Дурное побуждение

разок, но реального секса он не заменит.

Богатые предпочитали жертвовать на общероссийские дела, а не на еврейские. Так было патриотичнее и политически корректнее. В лучшем случае, они могли прийти на еврейский праздник, выпить, послушать песни.  Славные годы петербургского еврейства канули в Лету. Теперь это была быстро угасающая община.
Сам же город, напротив, процветал, как никогда. Вслед за Москвой он неуклонно шёл вверх. Знакомые при встрече всё реже жаловались на безденежье и всё чаще делились впечатлениями от заграничных поездок. Многие обзавелись мобильными телефонами, а некоторые даже автомобилями. Амбициозность нового городского правительства дошла до того, что на Охте запланировали постройку гигантской башни, которой погибший нью-йоркский Торговый Центр уже не мог бросить вызов. Губернатор Матвиенко помогла и еврейской общине, мигом собрав с богачей деньги на благоустройство запущенного Преображенского кладбища.
Мой институтский приятель-циник не разделял моих восторгов.

- Ну, при пятикратном-то росте цен на энергоносители у нас теперь любая кухарка справилась бы с управлением государством. Не забывай, что весь это расцвет наблюдается только в столицах. Провинция бедствует, демографические показатели  - жуть. Дорогами, инфраструктурой никто не занимается. Наркомания и СПИД на взлете. Россия экспортирует проституток и брошенных детей. Россия – живой труп.
- Да, но ведь есть и международное признание. Вот, Сочи выбраны для зимней олимпиады!
- Посмотрим ещё, останется ли к тому времени снег в горах над Сочи. Не забывай о глобальном потеплении.

Ника писала всё реже. Она была вся в работе, а я завидовал ей, упрекал в умении владеть собой и в том, что не пишет ежедневно.

"Мика, дорогой,
Слышу по голосу твои обиды, не сердись, я знаю, что ты единственный в моей жизни человек, с которым мне так хорошо, с которым я обо всём могу поговорить, который так любит меня, которого я люблю…. Не упрекай меня, я не виновата перед тобой, чтобы ты так дулся, я чувствую это. Я каждый день вспоминаю тебя, думаю о тебе. Если мы не будем доверять друг другу, к чему тогда всё...?
Милый, я так тебя люблю. Ну, что мне сделать, чтобы ты успокоился?
Целую. Твоя Ника".

Читая это письмо сейчас, я чувствую искусственность добавки: "которого я люблю", но тогда мой взгляд проскользнул и не заметил, как я не понял и её реакции на групповую фотографию моей семьи с друзьями: "… и жена у тебя хорошо выглядит – ну на фиг тебе любовница: столько моральных и материальных издержек!"
Я с беспокойством отметил, что ей перестал нравиться мой юмор. Это был плохой знак, ведь женщины любят остроумных, ведь она прежде считала меня таковым. На безобидную в контексте нашей переписки эротическую шутку, она отреагировала так:

"Я вот прочитала твоё письмо и задумалась: то ли я торможу, плохо шутки твои воспринимаю, то ли шутки твои на грани?"

Хотя Ника закончила филфак, она хорошо усвоила и криминальную лексику, вошедшую в московский новояз: "круто", «прикольно», "кинуть кого-то", «наехать на кого-то», "тащиться", "оттянуться", "гнать" в смысле «врать», "торможу" и "не догоняю" в значении «не понимаю, что ты хочешь сказать».  

"Шутить с тобой больше не буду, - обиделся я. - Видимо, мы теперь над разным смеемся".

В декабре мне пришла весть о том, что она лежит под капельницей в Боткинской инфекционной больнице. Оказалось, что причина отравления - пристрастие Ники к "элитарной" пище. Она периодически ела сырые перепелиные яйца и подхватила острую форму сальмонеллеза. Я звонил и писал по нескольку раз в день, сокрушался, что нахожусь далеко и не могу ухаживать за ней в больнице, бытовые условия в которой были далеки от идеальных.

