постепенная децентрализация СССР. Окрик Москвы действия уже не возымел. Казанская община стала потихоньку разъезжаться из Туркмении.
Но усилия Михаила Ароновича не пропали даром: был создан базис, а воспитанные им местные кадры и немногие оставшиеся казанцы продолжили его дело. И сегодня, на удивление, здесь всё обстоит благополучно: на западные гранты построена новая контора Амударьинского заповедника, кордоны, закуплено оборудование. Благодаря охране, тугайные леса на Амударье стали почти непроходимыми, живности развелось много.
А Бляхер, уже проживая в Израиле, получил возможность подготовить обоснование под создание там нового заповедника. Его бывшие соратники, вчерашние СОПовцы, всем миром подыскивали в России, научную литературу – ведь дело защиты природы государственных границ не имеет, тем более, английским или ивритом он владел тогда плохо. У Ароныча, в итоге, всё получилось. Он занял высокий пост в новом заповеднике, фактически им же созданном.
3
Со временем, наиболее тесные связи у СОП КГУ сложились с Висимским (на Среднем Урале) и Байкальским заповедниками. Некоторые наши выпускники распределялись именно туда. Во время учёбы, на зимних каникулах организовывались экспедиции дружины СОП в Висим, а в августе и сентябре – на Байкал. Вот я и обратился, оставшись в зимние каникулы без похода, к одному из руководителей СОПа, однокурснику Саше Герасимову, студенту кафедры охраны природы:
– Сань, в Висимский заповедник собираетесь?
– Как обычно.
– Возьмите меня – не пожалеете.
– Видишь ли, туда ещё не каждого СОПовца берут, ты же знаешь. А ты у нас никогда не работал.
– Ну, Сань, – настаивал я. – Во-первых, ты меня знаешь. Во-вторых, я – СОПовец в душе. А в-третьих, обузой не стану: здоров, как бык, морозостоек, туристская подготовка солидная – в лесу ориентируюсь, бивак грамотно разобью, холодную ночёвку выдержу спокойно, собственная экипировка имеется.
– Да у нас, вообще-то, там заимки лесников.
– Тем более! Порешай с народом, а?
– Ладно, поговорю, но ничего не обещаю.
Через несколько дней я получил от Сани «добро»:
– Но смотри! Тебя не хотели включать в состав, не потому, что имеют что-то против, а поскольку правила едины для всех: ты – не член СОПа. Я дал личное поручительство.
– Спасибо, Саня! – Я крепко пожал ему руку. – Не подведу!
В ответ он улыбнулся.
В заповеднике требовалось провести максимально полный последовой учёт поголовья млекопитающих животных. Местные охотники знали: на время каникул приезжают какие-то непонятные студенты, которых не напугаешь, не подкупишь, не уговоришь – прут буром. Молодые, здоровые, будь они неладны! Чего доброго, ещё и ружьё отберут, протокол составят. Лучше уж дома посидеть, подождать, пока они, окаянные, не уберутся восвояси.
Браконьерством занимались, в основном, обыкновенные деревенские мужики. Азарт охоты, соблазн добычи регулярно затягивали их на территорию государственного заповедника, имеющего особый статус и режим, которые предусматривали полное отсутствие человека на заповедной территории. Запрет распространялся даже на сбор грибов и ягод. Местные браконьеры, будучи пойманными, твердили в своё оправдание одно и то же: «Да в этих лесах ещё мой отец и дед охотились… Тайга большая, но чёрт дёрнул возникнуть заповеднику именно возле наших деревень». И чисто по-житейски понять их было можно. Классический браконьер, враг всего живого, которому раз плюнуть – убить что зайца, что человека, мешающего охотиться, – встречался крайне редко. Тем не менее, существовала целая «технология» взаимодействия с вооруженным человеком в тайге.
Группе, выходившей в рейд, необходимо было иметь, как минимум, одно ружье (Герасимов обладал правом ношения охотничьего оружия – он официально состоял в обществе охотников и рыболовов). Пытаться обезоружить браконьера без огневой поддержки – авантюра: никто не пожелает добровольно расстаться со своим оружием.
Если дружинники брали след, а зимой по лыжне сделать это очень просто, начиналось преследование браконьера. По протоптанной лыжне его настигали довольно быстро, тем более, охотники были, как правило, гораздо старше СОПовцев. И снегоходов тогда ещё практически не имели. Как только до преследуемого оставалось совсем близко – это угадывалось по свежести лыжного следа, по лаю собаки, – группа преследования раздваивалась: происходил охват для задержания. Браконьер должен был понимать, и в этом заключался принципиальный момент, что он под дополнительным скрытым наблюдением. Это предостерегало его от необдуманных, импульсивных действий.
Саня Герасимов даже похвастался: годом раньше ему с двумя дружинниками, удалось изъять сразу два ружья, хотя группы прикрытия не было совсем. Просто он артистически делал знаки в сторону якобы тех, кто его страховал из-за деревьев, чем и сбил с толку нарушителей.
Сами понимаете, когда происходил непосредственный контакт с браконьером, начиналась психологическая дуэль – жёсткое противостояние выдержек, характеров, убеждений. Тут всё зависело от настроя и намерений идти до конца. Собака охотника, конечно же, создавала дополнительную сложность, однако, как ни странно, псы обычно смирнели, да и хозяин не хотел рисковать: в натравленную собаку разрешалось стрелять.
Кто был более уязвим в подобной ситуации? Безусловно, браконьер: он осознанно нарушал существующий порядок, закон был на стороне СОПовцев, что прибавляло им уверенности. Но охотники – народ суровый, не робкого десятка, поэтому конфликты иногда случались очень серьезные. Однако, слава Богу, наших дружинников, по крайней мере, пока я учился, проносило мимо самых негативных сценариев развития событий.
