Без определенного места жительства...

ночам на джипе приезжали… Молодые… Пьяные все…  И на мне приемы карате отрабатывали… Пришлось уйти… – охотно, хоть и невесело, стал рассказывать Митя. Наверно, ему давно не с кем было поговорить. – А хорошее место было…  Балконы на первом этаже, низко… Уютно под ними… и контейнеры рядом. Такого места больше нет… Неделю хожу, ищу. – Он изменил положение и тут же застонал. – Сейчас коленка совсем разболелась: как раз по ней ударил… ударился…

Канай налил ему водки.

– Выпей. Водка все лечит. У нас, Митя, оставайся. Вон та плита пустует.

Митя как будто испугался.

– А здесь можно? Переночевать только.

– Располагайся, какой разговор.

– На боковую пора, – сказал Митрич, встал и пошел к себе. Канай, Ырыс и Митя стали укладываться спать. Доцент и Валька давно спали.

А утром их разбудил заливистый лай Куклы. Напротив оврага стояли милицейский уазик и микроавтобус. Канаевское жилище было повернуто открытой стороной на запад, и бомжи могли все наблюдать, не вылезая из него. Мимо бомжей прошмыгнули мальчишки и Светка. Они всегда прятались от милиционеров, боялись, что их отправят в  приемник-распределитель. Какая-то суета происходила у оврага. Появился Митрич. Сейчас только заметили, что нет Мити. Пришли два милиционера. Кукла злобно зарычала. Один, капитан, раскрыл папку и стал сердито и брезгливо их расспрашивать. Потом повел на опознание. По пути к ним присоединилась бледная, испуганная Наташа. На дне оврага, в кустах, лежал Егорыч с перерезанным горлом. Как поняли бомжи из отрывочных фраз, его убили вечером. Тело погрузили в микроавтобус.

– Я ваш бомжатник разгоню, – пообещал капитан на прощание. Машины уехали.

– Они Руслана и Толика увезли, – сказала девушка.

Бомжи вернулись к себе. Долго молчали. Появился Митя.

– Ты где был? – спросил Митрич подозрительно.

– Уазик увидел, спрятался. Я милицию избегаю.

– Избегаешь? Не в ладах с законом что ли?

– Нет, почему. В приемник не хочу.

– А от кого ты вчера бежал?

Митя смутился.

– Да какой из меня бегун.

– Ты вообще кто? – допытывался старик. – Как дошел до жизни такой?

– От поезда отстал. Документы мои, деньги в вагоне уехали.

Ырыс вдруг повернулась к Канаю.

– Что ж ты вчера с дядь Вовой не пошел?

Тот смущенно промолчал.

– Один предложил в хозяйстве его поработать, под  Чимкентом где-то. Я согласился. Вот так я в рабство попал, – продолжал Митя. – Денег не платили. Вкалывали мы с утра до вечера. На стройке. Били часто. Все мы бомжи были. Но раз и с документами привезли. Восемь ошанок. Как бы по контракту. Паспорта у них сразу отобрали. Они на полях работали. Тоже оттемна дотемна. И их били. Делали с ними, что хотели. Сбежал я оттуда. Я тогда еще смелый был. Поймали. Так избили – до сих пор болит. Продавали меня, перепродавали. Оказался я в конце концов у фермера одного на Иссык-Куле. Скот мы у них с одним бичом пасли. Бил хозяин редко, но уж если стукнет – кувырком летишь. Убежите, говорит, поймаю – убью. В милицию, говорит, обратитесь – они же вас ко мне доставят. А действительно: он сотни две своих овец держал, а полсотни – милицейских начальников. Да я и не хотел бежать, боялся. Напарник уговорил. Неделю до Бишкека добирались. Он надеялся знакомых найти. И в первую же ночь его здесь в драке убили, на моих глазах. Такие же бомжи…

– Родные есть? – спросил Канай.

– Да никому я не нужен, – махнул рукой Митя. – Я сейчас так думаю: зря я убежал. Крыша над головой была, жратва. Работа не особенно тяжелая, со стройкой не сравнить. Ну бил хозяин, но не каждый же день, только когда напьется.

– Что-то ты совсем, мужик, раскис, – недовольно произнесла Ырыс.

– Нам унывать нельзя, – добавил Канай.

– Надеяться всегда надо, – сказал Доцент.