"Милый, спасибо за тёплое письмо и поддержку….
Врач сказал, что я была при смерти, температура 40.5, я чуть не сгорела, плюс рвота и понос. Красота! А в больнице на сорок больных кишечного отделения – один (!) туалет.
Я тебя помню, люблю и целую.
Твоя Н."

"Дорогая моя,
Я очень переживаю за твоё здоровье. Пожалуйста, смотри, что ты ешь. Проверяйся. Если для лечения тебе не хватает денег, напиши, не стесняйся. Хоть мы вместе и не живём,  ты для меня очень близкий, родной человек. Что с тобой будет, мне не безразлично….
Выздоравливай. Тебе понадобятся силы. Я думаю о тебе постоянно"….

Я вдруг совершенно забыл о тревожных сигналах. Приближался её второй, двухмесячный визит в Израиль, а я опять должен был уехать в это время на три недели, на этот раз в Москву.

"Мысль о том, что половину срока ты не будешь со мной, убивает меня. Сколько мы видимся и сможем увидеться в этой жизни?"

"Поверь, меня это тоже угнетает…. Привези мне плавки, я буду их надевать и думать, что ты их держала в руках"….

Никаких плавок она мне не привезла, сказала, что за глаза такие вещи не покупают. Что касается серег и кольца, что я ей подарил, то она перестала их носить. Объясняла тем, что в золоте выглядит старше. Как-то я попросил её не выбрасывать моих подарков, если мы расстанемся. "Что ты, - разуверила меня Ника, - я жадная".

"Девочка моя, я так по тебе скучаю, даже не передать и не поверить, что такое может быть в моём возрасте. Постараемся быть очень умными и так планировать, чтобы быть вместе почаще и в то же время не попадаться. Мне это будет трудно, потому что на моем лице всё написано.
Нежно тебя целую во все места. Приезжай!"…

"Дорогой,
я знаю, что у тебя будут трудности с нашими встречами, у тебя там семья и дом, я была в Питере в такой ситуации.
Я купила себе красивую юбку…
Мне сегодня приснились ты и твоя жена, что я к вам пришла домой зачем-то, она меня прогоняет, вот так…"

До её приезда оставалось несколько дней.

"Дорогой,
Ты для меня – самое важное. Я вообще не очень хочу ехать в Израиль, на работе такая ужасная ситуация, да и из дому на два месяца тяжело уехать. Но я еду только ради тебя. В четверг, по приезде хоть краем глаза тебя увидеть, а в пятницу, если ты с утра сможешь, было бы здорово"…!! У меня сейчас месячные, как раз к приезду закончатся, и я так хочу, чтобы мы были свободны, ты сможешь в меня спокойно кончать"….

"Я уже кончаю!!!"

Я ей снова доверял; ведь она писала, что "если мы не будем доверять друг другу, к чему тогда всё"...?
Я её ждал, ведь она приезжала "только ради меня", ведь мысль о том, что я полсрока не буду в Израиле, "убивала" её.
Я её любил, ведь она не уставала писать, что "так меня любит", что я для неё "самое важное"….

В конце января она, наконец, прилетела.


