- Знаю наперед всё, что ты скажешь, а потому говорить буду я, а ты молчи и слушай. Молчи, говорю! Если откроешь рот, я уйду, понятно? Вот и хорошо. Так вот когда у Анжелки ушел муж, а у нас еще всё было хорошо, я как могла утешала ее и по легкомыслию говорила: если бы от меня ушел муж, я бы первым делом искала, с кем переспать. Познакомилась бы в компании с приличным мужиком и поехала бы к нему домой. Хлопала бы на кухне ресницами, в постели сначала смущалась и краснела, потом страстно стонала, а после сказала бы, что он самый лучший, а когда увидела, что он растаял - стала бы прибирать его к рукам. Думала ли я тогда, что скоро сама окажусь на Анжелкином месте? Нет, не думала. Но и с кем переспать не искала, а просто погрузилась на самое дно тоскливого одиночества. Долго задыхалась от свинцового груза слез, а когда выплакалась и всплыла на поверхность, то поняла, что надо жить дальше…
Она вспомнила, как после всплытия отправилась с Анжелкой в Турцию, где к ней стали возвращаться краски и запахи жизни. И неспроста: море, солнце и пляж – это в любом месте земного шара подходящий повод для любовного приключения. На пляже смотрела на кофейную наготу отдыхающих и представляла, как они вместе с миллиардами других людей в эротическом угаре раскачивают по ночам планету. Вселенские ли масштабы человеческого блуда или животворящее время тому виной, но бывший муж с каждым днем тускнел и отступал на задворки сознания, а его место занимал пока еще неясный мужской силуэт. Разглядывая сквозь черные очки досужих мужчин, она ощущала слабые признаки давно забытого волнения. Сверх того, обнаружилось, что на ее чертовски соблазнительную тридцатипятилетнюю наружность откровенно поглядывают в том числе и молодые. С ней пытались знакомиться, и будь у нее желание, она могла бы запросто переспать с одним обходительным, импозантным немцем.
Бывший муж воспользовался затянувшейся паузой и хотел что-то сказать, но она резко его одернула:
- Молчи! Ни слова, не то уйду!
И в раздражении продолжила:
- Понимаю теперь, почему ты не хотел детей: тебе всегда был нужен только секс. Для тебя наш брак был чем-то временным. Что ж, ты от души мной попользовался и поменял на молодуху…
Ей вдруг вспомнилось, как забравшись вечером в кровать, она льнула к нему и лепетала: "Хочу нежно…". Знала, что он сделает всё, как надо, и ей останется только закрыть глаза и наслаждаться. Вспомнила, как глядя на него поблескивающими от предвкушения глазами, объявляла: "Сегодня можешь потолкаться!" Или предупреждала: "Будь осторожен, у меня овуляция". Он улыбался, зная, что сегодня окропит ее живот, и она бережно размажет его семя, а потом с подчеркнутым удовольствием оближет слегка выгнутую ладонь. Вспомнила, как растягивалась в полулежачем положении, а он, подогнув ногу и подставив ей бедра, устраивался сбоку и сливался с ней в затяжном поцелуе. Затем спускался к изысканнейшему, как он говорил, лакомству - ее груди. Она тихо млела, ее слепая рука находила его бедра, а он прибирал к рукам ее волшебную лампу, и они доводили друг друга до подрагивающего исступления, за которым следовала неземная благодать. Спрашивается, чего ему еще надо было?!
- А теперь она тебя выгнала, и ты хочешь, чтобы я тебя приняла назад! Даже не надейся! Никогда тебя не прощу, потому что ты не только неверный, но еще и непорядочный! А такого ни одна порядочная женщина не потерпит!
Турция вдохновила ее на новые, с мстительным отливом отношения. Всё случилось донельзя банально: малознакомая компания, приятное безволие, такси, услужливый провожатый, его квартира, обоюдное смущение, постель. В компании он был боек. С бокалом в руке и блеском во взоре, с затаившимся и жарким, как суховей выдохом он произносил тосты и не сводил с нее глаз. В постели же оробел, и в первый раз всё вышло, как между бродячими собаками - сука хвост задрала, кобель залез, потолкался, потолкался, и в сторону. К этому моменту она ничего о нем кроме имени не знала. Позже выяснилось, что он на пять лет ее младше и что она ему сразу понравилась.
