ЗАПИСКИ НЕЗДОРОВОЙ ЖЕНЩИНЫ
17 февраля
Опять было чрезвычайно трудно проснуться и заставить себя встать. Женечка поехал в клятый гипермаркет за продуктами, я совер-шенно не в силах составить ему компанию.
Прочитала рассказ брата, отправленный мне отцом по электронной почте. По-моему, он зря бросил медицину. Даже страшно за него: он всё поставил на своё писательство. Я, конечно, больше ничего пока не чи-тала из того, что он пишет, но, судя по этому рассказу, его, мягко гово-ря, может ждать большое разочарование. Господи, это «писательство» - вирус, что ли? Хорошо, что я полностью излечилась от каких бы то ни было амбиций (которые, если и были, то хиленькие) по этому поводу. В этом смысле я – здорова. Честно говоря, абсолютно не понимаю, что и почему сейчас становится популярным, может, Сашка и попадёт в ка-кую-нибудь «струю» - ни за что не поручусь, ну, дай ему бог. Но то, что это не имеет никакого отношения к литературе, очевидно. Ну, подхо-дящая вещь (и то сомнительно) для мужского журнала типа «Менс хелс», только подсократить сильно. Нет, я, наверное, не права: надо ещё что-нибудь почитать и тогда делать выводы. Но пока что грустно. Почему, зачем он вбил себе в голову это занятие? Ах, да – вирус. Наш доктор заболел. Печальная перспектива.
Состояние смурное: и духа, и тела. Если честно, хочу прилечь по-спать. Но надо дождаться Женю, помочь ему разгрузиться, надо, чтобы он поел, и только тогда… Всё равно сердиться будет. Вот не пойму: ко-гда я «залягаю», он в большей степени раздражается на меня или всё-таки на самом деле так сильно волнуется? А ведь от ответа на этот во-прос многое зависит.
Ещё про творчество брата: я никогда не смогу сказать правду в глаза автору, если она неприятна. Не могла говорить матери, не могу говорить Алисе. Я по себе знаю, как это больно, и причинять такую боль близкому (да и не только) человеку не в состоянии. Проще ударить по лицу, ей-богу! Буду юлить, изворачиваться, ссылаться «на обстоя-тельства» (какие?), костерить «систему», лишь бы скрыть своё мнение о «творении». В случаях с матерью я, порой, откровенно врала. «Ты про-читала? Ну, как тебе, что скажешь?» - спрашивала мама. «Здорово, мам, как всегда. Не могла оторваться!» - обычные мои слова в былые годы. Конечно, бывало, что мне действительно нравилось, но в таких случаях говорилось как-то по-другому, что-то «лилось» из меня эмо-ционально, честно.
Даже брата, который мне уже давно никто и ничто, я не смогу обидеть. Могу молить об одном: чтоб он никогда не спросил моего мне-ния.
Как долго нет Женечки! Опять выбирает и выбирает? Или в мага-зине толпы? Начинаю чуточку нервничать.
Женя пришел и отпустил меня поспать – не сердился, слава богу. Очень удивился, что я опасаюсь его гнева по этому поводу. Странно, не-ужели искренне? Неужели не помнит, как нередко…. Ну, ладно, всё хо-рошо.
Женя прочитал рассказ брата, моё мнение оказалось верным. Как писатель Сашка бездарен. Беда. Человек бросил свое единственное дело и занялся в 48 лет тем, что ему, видимо, противопоказано. Это же мо-жет кончиться трагически! В конце концов, какое мне до этого дело? Но – брат всё-таки… Я весьма огорчена, мне тревожно и хотелось бы, чтобы эта ситуация изменилась. Но что я могу сделать? Высказать свои мысли матери? Да кому они нужны теперь, мои суждения и мнения? Кроме того, меня никто пока и не спрашивает.
Графомания – беда, прежде всего, для самого графомана, свято ве-рящего в свою гениальность. Но ладно, когда человек графоманит в свободное от работы время, но когда «ставит» на это, как на заработок… Катастрофа! Значит, теперь в их семье работает только Мура, старший сын явно пока не помощник, а ещё надо на ноги двоих младших сыно-вей поднять. Я Муре не завидую. Правда, брату тоже: не представляю, что его ждёт. Интересно, а что ему говорили родители? И всё-таки надо ещё что-нибудь прочитать. Буду ждать, когда отец пришлёт. Одно раду-ет: может, из-за своего «писательства» он пить перестанет? Сомнитель-но, однако…
Алиса в сети – что за чёрт? Она же должна была пойти на работу. Опять манкирует? Ну, что с ней делать? Ну, что за дела!
