Кайфуево. Часть третья

исчерпана. А знак  ещё долго будет висеть, и ограничивать, и ржаветь, и дрожать в стужу - он же не виноват, что его тупо забыли снять. Или „забыли“ снять. А ловкачи-дэпээсники нет, чтоб оплошность исправить -  нет, они лучше там с радаром постоят. И семейному бюджету, опять-же, польза...
Словом, старались мы, зная наш менталитет и „особенную стать“, на мужиков, по возможности, не обижаться и с аршином на них не бросались. А зато в их глазах явно отражалась их  нескрываемая симпатия к нам аж до третьего колена. Особенно у того, на лохматой пятёрке... По  всей видимости, он пригнал её сюда в последний путь, намереваясь, скорее всего, вернуться  обратно по течению на надувном плавсредстве типа „плот“, принайтовленном взлохмаченной-же верёвкой к крыше. Он ровесник пятёрки и, вероятно, этот обратный путь до Трендяти для него тоже окажется последним. Машина и плот, видимо, знали свой приговор. Поэтому машина, уж было смирившись с прибытием на погост, долго не хотела заводиться, чихала и кашляла, а плавсредство типа „плот“, наоборот, беззвучно ухмылялось всеми разноцветными заплатками, предвкушая ещё пару деньков своей жизни...

Здесь рукопись неожиданно обрывается, но автор гадом будет, если в два дня всё не исправит!..

И это никакой не прикол! Честно. И не думал я даже так жестоко шутить, и в мыслях не было! О наших приколах речь ещё впереди, а пока... А пока случилось то что случилось: я не успел к Мишкиной днюхе! Представляете себе такое фиаско?! Я, в присутствии свидетелей, при всей нашей честной компании, во всеуслышание и громогласно бахвалился: чего там мол делов-то, начать мол и кончить... Не знаю как вы, а я никогда не даю пустых обещаний. И надо же - не уложился... Но, братцы, правда, хоть вы-то меня в беде не бросайте, а? Я ведь не ленился, не халтурил, я ночей не спал! И не успел-то я, можно сказать, в лучшем смысле этого слова! Я ведь сначала как предполагал, друзья? Я был просто уверен, что напишу какую-нить карапулечку на десяток-другой страниц, всех быстренько обосру с головы до ног и - поминай как звали! Нет меня - я в творческом отпуске до пенсии, до мемуаров, значит. И я с лёгким сердцем взялся. Но что это? Что с моей миниатюрой, с моим рассказом?! Я его пишу, а меня прёт. Я его к концу гну, а меня в сторону уводит. Я лишнее, как положено, отсекаю, а оно не отсекается!
Я же, братцы, никогда не был писателем и даже представить себе не мог, что оно так получится! Мой единственный в жизни сочинительский опыт был во втором классе, когда я вдруг решил, что Носов напрасно ограничился лишь трилогией о Незнайке и сам решил дописать четвёртую, самую гениальную - естественно! - часть о приключениях их весёлой компании на подводной лодке. Долгими сомнениями я в том возрасте мучиться не привык: два дня каллиграфических потугов с высунутым языком и сопением и всё - шедевр готов! Наши победили, приплыли с