Погодин, историк, профессор Московского университета, одно время бывший в близких отношениях с Пушкиным, очень тяжело переживал смерть поэта. «„Пушкин, наш славный Пушкин — погиб, — писал Погодин чешскому слависту П. Шафарику 21 февр. 1837. — Потеря сия невозвратима для литературы русской. Он первый наш народный поэт“. Погодин резко осудил Дантеса («поганый бродяга») и выразил беспокойство о судьбе наследия Пушкина».
Так может быть решение о печатании «Слова о полку Игореве» в Русском историческом сборнике было продиктовано стремлением сохранить хоть что-то из устного наследия Пушкина? Ведь о «Слове» с Пушкиным говорил И. М. Снегирев, издающий сборник. Ему известны были суждения Пушкина о «Слове», слышанные им в разговоре 15 мая 1836 г. На эти детали приходится обращать внимание, потому что ни до Снегирева, ни после него подобным образом «Слово о полку Игореве» не издавалось. Что же особенного в этом издании?
Снегирев издал «Слово о полку Игореве» без перевода на современный язык и сопроводил его небольшим комментарием, обосновывающим те или иные написания. Изменения им внесены в основном пунктуационного характера и объясняются они всегда словами «как того требует смысл» или, говоря иными словами, Снегирев, исправив пунктуацию, тем самым дал иное прочтение ряда мест памятника. Изменено написание некоторых предлогов: в издании 1800 г. было къ мети , у Снегирева — къметщ похоти он разделил — по хоти, тоже с объяснением — «по смыслу». Но главное — Снегирев изменил пунктуацию. И вот рассматриваемое нами темное место, над которым ломали головы столько лет, в его издании на с. 108 написано следующим образом:
«Спала князю умь по хоти, и жалость ему знамение заступи. „Искусити Дону великаго хощу бо, рече, копие приломити конецъ поля Половецкаго съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомъ Дону». Примечание: «В первом издании 1800 года напечатано: „похоти, я разделил здесь на два слова по смыслу; см. ниже, стр. 112: „забыв — хоти, т. е. жены».
На с. 112, куда для аналогии отсылает Снегирев, речь идет о супруге князя Всеволода, прекрасной Глебовне: «Кая раны дорога, братие, забывъ чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола и своея милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая?» Кроме того, Снегирев в своих комментариях несколько раз проводит сопоставления с переводом В. Ганки (который, напоминаем, был и у Пушкина), а у Ганки к слову «хоть» есть примечание: «8ѵо]а тііуіа сйоіі петйге Ьуіі Дпё пег — своея милыя хоти, т. е. супругы». В чешском языке сохранилось это древнее славянское слово в его первоначальном значении. На этом основании и разделил И. М. Снегирев похоти на два слова. На то что хотъ было синонимом жены еще в XII в., позднее указывал и П. Лавровский.
Но самое главное, что внес в прочтение этого места Снегирев, — это новое деление на предложения. Точка поставлена «по смыслу», т. е. именно там, где она только и может стоять, — в логическом конце предложения. Ведь как раз слова искусити Дону великаго, которые грамматически не связаны с этим предложением, и вносили сумятицу в его истолкование. Вот поэтому Пушкин и сделал свое замечание — «слова запутаны».
На синтаксическую неорганизованность этого предложения в свое время обратил внимание А. А. Потебня, который в комментарии к этой фразе записал: «что-то здесь лишнее», «нет грамматической связи между „похоть“ и „искусити». Н. А. Мещерский пытался сделать синтаксический разбор этого предложения, где во второй его части названы последовательно все члены: подлежащее жалость, косвенное дополнение в дат. падеже ему, прямое дополнение в вин. падеже знамение, сказуемое заступи, а слова искусити Дону великаго в схему не укладываются.
Н. М. Дылевский также пытался добраться до смысла предложения путем использования синтаксического параллелизма. Он построил даже такую схему:
спала юіязю умь похоги
и жалость ему знамение заступи (искусити Дону великаго).
Как видим, и на этой схеме, которая должна была показать синтаксический параллелизм двух частей предложения, эти слова также в схему не укладываются, потому что они отсечены от следующего предложения.
Исправил Снегирев пунктуацию и в других местах памятника, всегда оговаривая свои поправки, и на это обратил внимание Д. Дубенский, упомянув в предисловии к своему изданию «Слова о полку Игореве»: «Снегирев переменил знаки препинания». Но как изменился от этого смысл — на это Дубенский внимания не обратил.
Что же нового внесло прочтение Снегирева?
Страстное желание Игоря достичь Дона великого не отменяется, но только его высказывает сам Игорь в речи к дружине:
Братие и дружино!
Луце жъ бы потяту быти, пеже полонену быти; а всядемъ, братие, на своп бръзыя комони, да позримъ синего Дону...
Искусити Дону великаго хощу бо, — рече, —
Копіе прйломити конецъ поля Половецкаго, с вами, Русици, хощу главу свою приложити а любо испити шеломомъ Дону.
А слова «Спала князю умь по хоти, и жалость ему знамений заступи» — это законченное предложение, вставная конструкция, авторский комментарий по адресу князя Игоря, который думал об оставленной супруге — хоти — и поэтому не обратил внимания на зловещее знамение.
