знаю, чего ждать.
Стук продолжается.
Он. Я брошу монетку. Если орёл, открою.
Бросает монетку, она катится под стол, откуда её всё же удаётся
с оханьем вытащить. Стук продолжается.
Он. Орёл. Ладно, откроем.
Открывает. Входит военный. Очень высокий военный, сверкающий
начищенными пуговицами. Красив, статный, но немного дубоват.
Военный (с обидой). Я себе весь кулак отстучал
Он (с сочувствием). Да, нелегка армейская служба.
Военный бросает на Него взгляд, в котором явно читаются потуги сообразить, издевается ли Он над армией или впрямь искренне жалеет её героических сынов. Увы, и в этот раз, как, впрочем, и в другие разы, сообразительности не хватает.
Военный (откашлявшись, Ей). Когда вы собираетесь начать?
Она (растерянно). Я, я не знаю. Я не успела понять, с чего начать. Всё произошло так неожиданно, ну так неожиданно. У меня просто не было времени собраться. Вот так Марк Антоний…
Военный. Это всё пустые отговорки. Я знаю, что битва при Акциуме была проиграна из-за преждевременного бегства Клеопатры, но к вам это не имеет никакого отношения. Придумайте что-нибудь получше.
Она (с полной готовностью). Хорошо. Сейчас придумаю (подпирает щеку рукой и надолго задумывается). Я уже придумала. Мне отсоветовал принц Астурийский.
Военный. Вы говорите принц. Это нечто необычное. А почему Его Высочество отсоветовал вам?
Она. Потому что он добр.
Военный. Ну, это ещё не аргумент.
Она. Принц сказал, что в такое дело могут вмешаться военные и всё испортить.
Военный. Он так и сказал?
Она. Да, так и сказал. И прибавил ещё, чтобы я подальше держалась от служителей Марса.
Военный. Какими-то загадками этот принц изъясняется. Причём здесь Марс и другие планеты тоже? Вы ничего не перепутали?
Он (бесцеремонно вмешивается). Нет, она ничего не перепутала. Принц так и сказал ей, что если её спросят, не перепутала ли она чего, отвечать, что нет, не перепутала. Вот она и гово-рит.
Военный. Всё понятно. То есть ничего не понятно. Так что я должен был у вас спросить, если позволите?
Она (изо всех сил пожимает плечами). Я уже не помню. Тем не менее, прошу вас продолжайте выполнять свой воинский долг неукоснительно.
Военный (взревел). Неукоснительно?! Да провалиться мне на этом самом месте, если я понимаю, в чём сейчас мой долг заключается, кому и сколько я должен и кто должен мне. Да делайте, что хотите. Пойте, играйте, затевайте половецкие пляски, только оставьте меня в покое. Пожалуй, я сейчас застрелюсь.
Роется по карманам. Ничего не находит.
Военный (просительно). У вас случайно не найдётся заряженный пистолет?
Он. Случайно нет. И неслучайно тоже нет. Но вот, посмотрите, есть крепкая бита для иг-ры в бейсбол. Можете ею себя хорошенько отлупить. Не стесняйтесь. Мы отвернёмся.
Военный с криком выпрыгивает в окно.
К счастью, Он и Она живут в бельэтаже.
Он. Мне сейчас трудно представить, что такие великие умы, как Наполеон и Цезарь, были к тому же ещё и военными.
Она (кладёт руку на рояль). И Римский-Корсаков был.
Он. И это тоже нелегко объяснить.
Она. Помнишь, раньше у нас была молоденькая служанка? Она была просто без ума от во-енных.
Он. А вот в этом нет ничего удивительного. Женщинам всегда нравились мужчины, которых завтра могут убить.
Военный возвращается тем же путём, которым удалился: через окно. Мундир его местами испачкан и не хватает нескольких пуговиц. Очень жаль, сейчас таких уже нет в продаже. И раньше редко встречались.
Военный. Я сейчас лежал тут у вас под окном на клумбе и имел удовольствие думать.
Она (не без ехидства). Вы думали о том, что мнёте цветы?
Военный. Ваши цветы, сударыня, мне совершенно неинтересны. Среди них были даже колючие (показывает царапины). Вот следы, полюбуйтесь.
Он (вполне доброжелательно). Тогда, наверное, вы думали о воинских подвигах и о славе, которая когда-нибудь увенчает почётным лавровым венком ваше покрытое шрамами существо
Военный (горько смеётся). Какая там слава? Какие подвиги возможны в наше время? Прежние эпохальные войны, когда один залп дивизиона гаубиц уничтожал целую роту не-приятельских солдат, уже не повторятся. А я ведь хочу, чтобы вся моя грудь была увешена орденами за храбрость. Но у нас теперь награждают лишь за выслугу лет. Чтобы стать кавалером многих орденов, мне нужно дожить до глубокой старости. Не хочу быть посмешищем. Время героев прошло. И вот я никому не нужен. Даже самому себе.
