Сновидец

ним испарялся, потолок расширялся и отступал. Волна за волной, это неожиданное ощущение, острое, шо-кирующее и расплавляющее, за-полняло всё его тело: от пронзительности боли к её сердцевине, к её источнику, ещё на уровень глубже – и вдруг мучительное стремление к небытию стало невесомым ароматом, растворением, беспечным и дико приятным полетом в другом чувственном измерении. Вайми осознал себя как невероятное сочетание вибраций, цветов, вкусов и других, невыразимых через метафоры слов, ощущений, совершенно незнакомых, почти неземных и в то же время как-то странно вспоминаемых, будто бы из прошлой жизни. Время здесь не двигалось вперед, но мягким потоком увлекало сознание вглубь. Чудесное воскресало на грани между прошлым и будущим, обволакивая тело осязаемой и светящейся тишиной. Услышав её, юноша ощутил аромат счастливой бесконечности, который несет Неизвестное, ощутил страшное и счастливое присутствие Духа рядом, очень близко, почти внутри себя самого. Тело и душа словно поменялись местами: тело как будто стало светом до самой глубины, сознание осязаемо проницает плотное пространство вокруг, находя в нем множество новых точек опоры. А затем его приняла тьма, недоступная даже для боли.
...................................................................................................
Вайми пришёл в себя лишь в подвале – от холода. Он лежал, скорее, валялся, на ледяном камне пола, в со-вершенно тёмном каземате. Его тело превратилось в тучу белого огня, но эта ужасная, адская, дикая боль была уже выносима: по крайней мере, он мог терпеть её молча. А главное, она стихала, пусть по волоску в вечность, но явственно. Вайми ухитрился найти позу, в которой болело чуть поменьше, решив не шевелиться и терпеть – и всё равно с трудом пережил несколько часов мучительной агонии, не в силах не то, что двигаться, но даже толком дышать. Его трясло от холода, он был весь мокрый – от боли, от стыда, от слёз, – чувствуя себя совершенно сломленным, слабым и бессильным. От его гордости не осталось и следа – теперь им владели изумление и страх. Почему он был так слеп? Столь глуп? Зачем вообще явился сюда, где нет ни чести, ни верности слову, ни добрых намерений? Что он надеялся найти здесь?
Он знал, что предал своё племя. Это было бесконечно мучительно. Из-за его глупого любопытства всех их, возможно, ждала смерть – но он не мог это изменить, и ждал новых чудовищных пыток почти с радостью – как достойной расплаты за все свои проступки...
Боль, правда, постепенно стихала, но её место тут же занимали другие пугающие ощущения. Теперь он постоянно ощущал дрожь во всем теле, даже когда спал. Иногда его пронизы-вали внезапные потоки жара, или, наоборот, холода. Иногда он слышал в ушах гул, словно исходящий из раковин, пение птиц или звон колокольчиков. В его голове внезапно возни-кали вопросы, и так же внезапно на них приходили ответы. Иногда его язык приклеивался к нёбу. Его челюсти вдруг креп-ко сжимались, а через какое-то время открывались вновь. Иногда он начинал зевать, как ненормальный. Его постоянно донимала тяжесть в голове,  боли в осно-вании позвоночника, непроизвольные движения, необычный ритм дыхания, внутренний свет и звуки, видения и голоса, и много других невероятных ощущений.
Вайми понимал, что от пытки он сошёл с ума, но было, почему-то, не страшно. Пережитое там, наверху, было мимолетным как вспышка, но безжалостно изменило взгляд юноши на самого себя. Оно казалось ему более естественным верным состоянием духа, чем всё, к чему он привык с детства. Он уже чувствовал, что оно навсегда станет для него источником равновесия, камертоном, позволяющим настроиться на настоящее переживание себя, и потому наблюдал за происходящим с ним сейчас издалека, всё ещё словно отделённый от себя. Он испытывал ужас и экстатическую дрожь самым неожиданным образом. Разные -части его тела вдруг начинали двигаться или скручи-ваться. Эти невольные подергивания казались почти осмыс-ленными, как будто кто-то забавлялся с ним, свив себе гнёздышко в самом основании его хребта.