Женечка кухарит, лапа моя, а вот меня от запахов готовки здорово мутит – точно как токсикоз! Просто едва терплю. Кошмар какой-то.
Новая новость: думала, случайность, ан нет… Дёргает мне сегодня сердце – и прилично. Не всё время, но иногда. И очень даже неприят-но. Вспоминается то, что творилось два года назад. Только не это!…
Алиса из сети ушла, надеюсь, на работу. Мой любимый наготовил салатики, всё такое вкусное! У меня лучший в мире муж! Но что же творится с моим желудком? То, вроде, хочу есть, то мутит от одного вида еды, живот побаливает регулярно (ноет, колит, режет)… Да-а, нет в теле лёгкости. Неужели больше никогда не будет? Неужели только проблемы – с головой, с желудком, с мочевым пузырем и прочими чёр-товыми органами, которые стареют и начинают выходить из строя с космической скоростью?
Ладно, день закончен.
18 февраля
Утром Женечка опять и снова принес мне завтрак в постель, мой родной! А потом у нас была любовь… Замечательная. Но сил для жизни у меня всё-таки почти нет, как я ни пыталась это скрыть. Женя всё по-нял и опять дико расстроился из-за моего здоровья… Снова возник раз-говор о больнице. И, откровенно говоря, я и сама уже думаю… Но я так не хочу больницы, я так её боюсь! И особенно того, что это надолго. Но если честно, честно, честно… То мне надо в больницу. Я сама это чувст-вую. Я чаще не справляюсь, чем справляюсь.
Алисы в сети нет, значит, где-то тусуется. Не звонит, не проявля-ется никак. Наверное, у неё все хорошо – слава богу. Надеюсь, она не забудет завтра поехать в театр, не проспит? Убью!
Часто думаю: если бы можно было вернуть всё на три года назад, могло ли быть по-другому? Думаю, что во многом – да. Если бы я была в «адеквате». Но у меня была перманентная истерика – то тихая, то буйная. Впрочем, родители с Шуриком вели себя не лучше. Так что, возможно, только моё иное поведение ничего бы не изменило. Если только чуть-чуть.
Эх, ты, Женечка! Включил очередной жутко противный фильм на шпионскую тему (дешёвка!), а сам спит перед телевизором. А я вынуж-дена слушать эту лабуду. Сейчас вмешаюсь… Высказалась. Сделал по-тише. Сказал, что объелся и просто хочет спать. Хи-хи… Понимаю. Ви-димо, скоро заляжем. …Вот уже Женечка и пошел, лёг. Правда, с включенным телевизором, но, думаю, это ненадолго. Буду и я собирать-ся…
ЭМИГРАЦИЯ В … ЗАПОЙ
В 90-м году Сашка и Мура с сыном эмигрировали. Я не буду гово-рить, куда, потому что по моим последним данным всё у них довольно плохо: семья разбита, брат спился. А ведь начиналось на новом месте у них всё очень хорошо: молодые специалисты, врачи, языки знают… Но богу одному известно, что да как сейчас, поэтому не хочу уточнять, где они обитают. Вдруг их по описаниям кто-нибудь узнает? Может, у них всё уже наладилось? Хотя вряд ли…
Их отъезду предшествовала, как сейчас бы сказали, мощная пиар-компания, организованная мамой. Она, как ярый антисоветчик, везде и всем громогласно говорила так:
- Бежать! Бежать из этой ужасной страны хоть на край света! У нас-то с отцом уже сил на это нет, да и кому мы нужны, а вот детей надо спасать. Пусть уезжают! Только пусть спасутся.
Слушала я это, слушала и однажды не выдержала, спросила:
- Мам, а спасаться надо только им? Ты, папа, я, моя семья спасения не достойны?
