ЛЮБАЯ ЦЕНА
«Хороший левак укрепляет брак». Этот пошлый совет я впервые услышала из маминых уст. То ли она хотела слыть супер-пупер-демократичной, широковзглядой и передовой… То ли на самом деле натура у неё всегда была такая… как бы это помягче сказать-то, даже не знаю… ну, вот самое интеллигентное, что могу подобрать – шалавистая натура. Ей-богу, до сих пор не знаю, как оно было на самом деле с моим папой, что за душа у этой женщины и как в этой самой душе она отно-сится к нему, что такое для неё любовь и верность… Я великолепно знаю, как она отвечает на подобные вопросы в интервью, но никто, уве-рена – никто! – понятия не имеет, что же на самом деле она думает и чувствует, какие булыжники лежат у неё за пазухой.
Она не хотела ни слышать, ни знать ничего из того, что творится в моей душе, как складывается моя семейная жизнь… Она чуралась моих попыток поговорить с ней, как будто я пыталась засунуть ей в рот гряз-ную жабу. Она отмахивалась от меня так, будто я хотела поделиться с ней мечтами о битье кнутом грудных младенцев. А я, как дура, и так, и эдак старалась уткнуться родной маме в халатик и по-женски, или даже по-детски, пожалобиться ей, спросить совета, рассказать о своих пере-живаниях. Я всё ещё пребывала в наивной вере, что мама – это самый родной человек, что она любит меня и всегда готова по крайней мере выслушать и пожалеть. Или пожурить. Поучить жить. Подумать вместе. Ну, сделать хоть что-нибудь. Только не равнодушно отмахиваться от меня, как от назойливой мухи!
Моё упрямство, конечно, было достойно лучшего применения. Меня игнорировали, а я продолжала соваться со своими проблемами то так, то эдак. Однажды я почему-то решила, что можно маме рассказать, как я знакомлюсь в Интернете. Реакция была весёленькой такой.
- Ну, погуляй, дочь, погуляй, попасись, - с сальной улыбочкой от-комментировала мама. – Не увлекайся только сильно. Хотя – хороший левак укрепляет брак…
Что ж, тебе видней, мамуля: брак с моим отцом у тебя долгий и крепкий.
Про Женю мать не знала ничего до самого моего к нему переезда. Удивительно, но когда в моей жизни появился он, у меня вдруг отпало желание делиться, советоваться с мамой, а уж тем более спрашивать её мнения. Я вдруг в кои-то веки почувствовала себя взрослой, умной, цельной, красивой, самостоятельной, Личностью, в конце концов! Меня вообще не интересовало ничьё мнение о наших отношениях. Убивало и тормозило только одно: вселенская жалость к не любимому уже давно, оставляемому навсегда мужчине.
И я совершила преступление. Ужасное. Я предала и себя, и Женю, и нашу любовь. Всё то, что потом происходило со мной, все муки и бо-ли, кошмары и умирания я считаю расплатой за это предательство. Оп-равдания мне нет. Но есть объяснение: я просто подыхала от жалости и хотела любой ценой облегчить мучения и страдания Шуричка.
Любуйтесь, вот она, та самая цена.
Я решила донельзя опорочить себя, возвысив мужа, чтоб он не жа-лел обо мне, чтобы перестал уважать и любить, чтобы решил, что я – падшая тварь, не достойная его. Хотела стать ему противной…
Регулярно, ежедневно и методично я стала внушать ему:
- Ты же видишь, какая я дрянь: я при тебе искала в Интернете му-жика. Самая настоящая б... Ты думаешь, я просто так искала? Я искала богатого, денежного. Меня же не устраивают твои заработки, я ведь жадная, алчная… Да молчи ты, я лучше себя знаю…
- Ты не такая, не такая… - как заведённый бубнил Шуричек. – Я тебя знаю: ты – чудесная, честная, добрая! Господи, только не уходи! Не можешь не уйти – уходи, поживи с ним, только вернись потом, обя-зательно вернись!
- М-да… Очень возможно, что вернусь… Вот высосу из него «баб-ла» побольше, попользуюсь и вернусь. Он, кстати, обещал свозить меня в Париж, вот я и съезжу за его счёт, здóрово же, правда?