Часть 3

В среду я ждал на работе, пока она доберется из аэропорта Бен-Гуриона до общежития. Наконец, часа в четыре она позвонила. Я понесся к ней, захватив бутылку вина, продукты и деньги на первое время. Заметив, что дверь её комнаты не запирается, я купил и врезал замок: пусть к ней никто не входит, пока она будет не дома или со мной.  Еще накануне, по её просьбе, я заказал нам экскурсию по туннелю, прорытому вдоль Западной Стены Храмовой горы. Странно, но Ника не очень-то охотно взяла деньги, засомневалась, идти ли со мной на экскурсию, и не проявила энтузиазма по поводу замка. Бутылку с вином она не распечатала, хотя нам было, за что выпить.
Вблизи я заметил, что это уже не та Ника, которую я впервые узнал восемь лет назад. Вокруг её глаз образовалась сеточка морщин, кожа затвердела, нос вытянулся, в выражении лица появилось что-то лисье. Теперь это была молодящаяся женщина под сорок. Но для меня она оставалась "моей девочкой".  
В четверг Ника пришла ко мне в офис. Разговаривать мы почти не могли: многочисленные знакомые, которых она успела оповестить о своем приезде, звонили ей на мобильный телефон и приглашали к себе. Назначая встречу с моей старой приятельницей, Таней, она пошутила: "Будем гулять. Я сейчас свободная женщина". Она хотела заранее составить расписание наших встреч наши встречи, чтобы можно было распоряжаться оставшимся временем.
В пятницу утром, в постели она посматривала на часы, собираясь ехать с ночевкой в Холон к своему троюродному брату, которого называла то Ариком, то Ильёй. Этот Арик-Илья почему-то делился с ней подробностями своей интимной жизни. Девушки у него долго не задерживались, что-то у него там с ними не получалось. Ника оправдывала девушек, она бы тоже ушла от такого мужчины.
За всю следующую неделю мы практически ни разу не выходили вместе в город. Она одна отправилась в Национальную библиотеку подбирать материал для статьи, хотя я ей и предлагал свое сопровождение и помощь. Только однажды вечером пили кофе в полупустой гостинице «Сион» напротив Сионской горы, потом с крыши любовались ночным Иерусалимом. Я предложил познакомить её со своей сестрой. Прежде Ника обрадовалась бы приглашению в семью, но теперь не проявила энтузиазма. По вечерам она ходила одна по магазинам, в свободные дни ездила на экскурсии с группой, потом сообщала мне о случайно встреченных мужчинах, которые к ней "приставали". Со мной она виделась почти исключительно или у себя в общежитии или у меня в кабинете, где тихо сидела, смотря через плечо, как я работаю.
Раз я взял ее в спортивный клуб. Ускоряя темп ходьбы на тренажере и углубившись в сцену совокупления львов, которую показывали по каналу Discovery, я на минуту потерял Нику из виду, а когда обернулся, около неё уже стояли двое молодых парней. Пришлось взять мою подругу за руку и поставить рядом с собой. В маленькой тесной сауне она села на нижнюю полку и прислонилась своей жаркой спиной к моим ногам. Все мужчины уставились на нас, точнее на неё. Она прямо источала секс.
По дороге домой я жалел животных, гоняемых по саванне джипами и вертолетами любопытных туристов, преследуемых многочисленными "исследователями", которые своими дальнобойными объективами вторгались в интимные подробности их личной жизни. Не гуманнее ли было просто охотиться за ними с обыкновенными ружьями, с риском для жизни, как когда-то, ради шкур, мяса, бивней? Ещё я жалел себя.
В следующую пятницу утром мы пошли на экскурсию в туннель. Я вполголоса переводил ей объяснения гида и прижимал её к себе, когда мы оказывались одни в каменных подземных переходах. В машине, по дороге на автостанцию, чтобы снова ехать в Холон, Ника вдруг произнесла: "Ты сегодня мне снился. Я горжусь, что дышу одним с тобой воздухом. Ты знаешь, я делаю тебе предложение, женись на мне. Что скажешь"?
В тот момент я даже не мог оторвать глаз от дороги, чтобы взглянуть ей в глаза. Фраза о счастье дышать одним со мной воздухом показалась мне ненатуральной. На меня напало оцепенение, и я не ответил. На станции я купил ей розовые домашние тапочки. Она колебалась, брать ли их, но всё же взяла.
В Москве я работал, не отрываясь от ноутбука, чтобы по возращении высвободить побольше времени для неё. А она тем временем ездила на прогулку в Иудейскую пустыню, на которую её взяли Таня с мужем. Там был еще младший брат Тани, который не отходил от неё ни на шаг. Ника была в восторге от красот пробуждающейся пустыни, хоть и поцарапалась. Она прислала мне по имэйлу фотографию. На ней она стоит, упёршись руками в скалу. За спиной рюкзачок. Синяя узорная косынка завязана сзади. Волосы выбиваются из-под неё и падают на плечи. Губы слегка улыбаются. Голова поднята. Ясные, полные искренности глаза устремлены вверх, на