Странник пошёл в административное здание – никого, в служебное помещение – там просвирня, чёрная, худая, как головешка.
– Чего надо? – говорит.
– Почему храм закрыт? – спрашивает Михаил.
– Службы нету.
– А может, я помолиться хочу.
– Подожди обедни!
– Я сейчас хочу!
– Ладно. Свечек купишь – открою.
– Почём свечки?
– Пять рублёв. Десять купишь – открою. А меньше – проходи мимо.
Совершенно беспомощным почувствовал себя Михаил. А просторы вольные, широкие. Легко идётся, легко дышится. Впереди синеет пруд, обрамлённый зелёным бархатом молодой травки, деревянная будка на берегу, остатки костра, котелок с ухой… И так забилось его сердце, нахлынули воспоминания, что он невольно остановился. Вдруг слышит сзади:
– Руки вверх! Кто такой?
– Не видите, божий странник, – с поднятыми руками Михаил повернулся на голос.
Перед ним стояли два парня в камуфляже и с автоматами.
– Ты, сволота, нарушил границы частного владения и понесёшь наказание, – сказал один, тот, что помоложе.
– Да. Мы тебя сейчас наказывать будем, – сказал второй и задумался. Наверное, о способе наказания.
Михаил застыл – ни живой ни мёртвый… но тот спросил, показывая автоматом на сундучок:
– Что это у тебя!
– Пожертвования, – пролепетал Михаил.
– Давай сюда!
Теряясь от страха, он протянул парням сундучок. Второй брезгливо взял его и вытряхнул содержимое на землю.
– Негусто, – заметил первый и, презрительно разворошив носком ботинка мелкие бумажки и монеты, процедил сквозь зубы:
– Ты, попик, вали отсюда. Чтоб через пять минут скрылся за горизонтом.
Михаил бежал, как давно не бегал, может быть, даже с детства. За полосой сонных акаций он остановился отдышаться. Погони не было. Присел на толстую корягу и ощупал пояс: сундучка нет, но основные деньги при нём. Как это он хорошо придумал – сшить пояс! «Хлебные места, хлебные места, – размышлял он, – а корку хлеба у них не выпросишь, да ещё норовят последнее отобрать».
После простоватых полупьяных мужиков России казаки казались Михаилу злыми и хитрыми. Но и жили они совершенно иначе. Дома в станицах стоят крепкие, сияющие яркой синей краской. Много новых кирпичных строений. Почти в каждом дворе – мотоцикл или машина, перед дворами – трактора, прицепы. Подойдет Михаил к хозяину, затеет разговор о еде или ночлеге, а казак в ответ:
– Это твои проблемы. И вообще, что ты шастаешь без дела? Перенеси мне пару тонн угля в сарай, накормлю и на перину уложу, – и хитро ухмыльнётся.
На хуторах днём не увидишь пьяных. Все заняты делом. Колхозы развалились, а люди как работали с рассвета и дотемна, так и работают. Мало что ли дел на базу и на огороде?
Миновать Ростов-на-Дону Михаилу не удалось. Огромный шумный город, забитый машинами, автобусами, трамваями, людьми… Он сначала хотел посетить несколько ростовских храмов, но потом отказался от этой затеи. Ростов оглушил его, и, чтобы не потеряться в нём, Михаил решил добраться прямо до железнодорожного вокзала и выехать из города на электричке. Он вышел из автобуса на конечной остановке. Железнодорожный вокзал оказался напротив. Михаил, не задерживаясь, устремился прямо к нему, надеясь собрать немного денег до прихода пригородного поезда на перроне. По дороге его остановил симпатичный парень в скромном костюме. В руках он держал веером какие-то бумажки.
– Возьмите билетик! – обратился он к Михаилу. – Это беспроигрышная благотворительная лотерея, и совершенно бесплатно. Возьмите, не пожалеете, – приставал он.
Парень был так назойлив, что Михаил взял один билет.
