Конвертация любви.

вызванного нарочито спокойным тоном, с философской издёвкой в подтексте. Ему совершенно не хотелось втягиваться в бесконечный спор без результата, но он оставался профессионалом, которому важно не просто выполнить задание, но сделать это красиво, желательно даже изящно, чтобы все действия и последствия выглядели логичными до полной закруглённости. Он встал с досок и начал медленно прохаживаться по крыше, то обгоняя, то идя навстречу жёлтому пакету, бестолково барахтавшемуся между парапетами, видимо желавшему перескочить один из них, чтобы улететь навсегда из города, наполнившись свежим бризом, подальше за моря, в синеву неба, а может и вообще с этой планеты, если получится. В его интеллекте шла важная работа, мелькали какие-то слова, подбирались фразы, строились доводы, но он не вмешивался в этот процесс, он созерцал со стороны, он ждал результата. Решения по переменке всплывали в голове, но почти сразу, после оценки, отправлялись назад на доработку, либо совсем браковались. Чего-то не хватало в них, как в конструкторе Лего, вроде детали стыкуются и даже собираются в прочную конструкцию, но не возникало ощущения законченности, замок или собираемый кораблик выглядят коряво или вовсе не походят на себя. Происходившее в мозгу напоминало постановку задачи перед удалённым сервером, выполняющим облачные вычисления, с последующим получением ответа и его рассмотрением.

   «Прям таки как Сталин в кино ходит, даже трубку достал, только усов не хватает» - подумал Андрей не без гордости за свои вопросы.

   В прошлом, в лучшие времена он был неплохим спорщиком, всегда мог поставить оппонента в затруднительное положение и почти всегда знал варианты ответов, а значит, вёл беседу, не позволяя противнику перехватить инициативу. Вот только сегодня в стандартный порядок вещей закралась ошибка, день просто оказался такой и перед ним находился не коллега по офису, а человек обученный, натасканный в учебном заведении другого порядка, и его не интересовали эти выверенные десятилетиями схемы построения разговоров, он даже не брал их в расчёт,  как нечто несущественное, он выполнял задачу. И он планировал её решить, даже если для этого придётся превратиться в тяжёлый танк.                                                                                                                
                             
- А вам бы самому как хотелось, а может об этом лучше было бы спросить у вашего сына, когда он ещё оставался живым наркоманом? Может версия, по которой его труп, как невостребованный, препарировали студенты лучше моей, где ему, окончившему лечение, сейчас вполне комфортно в действительно своём доме, а не в этой железобетонной норе, забитой трофеями, купленными на честно заработанные деньги? Или у вас самого есть рецепт для решения ваших же проблем, вот прямо сейчас, чтобы их сразу решить? Цинизм - вещь хорошая, если вас не ведут на расстрел, им так удобно отгораживаться, вот только вас уже расстреляли. Вас уже нет, хотя бы это вы осознаёте? Мир, в котором так уютно, не всегда просто, но всегда так понятно жилось много лет, не существует. Скажите, кому вы можете позвонить и попросить помощи, не в смысле поплакаться в жилетку, выслушать пошлые сочувствия, попить водки, а получить нечто действенное? Есть хоть кто-то, к кому обратиться? Или всё-таки вы остались совсем один, один и без всего и только я, тратя своё время, пытаюсь объяснить происходящее, чтобы дать возможность сделать хотя бы выбор? - Алексей Васильевич говорил негромко, спокойно разглядывая выкуренную ещё тёплую трубку. В таких ситуациях нужно или постоянно смотреть в глаза, или сделать это в последний момент. Он выбрал второй вариант – Может, действительно я пойду, а то вон скоро дождь, а мне до самолёта стоит ещё поесть? - Алексей Васильевич спокойно перевёл взгляд со своих рук на лицо собеседника, но не в зрачки, а прямо между ними, на переносицу, говорят, даже палачи такого не выдерживают.
                                                     
   Меньше чем через минуту не выдержал и Андрей, он опустил голову и опять сник, как было вначале разговора. Фраза про сына и последовавшее слова вернули былое уныние, опять захотелось делать большие, как у пойманной рыбы, вдохи, опять стало колотиться сердце, опять очнулся за грудиной котёнок и снова стал пытаться вырваться наружу, разрывая и скребя внутренности. Его вернули назад в реальность, и спорить тут не о чем и незачем. Действительно - лучше дослушать.  

       По непонятной причине непогода ещё не накрыла собеседников проливным дождём, она, словно ощущая незаконченность разговора, сбавила скорость поглощения города водяными сумерками в содружестве с безжалостным ветром, хотя уже на ближних подступах к Владивостоку, со стороны залива отчётливо  виднелись тёмные струи, сплошной стеной отгородившие ещё спокойный, замерший в ожидании, населённый пункт от захваченного бурей пространства.

   «Скоро начнётся...» - подумал Андрей. Ему опять, как вчера днём, припомнился его детский Спасск в тот день, когда на улице разразилась сильная гроза с громом, молниями и лёгким, совсем невесомым страхом от ослепительных всполохов и раскатистого грохота. Но рядом находилась матушка, совсем молодая, самая красивая на земле, самая ласковая, лучше всех людей, наверное, даже лучше самого себя. Она с улыбкой посадила Андрея на колени, обняла, потрепала по волосам и стала читать какую-то книжку с яркими картинками и добрыми персонажами. И так тогда было уютно у неё под грудью и интересно одновременно слушать незамысловатое повествование и смотреть в окно, как в большой экран, на лихую природную стихию.