Естественно, я спрашивала не всерьёз, а с подковыркой. Ну, нельзя же на самом деле говорить о «спасении», будто мы в горящем доме или на тонущем корабле. Но ответ был серьёзный и радостно-мстительный:
- А кто ты такая? У тебя даже диплома нет. Кому вы нужны? Вот ребята – везде пригодятся. Сашка – кандидат наук, Мурочка – красно-дипломница, а ты…
- Мамуль, я ж не об этом спросила, - мне даже смешно стало, ей-богу! – Я спросила: спасаться надо избранным? Делиться будем на чис-тых и нечистых?
Мама лишь плечами раздраженно передёрнула.
Забегая вперёд, расскажу… Сначала у братца с женой дела шли ус-пешно, даже очень. Уже через пару-тройку лет можно было с уверенно-стью говорить, что они отлично устроились: жильё хорошее, работа по специальности, всё ОК. А потом брат начал здорово пить, а Мурочка с какого-то перепуга взялась рожать. Второго, третьего… Сашка пил по-чёрному. В конце концов, лишился работы. Жили только на Мурину зарплату. А брат уже был просто невменяем.
Мама страдала ужасно. Она плакала, но поделать уже ничего не могла. Мальчик вырос и жил страшно далеко.
Маме, как истинному интеллигенту, было очень совестно перед Мурочкой. Правда, она изо всех сил хотела разделить ответственность и чувство вины с Муриными родителями.
- Да, он пил и раньше, - заявляла мама, - но спиваться стал, когда жил с ними. Ему же там каждый день наливали!
Дело в том, что Мурин отец увлекался изготовлением самогона на дому… Ладно, в этом я им всем не судья, хотя противно очень.
ЧУЖИЕ ДЕНЬГИ
Потом началась большая гадость. Как-то раз мама позвонила мне и, почти плача, сказала:
- Они… они опять звонили… уже не первый раз… они настаивают, чтобы я написала завещание…
- Господи, кто?
- Мурины родители.
- Что-о-о?! – я чуть не рухнула от удивления.
- Они говорят: никто не знает своего часа, нужно всё распределить сейчас, нужно обеспечить детей… А я не хочу думать о смерти… - мама всхлипнула. Моё сердце сжалось от жалости, горло перехватило.
- Мама, мамочка! Даже не думай об этом! Плюнь и разотри! Не слушай этих идиотов, бросай трубку, когда они звонят! Не переживай, пожалуйста, забудь и, конечно, не думай ни о чём плохом…
Жалость к маме и гнев на этих… душили меня, как два огромных удава. Ах, как пеклись о своей доченьке Мурины родители, как им не давала покоя мысль о маминых заработанных деньгах, имуществе, ко-торые могут достаться другим (моему отцу, например, или мне с Али-сой). По всей видимости, они были бы довольны, если бы мама написа-ла завещание в пользу Мурочки и скоренько скончалась. Гадство какое!
- Ну, я, конечно, уже всё прикинула… Я решила так….
Из моих глаз брызнули слёзы:
- А я и знать не хочу ничего! И думать об этом не буду, как и не думала никогда! Ничего мне не говори, мне просто нет до этого дела. Пожалуйста, мамуля, никогда не будем об этом, ОК? А этих… Посы-лай!
- Может, я всё-таки не права? Может, это надо сделать?
- Тебе не хочется?
- Нет. Я боюсь. Такие мысли сразу…
- Вот и не надо, всё!
Мама заметно повеселела, и дальше мы болтали о чём-то лёгком. А я, уже повесив трубку, долго не могла прийти в себя: всё представляла бедную мою маму, какая она была растерянная и испуганная после этих звонков «родни», что даже потеряла свой всегдашний боевой и реши-тельно-наступательный настрой. И сердце ныло от жалости… Сработал старый-престарый инстинкт: я горой встала за маму и моментально воз-ненавидела её обидчиков. По сей день думаю – это была нормальная ре-акция. Безоговорочно и стопроцентно быть на стороне родного человека – естественно и, если хотите любимое мамино слово, нравственно. Не-нормально и безнравственно вести себя по-другому.
…Я ни капли не лукавила: никогда я не помышляла ни о каком на-следстве. Моя внутренняя молитва всегда была одной и той же: пусть мама и папа живут как можно дольше! Я не представляла, как смогу пе-режить их уход, думать об этом всегда было страшно и больно.
