Соберу милосердие-2

не упал.Старшой даже снял голубье перо с моего смятого костюма: где ж ты,милый,ночевал?- подивился.
  И мы почти прощены; но тут Умка изо всех детских сил ударил старшого ногой под коленную чашечку.Взвыл тот как недорезанный боров.
 -Малыш мой,спасайся!- крикнул я,локтями отпихивая  надоедливых солдат,а те сучили меня кулаками,пытаясь добраться до сердца.Умка выталкивал их,будто царь горы-но когда из меня потекла кровь,то удивился очень,расширил глазёнки и заныл.
 Мне себя не жаль,а вот наследство нужно спасти: бросившись в охапку к пацану,я ухватил его за бледные уши,нырнув вместе с ним под вонючую воду открытой канализации.Умка так и умер бы,задохнувши от нехватки кислорода- да слава господу,за месяц до этого он научился плавать.
 -Ерёмушкин,ты будешь смеяться,но я опять потерял туфель,- словно оправдываясь загрустил малец,что стал  беспомощным как новорождённый котёнок.Выходит- все неприятности от ботинков; мой хохот разорвал коллекторную трубу,шлёпнуло эхо по носу.Я выполз с воды,держась за уши,а по безвольной шее стекали красные струйки.Умка говорил мне ,жаловался на загубленное детство- но я сына родного не слышал,и только башкой ему мах.
  Через  полминуты  мои перепонки пробил  взволнованный голос,дрожа от гнева:- Ерёмушкин,я рвану  в правую сторону,и крикну солдатам  за собой.Не бойся,они маленьких не трогают.А ты беги налево тихонько.- Он схватил меня крепко,чуть  придушив любовью прощальной:- Мы ещё встретимся.
 -Обязательно,сынка.Но если погибнем,то по нам пройдут с флагами  честь и слава,стойкость и героизм.- Малыш пискнул в моих руках от трепетного чувства,сомнения под ноги швырнув.
 Разбежались мы.Волочились через леса,реки,горы; разодрали одежду да кожу.
  Дома Олёну спрашиваю:- Сын вернулся?
  Она завела глаза под лоб:- В корыте отмякает.Молча,как партизан.- И с мольбой ко мне:- Ерёмушка,что случилось? вы либо сральники городские чистили?
 -Нет.Подвиг совершили.- Я шагнул в  залу,оголодав с дороги.Но жена меня за руку:- Погоди,там гости.
  А мне уже давно слышался неясный шёпот  дружеских приживал.И переступив через порог,говорю им:-Здравствуйте,блуды.От скуки Олёна привечает вас.
 -Ерёмушка,почему ты ненавидишь людей?- дожёвывая в двух пальчиках кусок сыру,спросила подвыпившая девица.
  Я обернулся ей,но сказал вместе всем:- Потому что равнодушен к вам,и принимаю лишь как Олёнкиных товарищей.Она у меня ещё мала; водит дружбу- где нет её.Вы от жены моей только брать идёте: помири-обогрей,накорми-приласкай.А своё тепло не отдадите нам,оттого что замёрзнуть страшно.
 -Вон ты как.- Взрослый мужик,толкнув свою девку,стопку отставил; на табуретке развернулся.- Может,и прочь выгонишь?
 -Нет.Оставайтесь.- Улыбнулся я,широким оскалом сглаживая жестокие слова:- Хоть двое из вас мне совсем неприятны,но у Олёны  подрос настоящий друг в этой компании.И я рад.
  Жена смотрела на меня во все глаза,и даже сверлила третьим мудрёным оком,которое посреди лба горит; а раскусить не смогла крепкий орех новой жизни.Потому что воспрял  я сегодня против тихой лжи,заразившись от сына правдой.
 -Пошли,голубушка,по вечеру гулять.- Снял куртку коричную с вешалки,Олёнку обмотал ею.
 -И меня возьмите!- взвился малыш из корыта,бросив  постыдные детские кораблики.Испугался пацан,что его,взрослого,оставят под праздничными свечами.
 -А и пойдём,- разрешил я добром,вытягивая голенького с воды.От порога уже,обнимая за плечи жену и сына,обвернулся хитро к изумлённым гостям:- Вы нас ждите с терпением.Ещё много я о жизни поведаю.Телевизор  в розетке,музыка тоже- развлекайтесь.