Ырыс посмотрела на небо.

– Выходить пора.

– Ты, Митя, тут оставайся, – решил Канай. – Пока нога не пройдет.

Тот испуганно посмотрел на него.

– Нет, я с вами пойду. Сегодня лучше.

– Тогда мы точно ничего не соберем, – проворчала Ырыс.

Бомжи взяли мешки и двинулись в путь. Митя старался не отставать.

7

Когда вечером бомжи как обычно собрались у Каная, он сказал:

– Не захотел Митя возвращаться. Скажем так: боится он этого места.

– И я боюсь, – вздохнула Валька.

Митрич сдвинул на лоб вязаную шапочку, почесал затылок, оглядел всех острыми глазками и произнес:

– Я так думаю: не они Егорыча грохнули. Его же, когда он от Назгуль-эже шел, поезд  чуть не переехал. Так, Валька? А Руслан с Толяном раньше в машину сели, до поезда. Помните? А поезд вечером один был.

– Они, не они – какая разница? – вздохнула Ырыс. – Дядь Вову-то не вернешь…

– Хороший был мужик, – всхлипнула Валька. – Душевный…  То-то Кукла вчера у оврага кружила.

– Разница большая, – заметил старик. – Теперь вопрос: кого следующего прирежут? – Наступила тишина. Митрич затянулся сигаретой, продолжил задумчиво: – Да, бомжи своей смертью редко умирают. Кого замочат, как Егорыча, как Склеротика. Кто замерзнет. Кто от болезни подохнет, без лечения-то…

– А вот почему больницы бомжей не берут? – перебила его Ырыс. – Ведь они десять процентов бесплатно должны лечить, я знаю. Тех, у кого бабок нет. Нас то есть. – Они выпили. – Все от властей зависит. При Союзе бомжей не было.

– Всегда они были, – махнул рукой Митрич. – Вы все на власть свалить готовы. А что она сделает, если страна нищая. – Он ткнул сигаретой в сторону ржаво-бурых металлических конструкций недостроенного корпуса, сиротливо смотревших в небо.

– За все ругать власти – это дурной тон, – как бы про себя заметил Доцент.

– Пусть еще такие приюты откроют как «Коломто». Побольше,– стояла на своем Ырыс.– Уж на это бабки нашлись бы. Не думают власти о народе, о том, что людям жрать нечего, что работы нет. Им лишь бы карманы набить.

Старик осклабился.

– Ага, особенно тебя безработица волнует. Ты без работы прямо изнываешь…  А помнишь, Ырыс, летом мужик приезжал, работу предлагал. По благоустройству города вроде. Что же вы с Канаем не пошли?

– Что я, дура? За гроши горбатиться.

– На фиг нужно, – улыбнулся Канай. Он не отрываясь смотрел на западную часть небосклона. Ее закрывал цельный, какой-то плоский, с четко очерченными краями, массив темно-серых туч. Он словно был выпилен из фанеры. Недалеко от горизонта по этому массиву тянулись две строго горизонтальные, идеально ровные прорези. Сквозь них проглядывало огромное пунцовое солнце.

– Во-во, – усмехнулся Митрич. – Устройся, Ырыс, санитаркой. В любой больнице санитарки требуются. И жить где будет, в общежитие пристроят…  Работы ей нет!

– Судна выносить? – фыркнула Ырыс.

– Без паспорта не примут, Митрич, – сказал Канай.

У них у всех не было документов. Кто-то потерял, у кого-то вытащили. Кто-то просто пропил.

– Эх, Егорыч, Егорыч, – тихо бормотала Валька, размазывая слезы по грязным щекам. – Беда не приходит одна. – Ее не слушали.

– Да что ты, Митрич, так власти защищаешь? – рассердилась Ырыс. – Что они тебе хорошего сделали?

– Пенсию тебе не платят, – поддакнул Канай.

– Защищаю? Да в гробу я их видал. Я правду защищаю…  7 апреля Бакиева свергли – жить лучше стало?

– Нам – точно нет, – засмеялся Канай.

– Пять лет назад Бакиев Акаева сверг – жить  тогда лучше стало?.. Все дело а экономике.
 
– По государственному мыслишь, Митрич, – одобрительно кивнул головой Доцент.