   Про сына думать совсем не хотелось, ни где лежат его кости, ни как закончилась его никчёмная под конец жизнь, но вот несколько лет назад умершую маму точно хотелось поместить в другой, более счастливый и радостный мир, это было бы просто здорово! Когда её хоронили в простом, оббитом тёмно-красной материи гробу, она лежала как ненастоящая, как большая, прилежно одетая восковая кукла и всё казалось ненастоящим, как во мгле, и даже мелодия звучала не заунывно и печально, а как прослушивание классической музыки на пикнике, среди распускающихся деревьев и кустов, на пригретой весенним солнцем лужайке, расположившейся по воле случая среди крестов. Вот только серо-жёлтое лицо старой женщины случайно сохранило выражение озабоченности, готовности сейчас подняться и приступить к важным делам. В них и состояло всё её существование - погладить бельё, приготовить кушать, убраться в квартире, сходить в магазин. Главное - чтобы все были сыты, одеты и конечно здоровы. И как же ей трудно стало, когда все, и даже внуки, выросли, как хотелось помочь, дать совет, купить что-нибудь и как она обижалась, если это оказывалось абсолютно ненужным. Последние годы они с отцом стали совсем одинокими в большой, пустой трёхкомнатной квартире, хотя дети и внуки не забывали их, звонили, навещали, помогали, несмотря на резкие протесты. Одиночество читалось в глазах вместе с почти мольбой взять с собой ну хотя бы ещё одну баночку домашнего варенья или огурчиков, съесть ну ещё пару блинчиков с настоящей сметаной, купленной как на праздник для дорогого гостя за большие деньги у знакомой молочницы. Каждый из них боялся умереть не из страха смерти, прожито было достаточно, а потому что боялся остаться один. Они так и ушли друг за другом в течение года, сначала отец, а после матушка, она только зиму и пережила, даже не заболела ни разу. Просто уснула и не проснулась весенним утром, смерть по доброму обошлась с ней, тихонько взяла под локоток и увела в свои хоромы на покой, без страданий, без боли. Сердце у Андрея защемило, сжалось до рези, предательские слезинки снова принялись скользить по нижним векам, пытаясь просочиться в нос и на щёки. Тоска больше и больше проникала в сознание, расслабляя мышцы и сковывая остатки воли. Хотелось плакать от своего горя, от бессилия за стариков, за своих добрых родителей, как бы что ни было при их жизни, всё уже давно было прощено, вот только самому бы попросить прощение, да не у кого. Ему до исступления захотелось, чтобы Алексей Васильевич оказался прав, чтобы здесь на Земле оказались только их погребённые тела, а сами они, измученные, усталые, излечившись от неведомых недугов, сейчас жили в полном порядке в хорошем мире, другом мире, где другие законы, где нет столько безумцев, совершающих столько безумств. Бог с ним самим, но они точно должны оказаться там.                                  
- Извините, я что-то разошёлся, просто то, что вы рассказываете, выглядит как фантастическая повесть, и красиво, и заманчиво, но одновременно уж очень неправдоподобно. Мне бы действительно хотелось вам верить, может быть даже не для себя, наверное, возможно, для сына, разумеется, для матушки, для отца, других близких. Но от моей веры разве, что-то измениться? А скажите - я смогу с ними встретиться после, ну как там это называется? Возвращения, что ли? Извините ещё раз. И у меня есть вопросы - Андрей, конечно, не стал выглядеть как побитая собака, после последних слов собеседника, но что-то заискивающее все-таки прозвучало в голосе и появилось во внешности, особенно после того как расчувствовался, вспоминая родителей. Его нервная система совершенно ослабла, она уже была неспособна адекватно противостоять внешней агрессии, даже совсем незначительной, почти каждый раз отгораживаясь, в качестве защитной реакции слезами.                                                                                                           - Да нет проблем - сухо, спокойно, но твёрдо ответил Алексей Васильевич, и от произнесённых слов, от их интонации стало понятно, что теперь, и до конца беседы ведущим разговора будет он и, судя по всему, это было запрограммированно изначально, всё шло к этому – Такие слова не самое страшное, что порой приходится терпеть в моей работе, как я вам уже рассказал, вы помните. Касательно возможности встречи, скажу, что такое практически невозможно. Корпорация обеспечивает полную конфиденциальность своим клиентам, а в некоторых случаях и анонимность. Сами же бывшие клиенты, мы намеренно не называем их пациентами, не распространяются о прохождении лечения в нашей клинике, понимаете, такова специфика их заболеваний. Не ангина же. Но не беспокойтесь, они будут помнить о вас, точно так же как и вы не забудете о них до конца вашей настоящей жизни. Таков метод. Когда человек возвращается отсюда, после недельной реабилитации, воспоминания становятся даже острее, чем они есть у вас сейчас. Многие события, которым тут не предавалось значение, всплывут, да ещё с силой, с иным восприятием, ведь всё построено таким образом, чтобы впоследствии изменить привычный порядок вещей, который привёл к сбою в психических, в психологических процессах. Сейчас вы оцениваете происходящее, в то числе и свои действия, с точки зрения личности сформировавшейся в нынешних условиях, но она хотя и имеет родство с вами настоящим, но этим настоящим не является в полной мере. Но в последствии, там дома, уже вы действительный сможете в спокойной обстановке изучить, обдумать прожитое здесь, разобрать все эмоции, понять, что делалось правильно, а от чего мурашки по коже. Это почти как вспоминать понравившийся