  На крыльце Олёна  звонко тренькнула  стыдливым смехом,который тут же отскочил и ударился в тёмные окна.Жена испуганно закрылась ладонью,пряча  резвых чертенят:- Вот  увидишь,мой  милый,сбегут от нас скоро все товарищи.
 -Дулю им с горчицей,- улыбнулся я ,прижав крепче спотыкнувшего пацана.- И эти останутся: кто из трусости перед мной,а кто по злобе.Они ведь ещё таких слов не слыхали в зуботычину,потому будут  с тревогой отношения ждать.
  Олёна всё слушала,слушала; после сказала,щемясь от признанья:- Мне тоже надоели гулянки.И были б друзья,а то люди захожие.Слишком я приветливая,правда?- она тихо ластилась под мою руку,чтоб не осерчал- простил чтобы.
   -Тяжело мне глядеть на  твои стрекозиные шалости.Пусть они и непорочны,но пойми мою боль.Это не ревность, которая самолюбие да себячество.Ревнует тот,кого силы лишил господь- он прав своих добивается по штампу в паспорте.Нам же с тобой даже страшно помыслить о предательстве.
 -А я могу тебе изменить?- улыбчивая спросила Олёна,но в синенках её было много серьёзного ожидания.
 -Можешь.- Я и не раздумывал,словно давно решил потаённое.
 -Почему?- она то ли удивилась,то ль  обиделась,без обмана  ожидая другого ответа.
 -Слишком  сильно ты любишь.Пылая  наяву.А гореть  втайне должно твоё сердце.- Я  огладил ладонью сладкие её веснушки,извиняясь за свою раннюю догадку.Пусть бы жила Олёна в неведеньи.Теперь вот объясняй.- Потому и загуляешь ,чтобы почуять в себе  счастье разлуки,о которой не знаю я.Чтобы разведать ,как хватко ты прицепилась  на крючок.
 -Разве мне хватит такой мелочи для предательства?..-Отвернулась жена,покраснев; и непонятно с чего ей стыдоба бросила тень на виски: угадал ли? обидел?- По-моему,муженёк,ты больше в себя влюбился,чем я даже.
  Спотыкаясь о землю,она бежала обратно домой,а Умка не смог её удержать.Желая его развеселить,пропел я стишок бездумно:- В этот пасмурный  вечерок купим семечек кулёк,и из косточек потом мы построим новый дом. Подбавим к шелухе кирпичей да цемента ,наклеим обои,тогда можно жить.
 -Мама теперь не согласится переезжать.У нас здесь все друзья,- вздохнул сын.
 -А у меня в товарищах  только ты и Олёнка.Я мужик замкнутый.
  Обидевшись за меня,пацан упрямо заненекал:- Нет,ты просто необщительный.Так мама сказала.Когда приходишь с работы,она всем дядькам и тётькам шепчет- выметайтесь.
 -Они горько  плачут,наверное?
 -Да ну,уже привыкли.
 -А ты рад,что мама душа компании?
 -Да ,её же все любят.- Умка сморщил  курносый нос, задумался. В голове его крутились винтики да шпунтики, быстро и слаженно  жужжали мысли.Я решил смазать на  днях свой мозговой механизм,вымести из башки порожнюю чепуху.
  -Только,Ерёмушкин,друзей развлекать надо,и для нас у мамы времени меньше остаётся.
 -Ну и пусть .Мы всё равно её обожаем.И съедим  дома вместе с мороженым.
  Малыш споро побежал вперёд,оторвавшись на недосягаемую длину своих припрыжистых   лаптей,а я тревожно замахал руками вослед:- Стой! Машина едет!
   Не ко времени мы вышли.Из переулка песнопения зазвучали- в дом  Матвеича святых понесли.Впереди седой дядька с большим крестом,опосле него бабы вытащили иконы,и последним из носатого автобуса вышел поп Михаил- высокий да крупный: величается надо всеми,будто один пёрст на сто вёрст.Только главнее не он,а покойник. Это над дедом Матвеичем в божий день протянул  господь флёру,прозрачную как слеза .Стонут плакальщицы- то вразнобой,то хором; и волочится их завывание прохладным вечером по жалобе тумана- а потом капкап в крышку гроба.
  Стихло пение.Матвеича на двор вынесли,под белые свечи цветущего сада.Отец Михаил окурил кадилом крашеный стол.
 Умка дёрнул меня.Хватко так отвлёк,за рукав.- Ерёмушкин, а кого хоронят?
  Осердился я,что приходится малому отроку разъяснять серьёзные вещи,и рыкнул:- Ты сам не видишь?