– А она-то и пострадала, – продолжал старик.–  И этой весной, и тогда. Сколько магазинов разгромили. Многие из тех, кто Белый дом штурмовал, потом  магазины грабили. Молодежь из пригорода, из сел в основном.

– Страсть к разрушению пробудилась, – сказал Доцент. – Она спит до поры до времени во многих людях.

– Так разозлили же народ! – воскликнула Ырыс.– Снайперы с крыши по митингу стреляли.

– А ты думаешь, вооруженных в толпе не было? – повернулся к ней Митрич. – Менты должны были стрелять, должны были власть защищать. У них служба такая.

– Стреляли, когда еще никакого штурма не было. Сколько людей на площади погибло!

– В любом случае преступно было использовать снайперов, – заметил Доцент.

– Акаев без единого, скажем так, выстрела власть отдал, – добавил Канай.

– Акаев – интеллигент. Он за власть не цеплялся, –  сказал  Доцент.  Они  помолчали.

– Да, видел я, как толпа потом по Киевской шла. Такой рев стоял! Крушили, поджигали. Торговцы писали наспех на витринах: «Биз эл менен»…

– Мы с народом, – перевел Канай.

– Да. Не помогало.

– Конечно, – кивнул головой старик. – Представьте: врываются в дорогой магазин. Они о таких вещах и мечтать не могли, а тут пожалуйста – можешь все, что хочешь взять. Или уничтожить. Это, может, еще приятнее.

– До того  довели народ! – сказала Ырыс.

– А менты все попрятались, – усмехнулся Канай. – Двое суток город, скажем так, без охраны был.

– Попрячешься тут, – хмыкнул Митрич, – если Генпрокуратуру сожгли, если уж самого их главного, министра МВД, в Таласе избили.

– Назгуль-эже говорит, по телевизору показывали. Живого места на нем не было, – вздохнула Ырыс.

После небольшой паузы заговорил Митрич:

– Потом во многих магазинах витрины стали кирпичами закладывать. А «Гоин» вообще в крепость превратили. Знаете же? Китайский магазин. На углу Советской и Жибек Жолу. Он и в первую революции сгорел, и в эту. Так теперь там окна на третьем этаже. Ниже – глухая стена.

Тихо подошла Наташа, молча села с краю. Канай поднял бутылку.

– Тебе налить?

– Чуть-чуть.

– А Светка где?

– Она теперь с мальчиками.

– Атаманша, скажем так, у них?

– Да нет, не похоже. У них Алик командует. – Наташа повернулась к Митричу. – Света просила передать: она в переход больше не пойдет. Стыдно ей, говорит.

– Ишь ты. А мне, она думает, не стыдно?

Все выпили.

– Дело не во власти, – буркнул Митрич, – а в экономике. И в людях.

–  Люди хуже стали, – вздохнула Ырыс. – Прошлой зимой, говорят, один бомж во дворе многоэтажки замерз. Звал людей – никто не вышел.

Доцент взволнованно взмахнул рукой, хотел что-то сказать, однако передумал.

– А если бы в том доме жила, ты б его что, ночевать пустила? – ядовитым тоном поинтересовался старик.

Ырыс отвернулась.

– Он мне уже на нервы действует.

– Вот ты как здесь очутилась? – не унимался Митрич.

– Такие у меня обстоятельства, – отрезала она.

Пять лет назад Ырыс полюбила. Октябрьбек был старше ее на пятнадцать лет. Она слушалась его во всем. Продала дом в Токмаке, переехала к нему в Бишкек. Он жил со стариками-родителями в маленьком домике. Все деньги отдала ему. Он обещал добавить свои и купить приличный дом. Дом он не купил, деньги ушли неизвестно куда. Через два года Октябрьбек привел новую жену, красивее и моложе Ырыс, ее же под предлогом, что она не может родить ему ребенка, выгнал на улицу. Она не любила об этом рассказывать.

– Какие такие обстоятельства?  – спросил Митрич  и, не дождавшись ответа, продолжал: – Сюда приводят два обстоятельства. Или человек со сволочами сталкивается…  С подонками. С жульем! – внезапно возвысил он голос. – Расстрелял бы их всех!..  Или это водка.  А чаще то и другое вместе.

– Бухает тот, у кого живая душа есть, – задумчиво произнес Канай.
 
Сегодня все были настроены на философский лад.

– Можно сделать так, что бомжей не будет, – вступил в разговор Доцент. Он был