- И потом, правда, вернёшься?
Я с удивлением посмотрела на мужа. Хоть он и был всю жизнь не большого ума, но тут совсем потерял голову и плохо соображает.
- И потом… вернусь… конечно… Только не сразу, пойми. Нехо-рошо как-то… сразу. Хотя… Он ведь, возможно, не самый хороший че-ловек…
- Да! – радостно вспыхивал Шуричек. – Разве может честный че-ловек в наше время и в нашей стране честно заработать деньги и быть богатым?
Мысленно я усмехалась глупым и ничтожным мыслям мужа. Во-первых, Женя не был «богат». Он был самостоятелен и вполне состоя-телен. А во-вторых, его небольшой бизнес был полностью создан его трудом, абсолютно честен и чист перед законом и людьми. Он никаким образом не был связан ни с бандитами, ни с нефтью, ни с наркотой и прочей мерзостью. Бизнес держался его умом, трудом по 24 часа в сутки и его же собственными, заработанными деньгами, вкладываемыми в де-ло. Ни одного дня ни он, ни уже потом мы вместе, не жили в страхе пе-ред «разборками», долгами, налоговой полицией и т.п. Никогда ему не нужны были охранники. И почиваем мы спокойно, ибо Женина совесть чиста во всём, и в бизнесе тоже.
Но я не сказала всего этого жалкому, несчастному человечку, ко-торый ничего не мог добиться в этой жизни и который плакал в мои ла-дони, умоляя о пощаде.
- Ну, разумеется, какая уж там честность, – да отсохнет мой язык!!! – Все они одним миром мазаны. А если человек честный, - при этих словах я легонько гладила Шуричка по голове, - так ему ничего и нико-гда не достаётся. Всё только этим бандитам! Ты – такой хороший, доб-рый, чистый, чудесный! Зачем тебе такая тварь, как я? Ты достоин луч-шего! Ты найдёшь своё счастье, непременно найдёшь. А я уж буду пла-вать в своей луже грязи, где мне самое место…
Я сделала то, чему нет оправдания, чего нельзя делать ни при ка-ких обстоятельствах! Нельзя себя порочить, унижать, наговаривать на себя. А уж тем более на кого-то ещё… господи, на любимого человека! Этого делать нельзя в принципе, но ещё и потому, что никогда не зна-ешь, какой крокодил вдруг вылезет из вроде бы хорошо знакомого ин-дивидуума. И как он, этот гибрид гомо сапиенс и земноводного, вос-пользуется всей той информацией, которую ты вывалила на него в по-рыве своей тупой и слепой жалости. «Жалость унижает человека». С этими словами персонажа классика часто спорят умники. А я так полно-стью согласна. С добавлением: и унижает, и убивает, и губит, и ломает. Причём, жалеющего…
А уж предательство любви вообще последнее дело. Женя меня давно простил, но сама я себя – нет. И, видимо, не прощу никогда…
Шуричек, шмыгая носом, плача и отрицательно мотая головой, всё же запомнил мои слова, усвоил их хорошенько и потом, как попка, по-вторил их моей мамочке. Именно тогда, когда она пригревала и утешала его по моей же просьбе. Я ведь тогда мно-о-ого глупостей понаделала…
Не буду клеветать на мужчинку, вполне допускаю, что поначалу он рассказывал обо всём этом без всякой задней мысли, просто хотел поплакаться в жилетку и по-детски поябедничать на потерянную жену. Но вот его бывшая свекровь, со своими противоестественными реак-циями, парадоксальным образом (от своего большого ума, что ли?) при-няла всё за чистую монету и возненавидела… мою любовь. Представ-ляю себе, как она надела на себя маску католической монахини, храня-щей верность Христу и ненавидящей любые людские чувства и страсти. Создалось впечатление, что пожилую женщину обуяла дикая зависть к вспыхнувшей рядом любви – настоящей, нежной, страстной, но не её, чёрт возьми.
Такое было впечатление, что женщина до одури испугалась вхо-дящего помимо её воли в жизнь семьи нового человека – сильного, ум-ного, самостоятельно мыслящего. А это опасно и неприятно!
