До широкой Ангары бежать по жаре было совсем не охота, и ребята решили искупаться в местной речушке, протекающей как раз недалеко от их станции, где есть удобный вход меж кустов и куда местный пастух гоняет коров на водопой.
– Глянь-ка: три медведя куда-то потопали, – пробурчала вслед сварливая бабка Аксинья, живущая на окраине поселка.
Надо сказать, что три медведя – это три неразлучных товарища, примерно одного возраста, крупных не по годам, и живущих на соседних улицах. И надо же такому статься: всех троих звали Витьками. Это в поселке так звали, а в школе, разумеется, по имени и фамилии, как полагается. Но на дворе стояла середина лета и оголенные по пояс, босые, загорелые и довольные три медведя Витьки, шумя и толкаясь направлялись купаться.
Рядом катился вечный спутник всех проказ и проделок коротколапый и чумазый вечный щенок – пес Шарик. Зимой Шарик был больше похож на снежок, такой же белый, пушистый и мягкий, но в эту пору цвет лохматой шерсти сливался с тропинкой. Принадлежало это пушистое чудо самому упитанному Витьку, к имени которого часто добавлялся титул: Граф Сало, на который он, в силу своего покладистого характера, никогда не обижался.
Поесть любили конечно все, но Граф Сало особенно. Именно из-за него мать ругала корову за малый удой и даже однажды обращалась к похожему на умную крысу ветеринару. Откуда ей было знать, что молоко в неучтенном количестве до рассвета прямо от коровы отправляется прямиком в ненасытную утробу старшего сына. Витек, рано смекнув что к чему, самостоятельно научился доить Ночку, а Шарику перепадало молочка, как невольному, но надежному соучастнику.
Песчано-илистый берег был взрыт копытами, и вода возле него стояла мутная, а вот поодаль можно было смело купаться, или плавать, бороздя руками по каменистому дну мелкой речушки.
– Чего раскорячились? Почесали купаться! – крикнул самый вытянутый Витька, скидывая на ходу штаны с закрученными гачами, из которых тут же полетела и пыль, и сухие травинки.
– Пожрать бы, – вздохнул другой, ощущая щемящую пустоту в животе.
– Искупаемся, и айда за черемшой, – вдохновил третий. – Я знаю, где еще не переросшая есть.
Веселые брызги, взлетая, искрились в жарких лучах сибирского лета. Шарик, получивший невзначай по сопатке, обиженно взвизгнув, устремился прямиком к берегу и ожидал своих спутников, укрывшись в теньке. Мальчишки продолжали барагозить и прыгать друг на друга, придавливая ко дну. Наконец то они утомились и вылезли погреться.
– Шибко жрать охота. Где там твоя черемша?
– Погнали за мной!
Ребята, после непродолжительной пробежки остановились, удрученно уставившись на разлегшихся коров, именно в том месте, куда они стремились.
– Сожрали!
– И утоптали!
Тут у титулованного Витька, во все глаза смотрящего на притягательное коровье вымя, возникла дерзкая затея.
– А давайте мы их подоим!
Мысль подхватили, даже не удосужившись подумать: а во что собственно они доить собрались.
Длинный Витька остался на стреме, наблюдать за спящим пастухом, и в случае чего должен был рыкнуть по медвежьи, а двое других в полуприсяде отправились к ближайшей разлегшейся на окраине перелесья буренке.
Только вот незадача: скотинка, оказавшаяся молодым бычком, подскочила и, не собираясь подпускать к себе каких-то там подозрительных нахалов, задрав хвост ринулась в сторону. Затрещали кусты. Коровы насторожились. Пастух на шум приподнял голову. Длинный Витька, как и было уговорено, зычно рыкнул. Ошалевшее от страха стадо рвануло в рассыпную. Три медведя сверкая голыми пятками кинулись напролом в поселок, по дороге обогнав даже самых резвых буренок.
Вечером бабка Аксинья, наслушавшаяся рассказа о проказе трех медведей от, полдня собирающего стадо, пастуха, целенаправленно отправилась к родителям требовать наказания виновников коровьего переполоха. Самому пастуху, проспавшего внезапное нападение, взывать к справедливому возмездию было совсем неловко. Уверенным движением Аксинья распахнула калитку во двор дома Графа Сало, рванула внутрь и, не заметив свернувшегося клубочком у ворот пыльного Шарика, наступила ему на хвост. Добродушный песик, не успевший воззвать к своему человеколюбию и всепрощению, поддался природному инстинкту и всеми зубами впился в дряблую щиколотку. Бабка взвыла от такого приема, чертыхнулась, махнула на все рукой, и рванула назад. Вышедшая на шум из дома мать, постояла, огляделась, и не заметив ничего такого, о чем бы стоило задуматься, закрыв калитку, вернулась в дом. Непреднамеренно спасший от возмездия трех медведей Шарик, свернувшись клубочком заснул на прежнем месте.