Соленый вкус солнца

бадья для раствора, валялись ведра, мастерки, молотки. Жаркий ветер беспрепятственно проникал через оконные и дверные проемы, где пока не было ни дверей, ни окон.
Дожевав бутерброд с консервированным тунцом, Андрей спросил:
- Йосси, а почему ты всегда работаешь сам? Тебя ведь знают, тебе доверяют. Почему ты не возьмешь большой подряд, например, многоэтажный дом? Не наберешь людей?
- Нет! – засмеялся Йосси – Я пробовал. Я этого не могу! Я с ума сойду! Представляешь, дом, полно комнат, я иду и смотрю, а в каждой комнате сидит террорист и готовит диверсию! А я один и не могу уследить за ними за всеми! Нет, мне лучше, когда я работаю сам…
Йосси, улыбаясь своей хитрой улыбкой, некоторое время смотрел куда-то, сквозь стену. Вспоминал, наверное, былое, а потом спросил:
- Энди, а как строят в России зимой? Ведь там у вас очень холодно, нет?
- Да, – ответил Андрей – холодно. В Москве, скажем, еще не очень холодно, а есть места на севере…
- «Не очень холодно» это сколько градусов?
- Ну, минус пять – десять, иногда двадцать бывает, редко тридцать, но тогда никто на стройках, по- моему не работает.
- Ого! И это, по вашему, «не очень холодно»?! А сколько же у вас бывает в тех местах, где очень холодно?
- Бывает и сорок и пятьдесят…
- Да, ладно! – недоверие засветилось у Йосси в глазках – Как же там можно жить?
- Наверное, тяжело. Я там не был зимой. Там ведь еще и ночь всю зиму…
- Как это «ночь всю зиму»?
- Ну, как? Солнце заходит, а восходит через два месяца. Два месяца постоянно темнота.
- Да где это такое?! Так не бывает! – Йосси откровенно не верил и смеялся.
- Как это не бывает?! – изумился его невежеству Андрей – Ты телевизор смотришь?! Везде на севере так!
- На севере?! – еще больше развеселился Йосси – На севере, это где? В Хайфе?!
- Йосси, - спросил Андрей – ты был где-нибудь кроме Израиля? Знаешь, что-нибудь про другие страны?
- Нет, – ответил тот – нет, но мои родители из Ирака. Они рассказывали мне про Ирак. Там все так же, как здесь…
- У тебя ведь есть телевизор Йосси?
- Есть, конечно, но я не люблю смотреть. От телевизора один вред! Раньше, когда не было ни телевизоров, ни такого количества машин, жизнь была гораздо лучше. Люди были лучше! Теперь каждая собака хочет телевизор, видео! Машину! Две машины! Все хотят денег! Много денег! Получается, и я должен быть таким, а то завтра мне нечего будет есть!
- Поверь мне, Энди, - продолжал он – все зло от денег и от богатых. Все войны из-за богатых. В Ираке, евреи мирно жили с арабами, пока там не начали добывать нефть! Раньше здесь…
Андрею стало не интересно слушать эту крестьянскую философию, которую Йосси, явно от кого-то почерпнул, наверное, от своего иракского отца.
Конечно, – не без иронии подумал Андрей – раньше и небо было синее…    
Андрей многому научился, иногда, заканчивая очередной дом, он, глядя на дела рук своих, удивлялся – неужели все это сделали мы, и сделали только вдвоем?!
                                         
                                        Новый год.