Его мышцы теперь, почти всё время каменно-твёрдые, дрожали и ныли от бесконечного на-пряжения, – но, может, лишь потому, что он всё время отчаянно мёрз. К обложенным колючим гравием стенам нельзя было даже прислониться, и юноша си-дел на корточках, – стоять всё время он не мог, а что станет с ним, если он ляжет на ледяной пол, Вайми даже боялся представить. Из-за скованных за спи-ной рук он не мог даже по-чесаться и зуд в пылающей коже превратился в непреходя-щий кошмар – но юноша благословлял оковы, потому что без них сам разодрал бы себя в клочья. Он почти не ощущал рук – и всё время, как мог, шевелил ими, чувствуя, что иначе останется без них.
.............................................................................................
Три дня в темноте показались Вайми вечностью. Все эти три дня никто не заглядывал сюда, и он не видел ни пищи, ни воды. Ему повезло, прав-да, наткнуться на лужу под треснувшей стеной – воды там натекало достаточно, чтобы утолить жажду. Пить из этой лужи со скованными за спиной руками было очень неудоб-но – и очень унизительно, но это Вайми не трогало: всё равно, его никто не видел. Голода он почти не ощу-щал – есть ему, конечно, хотелось, но адовых мук от этого он не испытывал. Их ему доставлял холод – в подвале было едва выше нуля, что для нагого и босого юноши означало бесконечную пытку. Спать он тоже не мог – лишь дремать сидя, уткнувшись мордочкой в колени и не чув-ствуя ничего, кроме пылающей от боли кожи и на-смерть застывших босых ног. Но иногда он всё же видел сны, а непрестанная дрожь, хотя бы отчасти, согревала его. К своему удивлению, он ни разу даже не чихнул, а мучения – бесконечная смерть от холода – лишь укрепили его реши-мость. Наверное, пылающее в нём белое пламя боли и в са-мом деле выделяло тепло – иначе, голодный, он бы просто околел.
Когда ему стало получше, Вайми ухитрился прота-щить скованные руки под своей круглой задницей – это удалось ему лишь потому, что кандалы оказались с цепочкой, хотя и короткой, а он имел гибкий хребет. Теперь стало куда легче – он мог чесаться, хотя бы спере-ди, пить из сложенных ковшиком рук, да и удобно сидеть, наконец. Это словно воскресило его: не желая умереть в этом подвале, он материл найров пос-ледними словами, лупил в дверь кулаками, пока не отбил их, потом пустил в ход пятки – и тоже отбил, сел на пол – и рас-смеялся, как ненормальный. Нагой, замерзающий, подыхающий от голода, он почему-то теперь верил, что всё кончится для него хорошо.
......................................................................................................
Когда заскрежетала дверь, Вайми поднялся, готовый встретить палача. Его глаза непроизвольно зажмурились – теперь даже тусклый свет факелов был ему ярок. Но никто не набросился на него, беспомощного, в этот миг. Его ресницы осторожно приподнялись – и широко распахнулись от удивления.
В дверях стояла та самая рослая девушка в белой тунике. Свой кинжал она сжимала в руке, и длинный клинок был уже окровавлен. Вайми удивлённо посмотрел на неё, потом увидел за дверью, у лестницы, труп стражника. Горло найра только что проткнули и из него ещё текла кровь. Он перевёл взгляд на кинжал в руке девушки. До него начало, наконец, доходить...
По её позе он понял, что она пришла сюда убить его – то обезумевшее от боли, полумёртвое от холода существо, в которое он превратился. Её глаза тоже удивлённо расширились, обнаружив, что нагой пленник вовсе не выгля-дит замученным или сломленным. Но она не огорчилась – даже улыбнулась в ответ.
– Лесные дикари на удивление проворны, – сказала она, перехватив его взгляд. – Никто не знает, чего от них ждать. Говорят, это вообще не люди, а демоны...