В известном споре о том, чем считать форму спала — аористом 3 л. ед. ч. от палаты или перфектом от спаднути — Н. М. Дылевский соглашается с доводами Р. О. Якобсона: «Наиболее убедительные доводы, как нам кажется, дает Р. О. Якобсон. Он видит в спала аорист от глагола спалати, хорошо известного в форме палаты (без префикса) в древнерусском языке». Аорист видят в этом слове А. К. Югов, В. И. Стеллецкий, Н. А. Мещерский, В. П. Адрианова-Перетц. Л. П. Жуковская в ответе В. Ф. Соболевскому тоже признает, что это может быть аорист, и тогда это слово — сказуемое. Обычно в этом случае ищут второй главный член — подлежащее. По нашему мнению, в этом предложении нет подлежащего, оно безличное. Князю — дополнение в дат. падеже, умь — прямое дополнение, по хоты — тоже дополнение. Возможно ли безличное предложение со сказуемым в форме аориста? Ответ дают памятники древнерусской письменности: в Новгородской летописи по Синодальному списку XIII—XIV вв. под 1143 г. читаем: «И бы вода велика вельми въ Волхове и всю де, сено и дръва разнесе; Озеро морози въ нощь, и растьрза вѣтръ, ивънесевъ Волхово, и поломи мост, городнѣ отиноудь безнатбе задесе».
Словосочетание спала по хоты тоже имеет аналогии в памятниках письменности да и в самом «Слове о полку Игореве»: «Плачется мати Ростиславя по уноши князи Ростиславѣ»; в Повести временных лет по Лаврентьевской летописи под годом 985: «Ольга же, поимши мало дружины, легъко идущи приде къ гробу его иплакася по мужи своемъ»; в Галицкой летописи под 1262 г.: «умре княгиня Миндовговая и поча карити по ней... И посла Миндовг по свою свѣсть, тако река: се сестра твоя мертва, а поѣди карити по своей сестре»; в летописном рассказе о походе Игоря (по Ипатьевскому списку): «тако нынѣ жалоую болми по Игорѣ, братѣ моемь». Эти параллели убедительно показывают, что спала умь по хоты — это обычная для древнерусского текста конструкция. В переводе на современный "русский язык" это можно бы выразить приблизительно так: Сжигало князю ум (мыслями, беспокойством) по супруге. И жалость ему знамение заступи — вторая часть сложного предложения, смысл которой: и жалость (Пушкин подобрал прекрасный эквивалент — горесть) заслонила ему знамение.
При таком прочтении Снегиреву не понадобилось изменять ни одной буквы в тексте, только переставить точку и написать раздельно по хоти. Эти изменения не затрагивают оригинал, а касаются только прочтения в первом издании.
Итак, как нам кажется, И. М. Снегирев еще в 1838 г. нашел выход из заколдованного круга, каким стало это предложение из-за неправильной пунктуации.
Очень возможно, что такое решение было найдено не одним Снегиревым, возможно, его нашел и Пушкин, так как в приведенном выше его варианте данной фразы (Пришлось князю, мысль пашіги и горесть знамение ему удержало) точка поставлена как раз после слова удержало, которым Пушкин перевел заступи. И даже если это не было решением Пушкина, то это могло быть согласованное с ним решение И. М. Снегирева, мнением которого интересовался Пушкин.
Если относительно разбираемого предложения мы можем говорить лишь предположительно о точке зрения Пушкина, то безусловно известным является мнение А. С. Пушкина о начале поэмы. Он отрицал вопросительное значение частицы ли в словах: «Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие, начати старыми словесы трудныхъ повѣстий о пълку Игоревѣ, Игоря Святъславлича!» Им убедительно показано, что начало Песни все переводчики читают неправильно: «не прилично ли нам было бы?» Такое прочтение находится в противоречии с последующей мыслью: а начаться сей повести по былинам сего времени, а не по замышлению Бояна. Но дадим слово самому Пушкину: «Во-первых, рассмотрим смысл речи. По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же петь по былинам сего времени (то есть по-новому) — а не по замышлению Боянову (т. е. не по старому). Явное противуречие. Если же признаем, что частица ли смысла вопросительного не дает, то выйдет: Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна».
Это убеждение у Пушкина сложилось прочно, он его сформулировал и записал, он подчеркнул в писарской копии перевода В. А. Жуковского это ли , давая тем понять, что он не согласен с обычно принятым переводом.
А как в издании И. М. Снегирева? Именно по Пушкину: «Не леполи ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудных повѣстий о плъку Игоревѣ, Игоря Святъславлича!» Восклицательный знак здесь подчеркивает, что и намёка на вопрос не может быть.
Этот факт, равно как и обстоятельства, связанные с появлением публикации И. М. Снегирева, позволяют предполагать, что чрезвычайное решение, связанное с появлением в Русском историческом сборнике «Слова о полку Игореве», было данью памяти великого поэта со стороны редактора сборника М. П. Погодина и издателя И. М. Снегирева, чтобы сохранить «светлые» мысли Пушкина о «Слове», которые он не успел изложить в связном исследовании.
О КАКОЙ ЖЕНЕ МЫ РАССУЖДАЕМ ?
К сожалению, да. Не успел. С другой стороны, не внесло бы путаницу бесспорную и непререкаемую, если так сказал сам Пушкин? Начало повести очевидно читать следует так:
Не лѣпо ли ны бяшетъ, братiе,
начяти старыми словесы трудныхъ повѣстiй
о пълку Игоревѣ, Игоря Святъславлича!
начатижеся тъй пѣсни по былинамь сего времени,
а не по замышленiю Бояню.
И сомнений нет в том, что времена "старые" встретились в повести с "новыми", но зачем же было слово "бяшеть" игнорировать в стихах и переложениях? В статье "Не лѣпо ли ны бяшетъ...?" я