– А вот пойдём к столику и узнаем, святой отец, что вы выиграли, – с этими бодрыми словами парень увлёк Михаила за собой к невысокому складному столу, рядом с которым стояла миловидная женщина. Она взяла из рук богомольца билет, посмотрела на него и торжественно заявила:
– А ведь знаете, вы выиграли холодильник. Можете получить выигрыш, – и указала на большой картонный ящик, стоявший у стенки ближайшего павильона.
Тут к столику подвели ещё одного мужчину с билетиком.
– Простите, минуточку, – извинилась женщина перед Михаилом и глянула в билет мужчины. – Как странно! – воскликнула она. – Вы тоже выиграли холодильник. Да, у вас один и тот же номер! – приглядевшись к билетам, женщина слегка задумалась:
– Что же нам делать?
Вдруг ее словно осенила какая-то идея, и она заговорщицки предложила счастливчикам:
– Давайте сделаем так. Кто из вас больше на стол положит денег, того и холодильник.
Михаил непонимающе посмотрел на женщину.
– Ну, как аукцион! Знаете?
– А зачем мне холодильник? Что я с ним буду делать? – Михаил никак не мог сориентироваться в необычной для него обстановке.
– Господи! – воскликнула женщина. – Если он вам не нужен, вы можете его продать. Чуть дешевле предложите, и у вас с руками оторвут. Или хотите, мы выигрыш отдадим деньгами?
– Да уж лучше деньгами, – пробурчал Михаил.
– Вот видите, для этого и нужен аукцион.
Мужчина, который пришёл вторым, вероятно, был более понятливым, он открыл кошелёк и выложил на стол пятьдесят тысяч. Михаил, чтобы долго не стоять, выложил сто тысяч. Его соперник вынул миллион. Тогда Михаилу пришлось лезть в свой тайник. Он долго возился с булавкой, стараясь делать это незаметно, и кое-как вытащил пачку пятисоток.
Вскоре Селезнёв вошёл в азарт. Столик окружили зрители и болельщики. Они подзадоривали игроков. На кону было уже много денег. «Наверное, миллионов двадцать», – подумал Михаил и вдруг заметил, что его сопернику передали пачку купюр.
– Что здесь происходит? – громко возмутился он. – Это нечестно. Я сам видел…
Но два качка уже подхватили его под руки и буквально понесли над землёй прочь от столика.
– Тикай отсюда, – шипели они, – вякнешь, костей не соберёшь.
Михаил сидел на перроне вокзала и приходил в себя.
– Это ж надо, обмишулился. Надули, как дитя. Там же все заодно были, – догадался, наконец, он. – Господи! А я им почти все деньги отдал. Сам отдал!
Подошла тихорецкая электричка. Михаил сел в первый вагон и, когда поезд тронулся, пошёл по вагонам с молитвами и байками восполнять утраченные средства.
Был выходной день. Вагоны, переполненные народом, медленно ползли на юг. Поезд останавливался на каждом переезде и полустанке, но пассажиров не убывало.
VIII
Селезнев дошёл до последнего вагона электрички. Результатом его неутомимой работы была настолько мизерная сумма в сравнении с той, которую он потерял, что Михаил опять расстроился и решил выйти на первой же остановке. Электричка стояла две минуты, так что он едва успел выпрыгнуть из последнего вагона на гравийную насыпь: платформа закончилась метрах в десяти от места его приземления.
Железнодорожная станция находилась в нескольких километрах от большой станицы, в которую Михаил решил не заходить. Он открыл атлас и, ногтём проведя линию до места назначения, пришёл к выводу, что по трассе полтысячи километров пути, а напрямую в два раза короче.
Было начало мая. На Кубани это разгар весны, торжество, праздник, цветение садов, птичий перезвон, травы и цветы свежие, крепкие, и озимые стоят, будто солдатики, радуя крестьянский глаз. Воздух терпкий, ароматный. Тёплый ветерок ласкает лицо, волосы, и хочется петь. А люди, весёлые, деловитые и трудолюбивые, как муравьи, дружно копошатся на своих полях, огородах, дачах: кто досаживает картофель, а у кого уже идёт прополка. И разговоры всё только о земле, о севе, о всходах.
