АННУШКА
Присев на скамейку у открытого настежь оконца и опершись головой на раму, она задремала. Распухшие ладони со скрюченными от непрестанной работы пальцами нервно подрагивали на коленях. Легкая занавеска, с каждым порывом ветра то и дело колыхаясь задевала лицо, но Аннушка ничего не замечала сквозь сон, кроме долгожданной тишины. Скоро прибегут с улицы проголодавшиеся внуки, шумной гурьбой залезут за широкий стол и будут смотреть на бабку голодными глазенками. Старшой и самый шкодливый Васька обязательно стащит из общего чугуна кость обсосать, хотя на ней еще с прошлых раз ничего не оставалась, даже запаха. Раздразненные его наглостью младшие хором завопят, по детской наивности полагая, что им чего-то не досталось. Вспомнились сытые довоенные годы, уха из разных видов местной речной рыбы и горячие пироги с грибами. Перед лицом словно что-то потемнело, напряженно зависло…
– Анна, ты отчего это днем спать удумала? – напряженно всматриваясь в до боли родное лицо спросил, не ко времени вернувшийся хозяин. – Не захворала?
– Иван? Ты пошто так рано? Случилось чего небось? – забеспокоилась Аннушка, неожиданно увидев перед собой мужа, да и стыдно как-то стало за свою минутную слабость.
– На реке волна поднялась, не поплывем никуда покамест не утихнет. Покормишь?
Женщина поднялась со вздохом: не рассчитывала она с обедом на него, но не морить же голодом кормильца и опору. Ее Иван Григорьевич самый здоровый мужик на селе. Вона как давеча поборол двоих разбуянившихся призывников и, скрутив веревками, кинул в овраг. Парни, отлежавшись в крапиве да протрезвев, его опосля благодарили, когда другие за ночное хулиганство с дракой и погромами в штрафной батальон угодили. Молодые, бестолковые ведь совсем, младше, чем их родимые сыновья, разбросанные по разным фронтам: Гришка, Яшка и Федяшка.
Иван Григорьевич, зачерпывая деревянной ложкой из чугуна странно пахнущее варево со свекольным листом, покосился на закопошившийся в люльке маленький сверток. Рожденная единственной дочерью внука, была ближе к сердцу, чем другие ребятишки от снох. Выходят ли? Мать отправили на лесозаготовку, а дите выкормить как-то надобно. Достал из-за пазухи маленький кусочек пахучего ржаного хлеба и положил на край стола.
– Ты это, Анна, пожуй хлебец да в тряпочку заверни для Галинки, пусть сосет себе.
Жена, заслышав шум с улицы, тут же спрятала заветный кусочек на груди под рубахой.
Прибежали ребятишки, сперва остолбенели в проходе, завидев деда в доме. Строгий он был. У него не забалуешь. А как иначе такую гвардию на ноги без отцов поставить? Анна разложила ложки и выдала каждому по сизой лепешке, замешанной на горстке муки с травой. Иван Гаврилович свою ложку степенно облизал и подвинул чугун к ребятне, что означало разрешение черпать, кто сколько сможет, главное ни капли не уронить мимо. Заветная кость осталась лежать внутри. Яичек бы сейчас. Но последних курочек, Аннушка свезла следователю, ведущему дело Ивана, когда тот перебросил через забор комиссара, конфискующего для нужд армии их единственного коня.
Потом было бурное обсуждение последних событий, произошедших в округе за половину дня, обработка свежих ссадин и царапин, уже при лучине штопка протертых портков. А ночью Аннушка тихонько плакала от жалости к, натужно сосущей вместо материнской ее пустую обвислую грудь, внуке.