сокровищами в свой Цветочный город и раздали их бедным и Пончику. И не стал я там мыслью по древу растекаться - вот ещё! Я вообще в неполных три страницы уложился. А чего там козявки-то жевать? Два абзаца строили лодку, полторы страницы ушло на пару витков вокруг Земли да ещё полстраницы делили клад. Ну куда, спрашивается, больше? Если бы знать мне к тому времени, что Жюль Верн уже снискал себе славу на этом поприще, дак я вообще не стал бы стараться. И вот что мне теперь прикажете делать? Я ведь вчера смалодушничал, не сказал командору про этот вынужденно куцый вариант. И вот он позвонит мне буквально через два дня - а он ведь быстро читает, наш командор, не смотрите, что он никак не может привыкнуть к недавно прописанным ему глазным доктором очкам - и тихим грустным голосом произнесёт в трубку с лёгкой укоризной:
- Ну что-ж ты, сволочь, достоевский херов?! Куда-ж ты, гад, свой второй том  мёртвых душ подевал, а? Я себе места уже не нахожу, а ты… Ай-ай-ай, Димон, ай-ай-ай. Нехорошо... - скажет командор, слегка всхлипнув.
Он конечно знает, как поэт и культурный гражданин, чьему перу принадлежат эти „Души“, но от волнения и печали обязательно перепутает. Он ведь такой впечатлительный, наш командор! Я ведь, братцы, ей-ей, со стыда провалюсь! Прям сквозь землю провалюсь, прям туда - в Тартар... Не врать же ему, что у меня тупо бумага в принтере закончилась и пришлось мне такой хитрый манёвр применить. Нет, командор конечно в такую версию поверит. Более того, он сам её и выдвинет, лишь только я предложу ему скинуть недостающее на „мыло“, чтоб он, значит, сам себе и распечатал.
- Я всегда знал, что ты жмот, Димон! - скажет он мне тогда и, окончательно разуверясь в людской порядочности, засобирается в монастырь.
А я вот что вам скажу, братцы! Нет худа без добра, вот что! И разжился я вчера на днюхе командоровой опупительнейшим материалом. Просто превосходным! Не беда, что это случилось намного позже кайфуевской эпопеи. Вы даже не заметите, друзья, как ловко я вплету этот „новодел“ в канву давно минувших дней. Теперь-то я уже настоящий писатель, не правда ли? Значит, я могу позволять себе любые вольности и подтасовки. Лишь бы только вы не заметили подвоха и не заулюлюкали: держи вора! Мишка, конечно, заметит и возмутится, но будет уже поздно. Вам ваша первая учительница разве не напоминала всякий раз русскую пословицу: что написано пером - не вырубишь топором? Вот! Пусть теперь попробует своим мачете на моё творение замахнуться! Шалишь! Впрочем, ребятки мои, я отвлёкся. Не судите строго: знай вы нашего командора сколько его знаю я, вы бы тоже наверняка испугались его гнева. Вот и вынужден я был призвать вас на свою защиту. Хотя, боюсь, даже всем миром трудновато будет нам его одолеть. Но вы меня все равно не бросайте, очень вас прошу! А я продолжу. Вот только дрожь в пальцах немного утихнет и горло пересохшее промочу - и сразу продолжу…
 