Наступила зима. Она выдалась в Ашкелоне необыкновенно теплой и погожей. В новый год у Андрея собралась небольшая компания, состоявшая из бывших обитателей деревни. Теперь все они перебрались в свои квартиры и дома в городе и жили по соседству.
Новый год, как-то не особенно ощущался. После двенадцати, все вышли пройтись и забрели в расположенный неподалеку, заброшенный арабский апельсиновый сад. Они вошли под сень раскидистых апельсиновых деревьев, кто – то, прикуривая, чиркнул зажигалкой, и, в ее неверном свете, стало видно, что прямо у них над головами, висят в невероятном количестве, огромные спелые апельсины.  
В памяти Андрея немедленно соткался виденный когда – то, невероятно давно, в Москве, СОХНУТовский рекламный проспект, где на зеленой травке, среди точно таких же апельсинов, как сейчас над его головой, играли дети.
Воспоминание это почему-то  болью отдалось в душе Андрея, он затравленно огляделся, не понимая, что за ерунда с ним, а просто в новогоднюю ночь, наступающего 1994 года, он, почему то, стоял, почти совершенно трезвый, в футболке, посреди апельсинового сада, где не было ни елок, ни снега, ни Шампанского. Не было ничего, что ему было привычно, и что так хотелось видеть в эту единственную в году, волшебную ночь! И зияющую эту дыру, чем было заполнить? Апельсинами?
- Вот, блин! – сказал Миша из Кривого Рога – На Украине, уже забыли, как апельсины выглядят, а здесь их, как говна!
Андрей рассмеялся, и подумал про себя: Действительно, как говна. И радости от них, как от говна, ни какой…

                                                                               


                                         Леня.

Однажды вечером, в гости к Андрею заглянул Леня. Андрей был с ним немного знаком по деревне. Леня был, как и Андрей из Москвы, было ему сорок два года. Леня был моложав, поджар и активен. Он занимался изготовлением и установкой калиток.
Все построенные в Ашкелоне дома калиток не имели, и Ленин бизнес шел на «Ура». Все бы здорово, но было ясно, что конец процветанию наступит, как только он установит калитки всем желающим новоселам. Не сложно было посчитать, что это займет год, ну, полтора. Леня это понимал и искал чем бы еще такое заняться.
К Андрею он пришел по делу. В одном из домов, где он по-весил калитку, хозяева так же хотели построить твердую площадку на газоне. Хотели этого многие, не у многих были тогда для этого деньги. Дело было перспективное.
- Сможешь это сделать? – спросил Леня.
- Смогу – ответил Андрей. Он теперь знал, что сможет.
Договорились о цене. Андрей не торговался. Его, неизбалованного, совершенно устроила цена, которую предложил Леня.
За две субботы, он построил площадку и уложил на ней плитку. За эти два дня, он заработал, примерно столько, сколько получал за неделю, работая с Йосси! Мираж чемоданов с деньгами замаячил у Андрея перед глазами!
Потом была еще одна площадка, а потом, Леня получил заказ на достройку дома и Андрей ушел от Йосси, и взялся за эту работу, не особенно хорошо представляя, что почем. Думается, не совсем хорошо представлял это и Леня. Оба боялись прогадать, каждый опасался назвать цену, и порешили на том, что пока, Андрей будет получать повременно, восемьдесят  шекелей в день, что было немного больше, чем платил Йосси, а потом, когда станет ясно, что и как, они вернутся к этой теме и договорятся об условиях сдельной работы.

                                           Политика.