Да уж… Вспоминаю это, пишу, и хочется ещё раз снять шляпу перед простыми студентами, готовыми жертвовать собой ради благородной идеи, а не корысти.
Итак, нам предстоял путь в Висимский заповедник. Небольшой отряд СОПовцев разбили на три оперативные группы. Как нам объяснили командир Герасимов, его заместитель Слава Муратов и комиссар дружины Лена Рощина, это нужно для того, чтобы группы смогли полностью охватить небольшую территорию заповедника – всего 13 000 гектаров, которые условно делились на три сектора.
По завершению работы в заповеднике наши СОПовцы планировали принять участие во всесоюзной студенческой конференции дружин охраны природы, которая должна была состояться в Свердловске на базе Уральского лесотехнического института. А для того, чтобы потом профессионально описать нашу «одиссею», в число дружинников включили студентку филфака Лену Кащееву, учившуюся на кафедре журналистики.
Да, девчонки тоже входили в состав дружины. Куда ж без них? Понятно, в оперативные рейды на браконьеров их не брали, но, как и в любом деле, без женщин было не обойтись. Недаром поётся в песне, везде нужен «хозяйский, зоркий женский глаз». СОПовки обычно брали на себя общеорганизационную деятельность и просветительскую работу. И уж если студентка сознательно шла в СОП, значит, она настоящая фанатка избранного дела. Например, комиссар Лена Рощина – хрупкая, невысокая девушка с огромными глазами, а в работе проявлялась «железной леди». Разделив девчонок по опергруппам, мы постарались облегчить участь представительниц прекрасной половины. Тем не менее, наши красавицы лёгкой жизни себе не искали.
Помню, ещё до отъезда, на общеорганизационном сборе отряда СОП в универе, мой недоверчивый взгляд сразу упал на одну подозрительно восторженную первокурсницу по имени Танька. Почему столь неуважительно – «Танька»? Читайте дальше. Саша Герасимов пояснил тогда, она, несмотря на первый курс, настолько активна в работе СОПа, настолько деятельна, исполнительна и инициативна во всём, так рвётся в экспедицию, что не взять её в Висим просто невозможно.
– Хорошо, – говорю. – Убедил. Но на местности-то её смотрели?
– Да тянет, вроде бы, пыхтит, но тянет… – вздохнув, ответил Саня и озадаченно почесал в затылке. – К тому же, она уверяет, что какая-то разрядница.
Я критически оглядел её неспортивную фигурку, но промолчал: сам был на птичьих правах. Ладно, думаю, посмотрим на месте. Герасимов обрадовал, сообщив, что я буду в его опергруппе, однако озабоченно добавил: «Танька будет с нами». А четвертым членом нашего самого маленького по численности отряда в ту кампанию стал Лёха, тоже первокурсник – рослый, жилистый, никогда не унывающий, улыбчивый и немногословный парень. Намётанным глазом туриста я сразу же определил: вот с ним проблем не будет.
Ну, в добрый путь!
4
До Свердловска (ныне Екатеринбурга) добрались на поезде. Потом до Нижнего Тагила – на электричке. Нижний Тагил – классический центр «очень тяжёлой» промышленности и металлургии: серый, суровый, прокопчённый; и сосредоточенные выражения лиц его жителей походили на облик самого города. Благодаря таким городам была выиграна война. От него до Висима мы ехали по узкоколейке, напоминавшей детскую железную дорогу.
Висим – крупное село, воспетое Маминым-Сибиряком в повести «Три конца». Нам удалось посетить гордость села – музей писателя. Исторически село состояло из трёх «концов»: русского, «хохляцкого» и кержацкого. Понятно, что вихри времён постепенно размыли их самобытность. Но Висим не потерял своего колорита и солидности: добротные белёные дома под четырехскатными крышами, все, как один, с голубыми наличниками; по улицам неспешно бродили огромные мохнатые собаки... Когда-то там был один из первых заводов промышленников Демидовых, выдвиженцев Петра I. Сохранились даже остатки заводской плотины, которые послужили декорацией во время съёмок фильма «Демидовы».
В Висиме находилось управление одноименным заповедником, там работало несколько выпускников биофака КГУ. Мы остановились у землячки Ляйсан. В управлении нас временно оформили на должности лесников и после решения всех организационных вопросов направили в деревню Большие Галашки, до которой мы добирались по зимнику на мощных грузовиках с утеплённой будкой. Деревня, окольцованная суровой тайгой, стояла на реке Сулем и примыкала к границе заповедника. Своими размерами она оправдывала название – «Большие», однако большинство её домов пустовало.
С раннего утречка каждой из трёх опергрупп нашей дружины предстоял лыжный марш-бросок в свой сектор заповедника. Нам отвели северную часть его территории. До заимки лесников, где нам предстояло базироваться на время работы, было 25 километров. Нас ожидала неделя таёжной жизни.
Такое расстояние за день проходится спокойно, даже с учётом тропёжки глубокой таёжной снежной целины. У СОПовцев и туристов лыжная экипировка различалась. Мы, туристы, ходили в вибрамах, на которые надевались высокие капроновые бахилы до колен. Бахилы пристегивались к лыжам специальными пружинными креплениями. А дружинники – в валенках на обычных широких охотничьих лыжах, марки «Лесные», имевших простые ремённые крепления. Это и понятно: для туристов главное – маршрут, километраж, ногам должно быть легко. Туристские лыжи марок «Бескиды» или «Турист» были шире беговых, но гораздо уже охотничьих.
