***
Занырнув под тканые волны я едва не утонул, но всё же выбрался, да ещё и с недурным уловом. Теперь на мне были свободного кроя тёмные штаны, тёмно-бордовая рубаха на шнуровке, парочка тканевых наручей помогла мне сдержать её избыточно-просторные рукава, а снизу с этой задачей справлялся кожаный пояс, по левую сторону которого привычно легла тяжесть кошелька. Просто сказка — теперь прыткий Джар'Ра снова сможет не привлекать к себе лишнее внимание, а при столкновении с прекрасными дамами и тёмными эльфами больше не нужно будет так отчаянно напрягать пресс, переживая о производимом впечатлении. Месяцок-другой в том же темпе и следующая одежда будет ещё и красивой.
Свободная от подобных мирских страстей, Тенебрис отдаёт своему телу приказ создать инструменты подходящие для кузнечного ремесла. Судя по всему значительная доля её сознания предпочитала спать, оставляя своим механизмам выполнять чисто механическую работу. Подобное — подобным, как говорится. Используя подручные элементы окружающего мира и самого себя, автоматон складывает их в форму, греет и спаивает, получая на выходе молоточек со странной резьбой и затейливыми рунами, а так же несколько щипцов с различными изгибами и размером клюва. Драгоценное тело при этом раскаляется, заполняя помещение тёплым запахом горящих деревяшек, обращаемых в уголь. Иронично, но даже подобные фокусы делают состояние Тенебрис только вторым по степени накала — первой была Ахана, сотый раз пересекающая склад из конца в конец. Девчушка переживала из-за долгого отсутствия долговязого красавчика и её нервозность постепенно передавалась окружающим.
Что до вашего скромного слуги — ему наконец выпадает возможность как следует изучить забавный осколок, найденный за какое-то мгновение до мистического явления Ханаан. Удалившись в дальний угол хибары, я устраиваюсь поудобнее на ворохе пропахших сыростью тряпок и принимаюсь вдумчиво счищать грязь с гладкой поверхности, стараясь не порезаться о скол. Смутное узнавание есть в этом всём — обсидианово-чёрная поверхность, хищные грани и белая краска, выдающая существование продолжения рисунка. Пока мне остаётся довольствоваться не то образом щупальца, не то длинным закручивающимся хвостом, протянувшимся далеко за границы обломка. Вглядываясь в узоры, мои очи заволакивает дрёма наяву, некое подобие транса заставляет картинки сменяться одну за другой, отвлекая от багрового занавеса опрокинутого позади них.
Сторонним наблюдателям могло показаться, что сердобольному Джар'ре вздумалось помолиться, но даже если бы такое поведение было мне свойственно, здоровым происходящее не стал бы называть даже угрюмый Сарит, с его вечными головными болями — смуглые руки бывшего попрошайки трясутся при как у обезумевшего пианиста, задавшегося целью отыграть концерт в три минуты и пораньше отправиться домой. Моё тело заходится кататонической дрожью и пока Ханаан опасливо наблюдает за конвульсиями, стараясь разглядеть за ними магический фон, добросердечная Ахана не раздумывая подступает ближе. Милосердная девчушка берёт меня за руку и разворачивает к себе, осознавая что глаза мои уподобились кострам, источающим тепло, свет, дым… проваливаясь в это гипнотическое зарево, будто призрак она путешествует по волнам чужой памяти. Мир обращается неспешным калейдоскопом мгновений, где худощавый замызганный мальчишка преодолевает тяготы жизни на улицах. Чернушное разнообразие того как человек может зарабатывать себе на хлеб.
***
Взгляду предстают оживлённые рыночные ряды в жаркий день. Буйство красочных тканей проносится бешеной пляской. Гомон множества голосов. Странное произношение. Повсюду, куда ни глянь — обожжённая глина и жгучий песок. У одного из прилавков виднеется смутно знакомый мальчуган. Смуглый как и все местные, кожа да кости, своей болезненной слабостью он прикрывает обман и коварство. Крохотные пальцы скользят по рукавам, шарят по карманам и прямо на ходу тащат вещи с прилавков. Мельтешение, гам, ароматы пряных специй и сладких фруктов, чей запах становится агрессивным вторя безумству нестерпимых солнечных лучей. Пресыщенное обилие жизни укачивает экзотической непривычностью.