...В общем, никогда такого ещё с нами не случалось. Сразу столько визитёров, говорю. Изредка только, раз в три года может, доезжал кто-нибудь из самых отчаянных до самой нашей Плеши. Из-ред-ка! Обычно все раньше сворачивали: бензин берегли и подвеску. А тут повадились, ты смотри! Один за одним, один за одним! Но мы ведь не можем так просто сидеть и сетовать на судьбу. У нас мозги пытливые и, само собой разумеется, пытливые мозги начали выдавать версии происходящего. Тоже одну за одной. По мере поступления, значит, информации. Либо день рыбака сегодня, думаем, либо зарплату вчера деревенским выдавали. Но, по зрелом и трезвом размышлении, пришлось, дружно вздохнув и посыпав головы пеплом, признать, что сами мы лоханулись. Ибо день рыбака бывает каждый год - и никто из нас, кстати, так и не вспомнил, когда. Так, наобум ляпнули, в качестве гипотезы... День зарплаты ещё чаще случается, все согласны? А вот табличку мы никогда до этого не рисовали. Прикололись, мать его, на свою голову! А какой-нибудь воланд местного розлива, возьми, да и сам над нами приколись. Наверняка егерь тот - ведь всем, надеюсь, известно, что от долгой лесной жизни все егеря со временем превращаются в леших! Решил, видать, нам отомстить, мы ведь его так давеча обидели. Фантомов подсылал, не иначе! И наконец, по всем законам Голливуда, он прислал настоящее Зло!
Зло появилось в образе двух неказистых плохо выбритых мужичков. Верхом на козле, конечно. А вы разве могли в этом сомневаться?! Но не на том козле, который с бородой, рогами и от которого даже скорпионы в обморок падают. То есть он такой же вонючий, не спорю, но всё же не тот. Который „тот“ - так это машина такая, Уральского завода, по меткому народному прозванию - „козёл“.
Мужички вкрадчивыми голосами - не знаю, почему, но во всех трёх голливудских ужастиках, что довелось мне посмотреть, Зло поначалу говорит именно тихими вкрадчивым голосами - попросили у нас прощения за неожиданное вторжение. А уже только потом они попросили разрешения оставить здесь это изрыгающее бензиновый смрад чудище до утра, а они мол пойдут на берег - половят. Кого половят, мужички уточнять почему-то не стали, видимо, решили так, что это не нашего ума дело. Зато, не умолкая ни на минуту и обнадёживая, что теперь-то к нам из-за их „козла“ на полянку точно никто не сунется, мужички продолжали тянуть из „козлиного“ нутра свой нехитрый скарб. Из чего мы и заключили, что, скорее всего, разрешение наше им требуется ровно настолько, насколько козлу требуется пятая нога.
Мы люди не конфликтные по вечерам и особенно перед ужином, поэтому даже не стали расчехлять командорский „Максим“, прихваченный им „по знакомству“ из очередной „горячей точки“…
Про пулемёт я, кстати, пошутил - можете смеяться. Ну не хотите и не надо, вот! Не смешно им - видали таких?!
В общем, отпустили мы их с миром. Смутила только бензопила в их руках. Кого, интересно, они собрались половить бензопилой? Сразу вспомнился одноимённый голливудский ужастик и вот тогда уже, а не раньше, когда я шутил, мне пришла в голову мысль о „Максиме“. В смысле, хорошо бы, чтоб он таки у нас имелся... Мало ли что... А мужички ушли. Ну ушли и ушли - нам-то что? Нам только легче, согласны ведь? Тем более мужички те обещали, что нас никто больше не потревожит. Ну точно, леший их подослал, и у них между собой, не иначе, сотово-астральная связь. Но нас это не касается. Нам пофиг. У нас своих забот полон рот. Точнее, наоборот, как раз-таки рот у нас и не полон пока! У нас ужин ведь ещё даже не сервирован. Нет, он даже вообще не приготовлен! Конечно: на каждый автомобильный шорох с горы мы валидол пьём. Не до ужина, сами понимаете... А вам надеюсь, не надо объяснять уже особенную важность принятия пищи в Кайфуево? Должны были догадаться уже, чем я начал заниматься, едва поднялся из-за обеденного стола! Да нет же, не харю плющить, дурачьё! И не мухоморы жрать. Вот вы невнимательные какие – это ж когда было! Это ж ещё при царе Горохе было! Нет, ребятишки, нет... Едва только обед закончился, я стал ... ужин ждать - вот! Как же вы могли забыть о моём зверском аппетите на свежем воздухе? А ужин-то у нас к тому же - не просто ужин. Это не какой-то там вам обед или завтрак. Там пожрали и всё - отваливай на пляж или на футбол. Неважно, переварил, не переварил, улеглись крошечки, не улеглись, - отваливай и всё тут. Приехал отдыхать активно - будь любезен!
А ужин, братцы, это не-е-ет... Это не просто обжираловка. Это действо. Это праздник не только живота, но и души. Это посиделки. Это опять игры, но только уже спокойные, без суеты и мата. Это коньячок и задушевность. Анекдоты и песни. И тепло. И испечённая, но так и не съеденная картошка, ибо важен сам процесс. И командор вдруг превращается в поэта. Но не сразу. Постепенно…
Впрочем - обо всем по порядку…



                 
             Козни ваши неуместны!
                                   или
                                        Добро побеждает, сволочи!




- Братцы, вы только посмотрите на закат!.. - мечтательно тянет командор. Что это с ним, уж не заболел ли? Впрочем, как раз после заката он обычно и превращается в поэта большой души. Может, просто сегодня метаморфоза случилась пораньше? Но Ксюха так не считает, она вспоминает вчерашний вечер, мстительно щурит глазки и „назначает“ таки Мишаню больным. И выписывает ему горькое лекарство:
- Какие закаты, папик, окстись! Наливай давай!
 Да-а-а! Пилюля горька... Вы не помните, друзья, как там дальше у