Наученный горьким опытом Михаил уже не просил поесть и переночевать, а предлагал помощь. И всегда находились люди, кому были нужны рабочие руки. После работы его сытно кормили и оставляли ночевать. Зачастую это были одинокие женщины, вдовы. Весной требовалось много мужской силы в хозяйстве. В некоторых полузаброшенных хуторах Михаил был прямо-таки нарасхват. Он почувствовал свою нужность и, как это бывает у не очень умных людей, загордился. Может быть поэтому, а может быть, виновата весна или забывчивое время, но у Михаила проснулись мужские желания. Конечно, он был не уверен в себе, но попробовать был бы непрочь.
Однажды Михаил поправил душ у одной бойкой одинокой женщины лет сорока. И немного он сделал. Как сам понимал, не заработал даже обеда, но женщина оставила его на ночь. Он принял это за добрый знак. Вечером хозяйка готовила ужин, а Михаил думал о том, что нигде не кормят мужчин так сытно и обильно, как здесь, на Кубани. Он сидел на порожке хаты, а казачка накрывала на стол во дворе под грушей, то и дело выбегая из летней кухни с тарелками.
На столе уже стояла запотевшая бутылка самогонки, жарко светились румяные пирожки с печёнкой, белела сметаной большая пиала, горкой были навалены на тарелку домашние колбаски, на блюде лежала вынутая из борща утка в звёздочках моркови и в лентах капусты. Михаил обалдел, а женщина уважительно сказала:
– Вы пока мойте руки, а я на стол подам.
Михаил гремел умывальником, а сам думал: «Ну и едят же казаки! На столе навалом жратвы, а она ещё чего-то собирается подавать. Конечно, будешь крепким и весёлым от такой-то пищи. И мужская сила не пропадёт». А хозяйка поставила на стол тарелки с дымящимся борщом, положила в них по две ложки сметаны и, налив по полному стограммовому стаканчику самогона, пригласила работника к столу.
– Ну, приятного аппетита, Михаил Михайлович, кушайте на здоровье, – умильно сказала она и, опрокинув стаканчик, стала с удовольствием закусывать борщом. Михаил от выпивки отказался.
Хозяйка уговаривать его не стала, но заметила:
– Я тоже не пью. Так, пропускаю для аппетита по стаканчику перед едой.
Борщ был удивительно наваристый. И не только из-за жирной утки. Хозяйка сказала, что заталкивает борщ салом. Перед тем как отставить кастрюлю с борщом с огня, в него кладут старое сало, растёртое с луком. Это и придаёт кубанскому борщу особый вкус.
Опустошив тарелку, Михаил почувствовал себя сытым, а казачка уже разломила пополам утку и всю заднюю часть положила ему в тарелку. Михаил не отказался. Обсасывая последнюю косточку, он вдруг вспомнил, что сегодня пост.
«Согрешил», – мелькнуло у него в голове. А меж тем назревал второй грех. Михаил смущался и краснел, не зная, как высказать свое желание, потому что имел только супружеский опыт близости с женщинами. Подготовительная работа шла полночи. Временами Михаилу казалось, что женщина всё понимает и издевается над ним. Наконец, они пришли к согласию, но, увы, он не смог реализовать своей потенции.
На рассвете, когда выгоняли коров в стадо, хуторяне увидели потрясающую картину: богомолец, примелькавшийся за неделю пребывания на хуторе, совершенно голый бежал по улице; в руках он держал мешок и охапку одежды, которая, свисая, прикрывала причинное место. Он бежал, петляя от дерева к дереву, стараясь укрываться за раскидистыми вишнями, росшими вдоль хат. А за ним в одной сорочке по середине улицы неслась со скалкой разъярённая казачка, у которой он работал накануне, и орала во всё горло:
– Жирненького захотелось?! А ты отработай! Поганый мерин! Холощеный хряк! А туда же, куда и люди!
Выбежав за околицу, Михаил оделся. Сапоги остались на хуторе, но, благо, земля была уже тёплая. Не сверяясь с картой, на которой, кстати, этот хутор не был обозначен, он пошёл куда