 -Неа.- Свернулся сын от обиды в комок,иголки  тычет под нос:- Там народу много и все шевелятся.
 -А в гробу тоже?- ехидно проронил я,упрятывая малыша за спину ото всех посторонних горестей.Но сын мой уже упрямкой подрос,на своём стоит:- Да,сам посмотри.
  Взглянул я да  яви не поверил- просиживает на карачках Матвеич,сгребая цветы с себя! И хоть бы какой провожатый внимание обратил: все головы склонили.
  А старик опростался,на землю молодо сигнул- да шасть в кабину.Тут до меня дошло попервозом,что это душа его на постельке соскучилась,балуется.Автобус завёлся и поехал, подсадив нас с полпути к магазину.
 -Вот это да!- удивлялся в дороге Умка.- Оказывается, машины тоже живые.Помнишь,когда мы втроём на рыбалку  уехали,то дяди  Янкин мотоцикл нас за грибами завёз?- Он захихикал:- Мама  тогда ещё гусёнка стащила в деревне,и от него целое стадо потом выросло.
   -Помню; вот тебе как раз доказательство машинного ума.Грибов насбирали полный мешок,а с рыбой неизвестно, что получилось бы.
  Мы медленно шли по главной площади,придирчиво оглядывая  продуктовые витрины.На сжатые в Умкином кулаке деньги разбежались глаза у шоколадок и кексов,у орехов да соков; но мороженое шире всех раззявило свой подлизный рот.
  Много накупили мы сладостей,чтобы было с чем идти мириться домой….





  Тёплый вечер буднего дня.Мелкие комары гудют под лампочкой,и если сел такой заморыш на лоб- то обязательно крови напьётся,даже жизни ценой.Академики говорят,что инстинкты у гнусов правят миром.
  Дед Пимен смотрит в глаза Зиновию с заполошной болью,будто тот один может подказать или руками помочь.Старику хочется выговориться: как люди живут,из каких высотных мечтаний они  погружают свои бренные тела в глубины грязи- и не выбраться им без подмоги,коли затянуло сладким грехом или песней бесовской.
 -Вот,Зяма,дело было  вчера…Я с Марией под ручку прогулялся к Сергухе,бывшему товарищу моему.Из чего полаялись- теперь не вспомню,а мирить души надо,потому как не вечны мы на земле; и уж если обида сдержится до смерти,то помирать я в тревоге буду,не о деле думая.А значит,могу заблудить на том свете,перепутав рай с пеклом.Алексеевна уговорила меня,и вместе пошла,чтоб дороги обратной мне не стало от трусости.Хорошо,когда она рядом,иначе б я всамделе вернулся- стыдно да страшно.
   Пимен  охватил пальцами переносицу; и склонив голову,белую седь,помолчал с минуту.Глаз он больше не казывал потом Зиновию,ладонью иногда отирая слёзы.-Товарищ мой со второй бабой живёт,пришлой из соседнего села- может,и городская.Но по всем повадкам пьянь да лахудра.Самогон глушит как хороший мужичара,а в доме прибраться некому.Сергуха старый во пролежнях на чёрных тряпках лежит: ей же хоть плюй,хоть бей по наглым зенкам.А ведь Серый моложе меня годов на десять.- Пимен развернул ладоши перед собой будто книгу,по пальцам вычитывая свой возраст.- Мария спрашивает тейту Нинку: когда борщ иль суп готовила в последний раз? Та в ответ: да вот сёдни- и показала банку тушёнки для заправы бульона.Тут товарищ мой и выдал в лоб ей; видно,долго страданье крепил:- Гадина! Да эта тушёнка уж две недели раскрыта стоит,я не ел её!- И кричит Сергуха горлом,захлёбывается крохами першалого голода- в сраче да сыклях валяясь- а баба гунявая руками подпёрла бока толстые,ещё смеётся над нами.Я,мол,ходить за ним не нанималась- уж так хотелось мне врезать посохом по опухшей харе её.Только,что Алексеевна рядом сдержала.Она Нинку враз с хаты погнала,даже не притронувши  к этой поскотине: но взглянула так,будто сторожко где  забьёт её насмерть,да тихо прикопает.Я сам испугался Марью впервой.
  Пимен опять замолчал,наново оживая вчерашний день; и всё,что не доболел сердцем,оплакивал сегодня.- Мария убираться туда наладилась,супы готовить.Я тоже с нею пойду,Сергуху помыть надо…Может,ты