свой и сестры, не желая, чтобы та пила, словно моя сестра-бедняга была горькой пьяницей. У Нурии, само собой, масса недостатков, но только не этот.
- Дожила до старости с вами обоими! Вот уж старость так старость! – причитала мама, прихлебывая виски.
- Ма, ну что ты, дети проснутся... – упрашивал я, – мама...
Но она не слушала доводов рассудка.
- Ума не приложу, зачем мы с отцом потратили уйму денег на школы и репетиторов... Никак не пойму... Никак.
О тратах на школу нужно говорить лишь сестре, это не мой случай. Нурия всегда училась в частной школе, а меня в четвертом классе отдали в государственную, рядом с домом, так что я недорого обошелся. Впрочем, я промолчал, сейчас было не до упреков.
Я лежал в кровати, не смыкая глаз. Не мог уснуть, словно был своей сестрой. Я поднялся. Прошелся по комнате. Она была битком забита. Мы наскоро соорудили для всех постели: двух мальчишек, Серхио и Мауро, уложили в бывшей комнате моей сестры; мама разместилась с внучкой Амели на двуспальной супружеской кровати, которую много лет делила лишь с девчушкой; сестра устроилась в гостиной на диване, который при необходимости становился постелью. Как же по-разному все спят! Дети, как космонавты, путешествуют в своем насыщенном, глубоком сне, отдаваясь ему целиком и всерьез, не обращая внимания на происходящее вокруг, предаваясь мечтам о предстоящей жизни. Пожилые же, наоборот, с возрастом дряхлея, становясь инертными телами, в которых заметно усилие жить, оставаться здесь, занимать свое место, во сне ничего не делают, будто репетируют смерть.
“Дядя, я боюсь бабушку, когда она спит, она похожа на крота”, – сказал мне как-то утром Серхио. Я понимал, что он имел в виду, но никогда не смог бы так точно выразить мысль. Так и было: мама, особенно после падения, спала как маленький, беззащитный зверек, как движущийся по дороге крот, который может слепо погибнуть, если не проявит осторожность.
Я выглянул в гостиную. Услышав мою возню у двери, Нурия заворочалась в своей постели; ей тоже не спалось. Паркер отдыхал на коврике у ее ног.
- Что-то случилось? – спросила сестра.
- Ничего. Тебе что-то нужно? – поинтересовался я.
- Нет. Просто подумала, что возить детей в школу по утрам отсюда будет тяжеловато.
- Ладно, разберемся, – ответил я. – Спи давай.
- А собака? Ты его уведешь?
Паркер приоткрыл один глаз и вильнул хвостом, но отнюдь не собирался двигаться с места.
- Не знаю. Похоже, сегодня он хочет спать с тобой. Он тебе мешает?
- Да нет, – ответила сестра.
- Он спит с тем, кому больше всего нужен. Однозначно.
- Верно.
Сестра умолкла. Я повернулся, чтобы пойти к себе, но она снова заговорила:
- Я дура, правда? Наворотила дел…
Боль сестры была невыразима.
- И такое бывает, Нурия. Эй, брось, ты же у нас из нержавейки. Все будет хорошо. Вот увидишь. Мы тебе поможем.
Похоже, ей понравились мои слова, и я был рад этому. Нурия легла поудобнее и расслабилась. Я вернулся в кровать, но так и не уснул. Все эти долгие бессонные часы я думал о Корине, о ее прекрасном теле, о том, что наступит час, и я уйду из дома. Думал о том, как буду жить и спать с ней в ее съемной квартирке, как каждое утро мы вместе будем добираться из Кослады до магазина на электричке, открывать его, заниматься делами, обедать у мамы, а по вечерам, закрыв лавчонку, рука об руку возвращаться обратно, разговаривая или читая каждый свою книжку, поскольку в долгой дороге это самое лучшее. Впрочем, был и другой неплохой вариант: ездить туда и обратно на машине, раз у меня была машина и место на парковке. Я подумал о нехватке товара в магазине и, сам не знаю почему, вдруг вспомнил Козлика, моего давнего учителя литературы, и мой ручей. Я решил, что он тоже не самый квалифицированный специалист, чтобы вести уроки этики. За несколько недель до конца учебного года он связался со своей коллегой, самой красивой учительницей старших классов. Кажется, у них был даже общий ребенок, и все такое. Похоже, поэтому он так много думал о переходе через реку.