Душа ухает вниз, прямо в пятки, проваливаясь в темноту и грохот. Нужно раскрыть глаза. Раскрыть глаза и увидеть что на самом деле это просто тусклый подвал. Пьяная толпа ревёт, беснуется подёрнутая хмельной поволокой. В воздух взметаются смех и эль, слюна и пот. Неприятное, почти непристойное действо творится на замызганной тусклой арене в центре. Парочка молокососов — темнокожий парень с непослушными волосами чёрными как смоль, отвешивает неловкие тумаки более крупному и агрессивному ровеснику полуорку. Ароматы, ещё минуту назад бывшие приторно-сладостными становятся грубыми, низменными, тошнотворными. Всё сахарное стало прогорклым и липким, застревая внутри. Когда подросток полуорк с яростным криком устремляется вперёд, намереваясь протаранить вёрткого соперника, тот встречает его ударом колена, хлёстким и безжалостным словно молния. Хруст отвратительный. Девчушка вздрагивает и моргает при каждом хлёстком звуке остервенелых ударов, перетекающих в пьяный восторг и овации. Взор подёргивает поволока и на этот раз Ахана мысленно торопит темноту, обещающую побег из галдящего мускусного погреба. Охваченная неведомой силой, в которой ещё вчера она чувствовала нечто неуловимо родственное, жрица проносится через застывшие рисунки жестокости и упадка. Одними губами, по привычке, она шепчет слова молитвы надеясь на скорый спад наваждения, но вместо этого её продолжает тащить босыми ступнями по битым стёклам моего внутреннего мира.
Она оказывается напротив крепкого юноши, растрёпанного и перепуганного. Волосы его черны, даже на фоне смуглой кожи. Глаза алеют, устремляясь в одну точку позади неё, отражая статичные языки пламени.
Зал вокруг наполняют боль, разрушение и хаос. Застывшие. Затвердевшие подобно рубину, озаряющему мир блеском своих граней. Царящая вокруг неразбериха, заставляет взгляд жрицы снова и снова возвращаться к фигуре юноши. Волосы его слипаются от крови, кровью выпачкан рот, она же стекает вдоль подбородка и это удерживает разум от мгновенного узнавания.
Пожалуйста, не смотри.
Огонь, застигнутый врасплох прямо посреди разрушительного танца, походит на лепестки бумажных растений, что распускаются бурным цветом — прорастают из угольно-чёрных прорех в бревенчатых стенах и потолочных балках. Его затвердевший блеск неумолимо проявляет окружающие детали:
Нехитрые одеяния Джар'Ры забрызганы кровью. Словно перчатки она покрывает его руки. Тягучие капли медленно пытаются сорваться с пальцев.
Не смотри.
Прилагая титанические усилия Ахана отводит взгляд и всё ради того, чтобы обнаружить ещё больше этой густой бурой субстанции. В изрядных количествах она заливает полы — блестящая, гладкая. Жидкая жизнь. Вишнёвый сироп. Её рваные волны кажутся на миг замысловатыми узорами, будто бы до появления Аханы, юноша решил заняться живописью, выбрав в качестве холста весь пол этой просторной деревенской таверны.
Вот только рисунок захламляют сброшенные на пол скатерти, истоптанные полевые цветы, стеклянные осколки, глиняные черепки, части тела, столовые приборы, деревянная посуда
Не смотри.
Деревянная посуда! опрокинутые столы и недоеденная пища, разбросанное оружие…
Множество раненых и убитых людей заполняет зал. Внимание привлекают фигуры хорошо вооруженных мужчин и женщин в стёганых доспехах и дублёной коже. Но основная масса собравшихся, блеклых и слабых, бледных от ужаса, одета так же плохо и скромно как окровавленный юноша. Как большая часть павших. Грубые колотые раны вспыхивают алым на фоне серовато-белых тканей с нехитрой вышивкой.
Пожалуйста, не смотри.
Выжившие жмутся к стенам словно загнанные звери.
Выжившие жмутся к горящим стенам! Серая масса. Чёрные вкрапления. Часть из них всё ещё держит перепачканное оружие, но все они застыли скованные ужасом и смотрят в центр комнаты. Они образуют очередную арену. Очередную бойцовую яму для него одного. Их страх и отвращение обжигают, выкусывают что-то живое из Аханы, хотя предназначены вовсе не для неё, а под ногами...
О Боги... Под ногами неясная мешанина. Набор частей и компонентов — не иначе! Ведь это никак не может быть человек! Да и как в одном человеке уместить столько крови?!
Из тошнотворного транса эльфийку с синей кожей выводит голос, льющийся вальяжно и мерно. Этот фрагмент воспоминаний, закостеневший слепок времени, лишённый движения и звука — он настолько пропитался оглушительной пустотой ужаса, что протяжная речь на знакомом языке кажется здесь неуместной. Практически непристойной! Поэтому сознание начинает вдумываться в смысл уже где-то на середине фразы:
[i]"... не находишь полезным? Всё ревёшь. Сокрушаешься о том, что тебе опять чего-то недодали. Снова чего-то недостаёт. Силы, ловкости, скорости, прыткости мысли, Пластичности Мышления! "...мне не по силам протянуть руку помощи каждому..." — Ты лицемер! Я ведь даже не предлагаю тебе сделку с дьяволом. Эти силы — они твои собственные. Они уже есть в тебе. Это как