Он (искренне сострадает). Не огорчайтесь. И хотя в ближайшие дни геройская гибель вам, по всей видимости, не грозит, Вы, если повезёт, ещё сможете достойно прислужиться родной стране.
Военный (всхлипывает). Как? Присматривать за дамочкой, получившей Разрешение? Стоило ради этого кончать Академию Генштаба! Когда я был очень молод, я увлекался античными героями и представлял себя одним из них. А ещё я тогда молился на Родена и Микеланджело. Но вместо того, чтобы штурмовать бастионы или размешивать глину в мастерской скульптора, я учился на плацу ходить строевым шагом и чётко брать под козырёк. О, нет меня несчастней!
Плачет.
Она. Умоляю, Не плачьте. Эти слёзы совершенно не идут вам.
Военный. Я больше не буду.
Он. Идёмте. Я покажу вам своих кроликов.
Оба уходят.
Она (размышляет). Какой-то несоответственный военный. У него нет оружия, знает римскую историю и восторгается Роденом. Выйдите на улицу и спросите у прохожих о Родене. На вас посмотрят, как на сумасшедшую. В лучшем случае спросят это новая марка бразильского кофе? А ещё я заметила, что речь этого офицера вовсе не похожа на речь военного человека. Настоящим солдатам правильная речь вообще несвойственна. Плохо, что он плаксив, но зато его прыжок в окно был элегантным. Я не поняла, зачем он это сделал и что бы это могло значить. Попробую выяснить.
Оба возвращаются. На руках у военного кролик.
Она (военному, веско). Мне кажется, вы не тот, за кого себя выдаёте.
Военный (поражён до глубины души). О! Вы не только красивы, но ещё и невероятно догадливы.
Она (не в силах скрыть довольную улыбку). Ах, сударь. Два комплимента в одном предложении это уже перебор.
Военный. Сдаюсь. Опять ваша взяла.
Она (нетерпеливо). Так кто же вы?
Военный. О! Это длинная история.
Она. Тогда не нужно. Не люблю длинных историй. Но постойте, не уходите с таким невинным выражением лица. Оставьте, пожалуйста, нам нашего кролика.
Военный (спускает кролика с рук). Ах, простите. Это получилось как-то машинально.
Он (назидательно). Вот так, совершенно машинально, у нас за последнее время лучших двух кролей унесли.
Военный удаляется, смущённый и разочарованный.
Он (После долгой паузы). Кстати, тебя не спрашивали про привидений?
Она. Где не спрашивали? Кто не спрашивал?
Он. Там. Они.
Она. Нет, не спрашивали.
Он. А почему не спрашивали?
Она. Наверное, не догадались.
Он. Но ведь могли догадаться.
Она. Тогда бы и спросили.
Он. Но ведь не спросили.
Она. Получается, они не знали или не могли знать, что в нашем доме водятся привидения.
Он. Тише. Нас могут подслушать.
Она. Чтобы подслушать, нужно иметь длинные уши.
Он. Они услышат даже тишину.
Она. Наше молчание приведёт их в отчаяние.
Он. А если бы они спросили, что бы ты им ответила?
Она. Я бы спросила у них, почему они спрашивают.
Он. Правильно. В конце концов, это наши привидения, и мы имеем право о них молчать.
Она. А можно и не молчать, а просто отвечать: знать не знаю и слов ваших не понимаю. Ведь я могу верить, а могу и не верить, если нельзя проверить. Вон сколько учёных не верит в привидения, и ничего плохого с ними за это не делают.
Он. Плохого не делают, но и хорошего тоже. Вот и подумай: сколько из них получили Раз-решение. То-то и то: получил никто! Кто не верил в привидения, попадал под подозрение.
Она. Ну почему я должна говорить, что верю в то, во что не верю?
Он. Таковы правила. Не мы их устанавливаем. Иммануил Кант говорил, что мы должны с радостью подчиняться всем законам государства, даже если они нам не нравятся.
Она. Ты уверен, что Кант так говорил?
Он. Почти уверен, что не говорил. Но мог сказать. Этот чудаковатый профессор так мутно выражается, что правильно понять его мысль никому не удаётся. Его учению уже больше двух веков, но до сих пор в нём не сумели разобраться. Работы ещё лет на четыреста хватит. Так что мы можем твердить, что угодно, и без опаски ссылаться на великого философа.
Она. Идём. Будем читать книги.
Он. Идём.
Уходят. Пока они где-то читают неизвестно какие книги, на сцене никого нет. Потом из стены выходят два призрака. Большой и маленький.