И вообще: как эта неудачливая, некрасивая, неумная, необразован-ная девчонка посмела САМА, без высочайшей на то воли что-то ре-шать! Что-то менять! Да ещё ставить перед фактом! О-о, как она возне-навидела мою любовь!..
VITA NUOVA
Вспоминаю день, когда я уходила… С дочкой всё было договоре-но: она будет жить и со мной, и с папой. Как захочет, как ей удобней. Алиса на удивление спокойно и по-взрослому восприняла всё происхо-дящее. Впрочем, почему «на удивление»? Пятнадцатилетней девушке до одури надоела наша тяжёлая домашняя обстановочка, мои периоди-ческие взбрыки и истерики, но больше всего – густое, мёртвое семейное молчание по углам: Алиса в своей комнате за плотно закрытой дверью, её папа перед теликом с футболом, мама – перед компьютером, будто оглохшая и мрачно молчаливая. Трудно было ей в таком доме, невесело и неуютно. Когда я говорила ей про Женю, очевидно, что-то со мной происходило хорошее, что-то менялось в лице, в голосе… Она слушала меня, улыбаясь, и ни разу не выказала никакого неудовольствия моими планами по «развалу нашей семьи».
В день моего отъезда она была дома, муж – на работе. Я упаковала свои вещи (если честно, то уходила, как порядочный мужчина, почти что с «одной зубной щёткой»: ничего не забирала с собой, Женя купил для нас прекрасную квартиру, обставил её, как конфетку… Мне не нужно было НИ-ЧЕ-ГО).
…И, тем не менее, я шмыгала носом. Алиса меня утешала:
- Ну, мамусь, ну, что ты? Сейчас приедет твой Женя, а я приеду к вам завтра же!
- Доча… Милый мой дружочек… всё же будет хорошо, правда? Ты последишь за папой? У меня из-за него так душа болит…
- Не беспокойся, я о нём позабочусь. Я его утешу. Всё будет хоро-шо!
Приехал Женя. Алиса встретила его радостной улыбкой и звонким голоском (они уже были знакомы, пару раз виделись). Мы погрузились в авто, я крепко поцеловала дочь, и мы поехали в наш новый дом.
- Алиска, похоже, не сильно расстроена, – удивленно произнес Женя.
- Она вообще не расстроена.
- Как, она не переживает?
- Думаю, наоборот. Она с оптимизмом смотрит на перемены.
Как сильно облегчила мне эти моменты расставания со старой жизнью дочка моя Алиса. Если бы не её понимание, не её доброжела-тельность и, я бы сказала, женская солидарность, я, возможно, не вы-держала бы «пытку жалостью». Маленькая моя, такая взрослая, мудрая девочка, спасибо тебе!
Я думала, что самым болезненным будет именно момент переезда, День Большой Перемены, а потом станет легче. Но адская боль жалости не покидала меня ещё долго и не давала прийти в себя. Иногда, ранним утром, я просыпалась рядом с любимым от острой боли в сердце: меня буквально пронизывала насквозь, сверху вниз, от мозга до пятки, мысль об одиноком, несчастном, плачущем Шурике. Иногда я не выдерживала и плакала, приводя Женю в отчаяние. Ведь он, к моему великому сожа-лению, неверно понимал эти мои слёзы…
- Ты, наверное, меня не любишь… - с горечью произносил он. – Ты жалеешь о том, что ты со мной? – он спрашивал это с таким страхом и отчаянием, что я начинала реветь уже по этому поводу. Господи, как я ненавидела себя в такие моменты! Всем-то из-за меня плохо!
Я не могла быть счастлива в полной мере, покуда знала, что Шу-ричку плохо…
Все последние годы после развода с первой женой Женя жил с ма-мой в большой квартире на Садовом кольце. Его взрослая дочь и внук уже давно обживали прекрасный город Лондон, а Женя работал, созда-вал своё дело, был одинок; полностью обеспечивал свою старую маму, с которой у него были весьма сложные и драматичные отношения. Я не буду описывать и рассказывать всё то, что любимый поведал мне о сво-ей семье, о том, что происходило в их жизни на протяжении долгих-долгих лет – это не моя тайна и не предназначено ни для чьего внима-ния. Скажу