– Кто ты? – наконец спросил Вайми.
Она неожиданно лукаво посмотрела в его глаза.
– Называй меня так, как тебе нравится.
– Тогда... тогда я буду звать тебя... Аханой, хорошо?
– Да. Позволь мне... – она убрала кинжал в ножны и достала откуда-то маленький ключ. Догадавшись, зачем он, Вайми протянул ей скованные руки – и через секунду кандалы свалились с них.
Ещё какое-то время он не чувствовал рук – а потом ему захотелось завыть от пронзившей их нестерпимой, зудящей боли. Спу-стя целую вечность она ослабела до мурашек, потом стих-ла. Невероятное наслаждение – он снова стал из калеки сильным юношей, способным и готовым постоять за себя.
– Зачем? – спросил он. Там, наверху, эта девушка вонзала в него иглы, среди прочих, – и зверски больно, даже больнее, чем у остальных.
– У меня был друг, – Ахана резко отвернулась. Вайми не видел сейчас её лица. – С ним сделали то же, что с тобой. И он умер. А я, – она вновь взглянула на него, – поклялась, что никто больше не умрет... так. Этого достаточно?
Вайми кивнул. Ему было очень неловко стоять обнажённым перед девушкой – но его повязки она не принесла, и еды тоже, а есть ему очень хотелось. Он завертелся, не зная, что делать – прикрываться руками стыдно, а приличной позы никак не получалось. Попутно он осмотрел себя, насколько мог извернуться. Удивительно, но от игл остались лишь горящие красные пятнышки. Они уже не болели, лишь чесались, и обещали бесследно исчезнуть в ближайшую пару дней.
– Что с тобой? – спросила Ахана.
– Я... – он испуганно взглянул на неё из-под упавших на глаза волос, – ну... я, в общем...
– Голый, – спокойно закончила она. – И мне это нравится.
Дикое напряжение вдруг оставило Вайми, и он рассмеялся, как мальчишка. Ахана вторила ему.
– Если бы ты видел сейчас своё лицо! – сказала она, немного успокоившись. – Вот поэтому я совсем не жалею, что... – она вдруг стала серьёзной. – Запомни, здесь тоже есть люди. Как и у вас. Многим не по вкусу пришлось то, что с тобой делали. Когда-нибудь мы и вы будем вместе, но этот срок придет ещё не скоро. Ты лучший парень из всех, каких я знала, и поэтому я выведу тебя из дворца. Там тебя встретят и проведут дальше. Пошли!
....................................................................................................
Ахана вела его подземными переходами дворца – темными, сырыми и вонючими, но совершенно пустыми. То и дело она отпирала и запирала за ними тяжелые железные решётки. Наконец, они вышли к подножию узкой длинной лестницы, – на неё сверху падал мерцающий красноватый свет. Оттуда доносились громкие, грубые голоса.
– Там караулка, – пояснила Ахана. – И выход на пристань. Если ты сможешь немного проплыть, тебя подберет лодка. А там... постарайся вернуться домой, к своей девушке, ладно? Пусть она будет счастлива с тобой. Мне от тебя больше ничего не нужно, – она коснулась лба, – главную свою награду я ношу здесь...
– Сейчас я отвлеку охрану, а ты попробуй проскользнуть, – добавила она через минуту. Всю эту минуту они молча смотрели друг на друга.
Ахана повернулась и поднялась наверх. Оттуда донеслись неразборчивые голоса, потом – вдруг резкий шум. Прежде, чем Вайми успел понять, в чём дело, в проем лестницы наотмашь рухнуло тело.
Ахана смотрела сквозь него пустыми глазами. В её горле торчали три стрелы.
....................................................................................................
В один миг Вайми охватила дикая ярость. Он оглянулся в поисках оружия и вытащил из ножен на поясе Аханы кинжал с узким, но толстым клинком, – похожий на зубило, он казался притуплённым к концу. Зарезать кого-нибудь такой штукой,