Между тем, кое-что начало меняться в жизни Израиля. Начались переговоры о мире и статусе штахим. Самые сложные, краеугольные вопросы, такие, как вопрос восточного Иерусалима, еврейских поселений на территориях и палестинской хартии были отложены на неопределенное «потом». Это туманное «потом», совершенно не понравилось поселенцам. Они вышли на демонстрации. Они перекрывали магистрали и блокировали правительственные здания с лозунгами типа: «Нет веры Арабам!», и т.п.
Правительство партии труда проявило твердость. Демонстрации были разогнаны с применением техники призванной, обеспечивать порядок на штахим, а переговоры продолжены. Армия обороны Израиля отступила с территорий, раньше, чем были найдены, хоть какие-то пути к решению самых главных и принципиальных вопросов.
После ухода армии, была так же потеряна агентурная сеть, которую имела израильская разведка, а боевики фатха, хамаса, и исламского джихада вышли, частично из подполья, частично из израильских тюрем и взялись за дело.
И тут, на сцену вышел «герой». Видимо он был настоящий идиот. Доктор Барух Гольдштейн, решил, что он в состоянии взять и остановить направляемый из Вашингтона «Мирный процесс на ближнем востоке». Этот взрослый и бородатый мужчина, руководствовался, по-видимому, прямолинейной, недалекой и жестокой логикой подростка.    
Доктор Гольдштейн, почему-то решил, что если он, весь такой мужественный и непреклонный, совершит достаточно крупный и циничный террористический акт, то мирный процесс остановится, а конфликт между евреями и арабами разгорится с новой силой и все вернется на круги своя. Как будто для Арафата, Рабина или Клинтона, имели значение, в политике, эмоции и морально-этические соображения! Сейчас!
В общем, воинственный доктор, вооружился двумя автоматами Узи, пришел в Гробницу праотцов, место святое и для мусульман, и для иудеев. Пришел во время мусульманской молитвы и успел расстрелять около сорока человек, раньше, чем его убили куском арматуры…
Чего было больше в этом поступке? Фанатичного патриотизма? Параноидальной мании величия? Ненависти к мусульманам? Не знаю, и если честно, знать не хочу. Убийство первых попавшихся, ни в чем не виноватых людей, чьих-то сыновей, мужей, отцов – омерзительно в любом случае, совершенно независимо от мотива и оправдано не может быть ни чем, по моему глубочайшему убеждению, как не может быть оправдана, и последовавшая за этим «месть» Хамаса.
Один за другим стали взлетать на воздух Иерусалимские автобусы, а Арафат продолжал вести переговоры, разводя руками и улыбаясь – мол, это не я, это Хамас… Мой ФАТХ тут не причем!
Так что поступок «доблестного» Баруха Гольдштейна ни разу не остановил «мирный процесс», зато дал повод «праведным воинам» Хамаса, убить гораздо больше, чем сорок евреев и делали они это, надо полагать, с осознанием своей полной правоты!
Мне могут сказать, что я драматизирую, что вся израильская история не стоит выеденного яйца, по сравнению, например, с теми морями крови, которые были пролиты в России, во время второй мировой, да что второй мировой! Даже по сравнению с афганской или чеченской войнами!
А я и не стану спорить - это так. Масштабы несоизмеримы, но смерть - всегда смерть, кровь -  всегда кровь и, скорбя о миллионах, мы всегда видим, среди этих безликих миллионов, одного – двоих, которых знали, которых, может, любили, тех, кого всегда будет не хватать именно нам!
И в этом смысле, никакой разницы между войнами нет, по-тому, что мать, всегда и везде, плачет о сыне, и каждая жизнь бесценна, и…  я говорю всем известные вещи… Зачем? Почему я должен оправдываться? Потому, что к евреям, и всему, что происходит с ними отношение совершенно особое?
Да. Видимо именно по этому. Я просто рассказываю историю, про человека, который считал себя русским, да, в принципе, и был им. Про то, каким он увидел Израиль, глядя без предубеждения, стараясь не становиться ни чью сторону, хоть и получалось это у него, как мы видим, не важно. Он долго жил среди евреев и увидел, что ничего такого особенного, что приписывают им неуверенные в самих себе люди, на самом деле, в них нет. И отличаются они от русских, не более, чем, например, грузины или азербайджанцы, не говоря уже о немцах. Идеи мирового еврейского заговора мы обсуждать здесь не будем. Ладно?
Так вот, «автобусная война» была только началом «мирного процесса»…

                                       Солдат.  

В тихом, провинциальном Ашкелоне все это было мало заметно. Только эхо тех печальных событий докатывалось до его жителей. Эхо в виде теленовостей.
Жизнь в городке шла своим чередом.
Работать с Леней было сложно. Организация была никакая, то не было вовремя цемента, то блоков, то еще чего-нибудь. При этом, Леня никогда не был ни в чем виноват, крайним, каким-то непостижимым образом, всегда оказывался Андрей. Кроме того, постоянно имели место