Произведение «Плагиат допуск пропуска» автора Алексия Зубова

Милана Унирамасова писала своему другу сапожнику Ерофею:
"Я востребована. Нефигово рецензирую. Приколись. Не то что медлительный аутсайдер до меня. Втыкни. Затусить мы сегодня не сможем и фачиться тоже.
Посторайся и дождись." - Милана Унирамасова перестала писать, чтобы задуматься. Она что-то задумала. Она стала писать своему другу Никитину:
"Прикинь. Я востребована. Это мэтчится с тем, что вчера я удумала за завтраком. Съездив в Африку, думаешь ты, не собираюсь познакомить тебя? Разачарована. Порассуждай. Не морочайся. Соблазню, как увидимся летом. Урожай банан и урожай апельсин состоялся, урожай мандарин завершился. И чо? Таки будем в колхозе? Транспарантами не станем. Привезла коробку банан, коробку мандарин и ящик апельсин. Нам хватит кимидзима, чтобы комфортабельно."
......................
Милана писала рецензию, на слове "комфортабельно" остановилась и призадумалась. Она что-то задумала. В этот момент лента Мёбиуса слепяще-безмятежно сраслась. И коль скоро ум Миланы Унирамасовой заполнен мраком, неоклассические зеркала показали скрупулёзно свитый из трубчатых сухожилий барельеф, где были камасутровые сцены.
Ох как прозрачно слоится восприятие, как полиэтиленово отслюнилась плоскость от плоскости - это речная фреска продолжает двигаться по пути предопределённости и вдруг остановилась на барьере; и атлет в колоколах из колокольной темы, с неожиданным носом от утки, преклонил себя, чтобы взглянуть на распластавшуюся на дороге, в пыли, похожей на мух; на руке у неё блестел бриллиант, похожий на пчелу, и возле неё летала пчела, похожая на бриллиант.
Пепельно-ржавый сумрак приоткрыл кубическую ночь; нет и не будет газетно-печатных канавок сердечного ритма; свёрнутый шнур от остывшего аппаратно-беспокоящего устройства; бегло просмотрев цифры памяти, Ё определил себя, как внутреннюю схему оливково-слепого отслоения.
Бесконечность прошла до конца и, дойдя до конца, упёрлась в изнанку. Татуированный костолом и неподвижная стеклянная стена.
Тут приблизился претендент на мягкое молоко, оно было куполообразным и растворилось уже как дня три во всплесках дождя на лужах, которые, как глиняные гейзеры - негативные звёзды, возникшие из криков сумасшедшей женщины, который был в воздухе и чем-то вонял, кажись, октябрьскими яблоками и летучей паутиной.
Тем временем некто по имени Ё сильно сопел, когда садился на продавленный диванчик; он себя самого приволок с ветра в безветрие; в руке он держал свои дряблые икры, похожие на курицу из бульона. Он соорудил в своей системе. Возникло непредвиденное - продолжение того, что уже состоялось в пространстве, не исключая времени.

.............................

Время ждало. Солнце всходило. И время началось. Оно пошло и когда солнце заходило, оно остановилось. Но было другое время, помимо того, которое прекратило себя на закате солнца.
Другое время ждало. Как только время перестало, время другое пошло и шло до рассвета.

Милана присоединилась к дивану, чтобы уснуть. У неё была голова, как у некоторых, у которых была. Её мысли решили продолжить себя. Так появилось нечто: изогнутая кисть руки совершенна, как античная посуда из тамошней глины, чтобы пить из неё выпивохам. Бородатые симпосиасты; мраморные станции, сквозившие в полузеркалах; человек. который что-то внезапно понял. Он дошёл умом, что не нравятся ему женщины без перчаток с лоском, как у змеи; жёсткий свет похож на латунь, поэтому тот, которого звали Ё, распластавшись в устойчивом кресле, совместно с работающим телевизором бормотал; дремота, как полотно железно-выпуклого пролога, его поджидала и он пришёл к ней быстро, как мог.
Две комнаты, одна расширялась, другая в то же время сужалась; и он вспомнил про коровье пищеварение; из узкой комнаты он увидел то, что лежало в широкой ёмкости и его это возбудило донельзя; он же там находился; он же там восстал, чтобы не лежать; он начал сбор себя в дорогу к месту работы; он двигался, так он не был трупом, который неодушевлён.
Он стал крейсером помещения и путями вышел наружу, чтобы не спать больше, как прежде, то есть с головой вместе, он отныне в позе собачки не будет, потому что твёрдый мрак смягчился и молочным стал, и ожидавшаяся прогнозом погоды метелица уже ходила за окном, хотя вчера только там было чисто, как в межзвёздном вакууме.
Кто-то был аранжировщиком улиц и панорам света под угасшим небом - звенела синь, опухла бирюза, посеребрилась мантия.
Ё чувствовал, что он есмь в восторге от себя, у света были грани, как у гайки для китайского фонарика; Ё увидел в голове нутро, где лежала материя, а на ней сидели эйдосы, у которых было намерение обмануть; поэтому египетские гравюры указывали на кирху среди пирамид в частоколе; ведь ночью он переживал несравненные поллюции, перебирая возбуждённым мозгом тех, которые были Ю, Е и Ы; эти замужние буквы позволяли многое и изгибали стан, чтобы ему было удобно; с них слетали платья и ему надо было побриться, чтобы надеть намордник на гениальное, имевшее форму лица, чтобы оно смирилось и лишние вещи Оккама отдыхали в срезах метафизики, а снежные пласты, увидав, что уже оттепель, немощно отслаивались согласно строгой необходимости.
Милана Унирамасова отрецензировала и спросила мясо сваренной вкрутую курицы, оно отвечало ей: Да. Это так. Ты в пустынях своего разума это нашла.