Горький сок березы

унтерштурмфюрер Сергиенко став начальником вызвал Семена один раз, в канун Нового года. Нетрезвый со слезящимися красными глазами, он грубо обругал Нечаева за бездейственность, обозвал шкурником и пригрозил расстрелять, если тот не выдаст кого-нибудь в ближайший месяц. Немцы стали нервные, злые. Стали кричать на местных, с которыми весьма мирно уживались полгода оккупации.  В конце января они просто исчезли. Ушли ночью, только взорвали склад, который оборудовали в кирпичном доме Филиппа Калашникова. Его с женой и невесткой переселили в старый просевший, сарай матери Филиппа покойной бабки Даши. С немцами ушла Ганя. Так сказала Акулина на сходке старух возле  колодца-журавля. Видела она это сама или сделала такой вывод, но после ухода германских войск Ганю в деревне не видел никто.


Глава 7.


Все меньше и меньше остается их, из поколения «безбожников», как теперь называют родившихся и проживших свою жизнь в СССР за 70 лет Советской власти. Только в какого Бога верят эти говоруны с экранов телевизоров, если поступки их противоположны словам? Ложь порождает ложь. Безнаказанно укравший однажды обязательно украдет снова. Люди хотят просто жить, и Бог всегда один – совесть. Все то, что можно скрыть от других, не сможет стереть только память. Можно на время успокоить совесть, внушать себе не умысел содеянного, а только причастность. Но только когда-нибудь в ночной давящей тишине сдавят клещи загрубевшую душу.  Раны начнут кровоточить, словно было это вчера. Содрогнется  душа от звона колоколов в Богоявленовской церкви.  Унесет память назад в прожитое время. В чем их вина перед Богом? Что выпало жить в то время? Что не смогли умереть? Как поступили бы мы на их месте?  


*    *    *

После ухода оккупантов в Борщево пришли наши войска. Медленно стало восстанавливаться разрушенное хозяйство. Весною Семена Нечаева призвали в армию: служить на Дальний Восток. Окончил курсы младших командиров, стал младшим сержантом. Семен никогда не пытался выделиться, надеялся только на свою судьбу. Она у нас всех разная,  у каждого только своя – судьба! Кто – то писал заявления на Восточный фронт. Кого – то отправляли по разнарядке. Нечаев до августа сорок пятого проходил службу в одном из резервных полков, сдерживающем агрессию Японии. Потом была и у них война: короткая – победоносная. В октябре сорок пятого закончилась она для сержанта Семена Нечаева на далекой 38 параллели, разделявшей некогда единое государство надвое. Несколько часов не дожил до Победы земляк Семена Никита Гусев из соседнего села Лосево. Их призвали вместе в мае сорок третьего. Вместе служили два года, спали рядом. В одной цепи шли в последнюю атаку. Угодила японская мина в окопчик Гусева, разбросав на куски мускулистое тело молодого парня. Через три часа самураи выбросили белый флаг.


*    *    *


Семен устало осмотрелся  вокруг, словно, очнувшись. Подошел к березе, снял наполненную банку сока, ловко замазал надрез специальной мастикой. Погладил  белый ствол рукой.
- Спасибо родные мои… Спасибо…Приду еще к вам…Должен прийти. Простите вы меня… За все простите… За жизнь прожитую может не так как хотелось. Всегда думал успею, догоню, все впереди… Так быстро прошел век, словно и не жил совсем Семен Нечаев свои восемьдесят шесть лет. Эх! Похоронили бы меня здесь под вашими могучими стволами. Нельзя…Место говорят нехорошее, самоубийц здесь хоронили. Я хочу быть как все. Значит, лежать буду со всеми.
Он взял банку, закрыл капроновой крышкой, поставил в сумку рядом с уже наполненной. Тяжело вздохнув, устало побрел домой, сгорбленной, шаркающей походкой.
Из раны на стволе сквозь замазку еще долго сочился сок, робкими слезинками стекая по шершавым изгибам коры, искрясь алмазами в лучах заходящего солнца, орошая пробудившуюся землю…