Ты жалу-ешься на живот, значит, гастроэнтеролог нужен?
Нет уж, спасибо, хватит: уже зазря эту чертову кишку я глотала – естественно, ничего не нашли… Вообще, я и не подозревала, что многие советские врачи не видят разницы между желудком и солнечным спле-тением, точнее, разницы в болях. Они, видно, полагают, что больной – дурак и сам не знает, что и как у него болит. Уважаемые доктора с ди-пломами! Раз вас не научили этому в институтах, поверьте больному со стажем: боли совершенно разные и спутать их сложно. Господи, как много у нас медиков с дипломами! И как мало врачей!
Очень жаль, что я в тот период обо всём этом не рассказала моей Олечке… Она объяснила бы, какой врач мне необходим. Другое дело: поверила бы я ей тогда или нет? Почему-то я была зациклена на невро-патологе.
Похудела я тогда до состояния скелетика. У меня во все стороны торчали рёбра и прочие кости, я постоянно сама кололась о всякое твёр-дое, торчащее из меня. Абсолютно вся одежда сваливалась с талии, апофеозом была ситуация, когда в магазине мне оказались велики брю-ки 44-го размера, и продавщица весело сообщила:
- Вам, девушка, надо бы в «Детском мире» отовариваться.
А я просто не могла и не хотела есть. И ещё меня часто рвало…
Моя мама никогда не была здоровым человеком. Сколько я себя помню, она всегда себя плохо чувствовала: то болела голова, то подни-малось давление, то сбивалось сердце с ритма. С годами прибавилась ещё проблема камней в мочевом пузыре, дело доходило даже до опера-ций. Да и папа не отличался крепким здоровьем: диагноз «гипертония» он получил, когда ему не исполнилось еще и сорока лет. Я всегда дико психовала из-за болячек родителей, это тоже был повод для панических страхов: я металась по дому, искусывала губы в кровь и боялась, боя-лась, боялась… Когда мама сваливалась с гипертоническим кризом, я не могла найти себе места, звонила родителям порой по пять раз на дню. Маме на самом деле было плохо, ей делали всякие уколы, а она не мог-ла встать с постели, настолько сильно у нее кружилась голова.
Папа всегда стоически переносил свои недуги: какое бы у него ни было высокое давление, он не жаловался, говорил, что всё ОК, просто уходил в спальню и ложился ничком. И это тоже было страшно.
Мама, наоборот, всегда любила обсудить свои болячки со всеми, любила пожаловаться на нездоровье. Ей повезло: никто ни разу не ска-зал ей, чтобы она взяла себя в руки, ей все сочувствовали, её жалели и искренне пытались помочь. Не один раз я, по своим уже каналам, нахо-дила для неё врачей. Однажды даже использовала для этого мои… «от-ношения» с одним влиятельным мужчиной. Я тогда так волновалась за маму, что никакие этические соображения меня не остановили. Впро-чем, в нашей семейке этика понималась по-своему, не так как у поря-дочных людей; все мои родные, включая Шурика, знали о моей связи «на стороне», и никого это ни капли не смущало. Но об этой «загогули-не» в моей жизни рассказ ещё предстоит…
В общем, мне моих родителей было очень жалко, я страшно за них волновалась, что абсолютно нормально, естественно и правильно. А им меня жалко не было и, по всей видимости, не очень-то они переживали из-за моих хворей. И это, на мой взгляд, абсолютно ненормально, неес-тественно и неправильно.
А на публику известная писательница вещала:
- Самое главное для меня в жизни – это здоровье моих детей!
Аплодисменты.