- Между прочим, у меня давно уже любовник. Не тебе чета. При квартире, при деньгах, а главное, порядочный. Замуж зовет, только я не тороплюсь – слава богу, ученая. Пока постели хватает. В постели он хорош, ничего не скажешь. Готов днем и ночью. А главное, детей хочет…
На самом деле произносить тосты у него получалось куда лучше, чем заниматься любовью. Безусловно, он старался, но ему не хватало вдохновения. Того самого вдохновения, что во всех прочих случаях делает мужчину Мастером, а в постели - Повелителем. И пока он старался, она лежала и вспоминала их с бывшим мужем любовные утехи. Вспоминала, как на первых порах раскрывался недюжинный кобелиный талант мужа и свои попытки установить хоть какие-то правила, чтобы ограничить его усердие, к которому она в силу неопытности была еще не готова. Вспоминала, как он, пользуясь ее беспомощным состоянием, исподволь их нарушал. Например, придя в себя, она могла обнаружить, что сорочка шелковым обручем опоясывает ее живот, а голая грудь разбухла от укусов; что резинка валяется на полу, а ее бедра забрызганы его семенем и к тому же он обильно запятнал ее своим пóтом. В ответ на ее показное возмущение он возражал, что всё делалось с ее молчаливого согласия, и поди тут докажи обратное. Вспоминала, как постепенно вошла во вкус и отменила все формальности: уже не пряталась под одеялом, не устанавливала дистанцию, не стеснялась наготы, случалось, манкировала стерильностью и, вообще, вела себя по-домашнему. Немудрено, что его фривольности стали логическим продолжением тех послаблений, которые она ему и себе позволила. За этим последовали парнЫе, визгливые удовольствия, которым она предавалась с крайним и всеохватным бесстыдством и фантомы которых осели на ее сердце позолоченным слоем. Ей нравилось, как муж, навалившись, прятал ее меж расставленных локтей, словно желая дать понять всему миру, что она принадлежит только ему. В ответ она скрещивала над ним ноги и пятками, как шпорами задавала амплитуду и силу волнения его бедрам. При этом ноготки ее разгуливали по его спине и, добравшись до ягодиц, вонзались в них словно стимулы погонщицы. Муж возбуждался все громче, все сильнее, а вместе с ним и она. Ей было и сладко, и жутко, ее страдальчески распахнутые глаза слепли, тело охватывало неведомое блаженное безумие. Казалось, эта острая, сладостная мука не кончится никогда. И апофеозом его утробный, кряхтящий стон и ее воющее безумие, лучшим спасением от которого был обморок…
- Когда ты ушел, ты даже не подумал, как я буду выживать. Но я выжила, и теперь ты для меня никто. Я даже не обижаюсь на тебя. Потому что обижаются побежденные, а я победительница. Не я к тебе приползла, а ты ко мне…
Помнится, после первого соития с любовником она испытала злорадное удовлетворение. Знала ли она, что ее злобная радость и есть то самое хрестоматийное "упоение мрачной бездны на краю…", которое в бою рождает бесстрашие, а в ее случае – бесстыдство? Вряд ли. Она поняла это лишь со временем, и если сначала мстила мужу за предательство, то потом за то, что он заставил ее преступить нравственный закон. И это то, чего ему никогда не замолить. В тот первый вечер ей открылось ее истинное, животное, припудренное тонким слоем человечности Я, а именно: кем бы она ни прикидывалась, каким бы благочестием ни кичилась, по сути, она - падкая на пещерные удовольствия самка, оплодотворить которую мечтает каждый самец. Они хотят ее, она хочет их, и все слова, которыми они обманывают друг друга - лишь шелуха на их низменном стремлении.
- А ты не горюй. Баб много. Найдешь себе кого-нибудь. Только прими совет: не смотри на женщину, как на забаву. Если ты считаешь ее очередной игрушкой, значит, ты так и не повзрослел, а значит, быть тебе всю жизнь неприкаянным скитальцем. Чтобы повзрослеть, найди себе женщину и будь ей верен. Женщине ничего кроме верности не надо. А если ты ее еще и полюбишь, вот тогда и станешь настоящим мужиком…
Помнится, однажды она уложила любовника на живот и растянулась на нем, как когда-то на муже. Так и лежала, прижавшись и потираясь бедрами о его ягодицы. Внезапно в голове что-то сдвинулось, и она, оставляя дорожку поцелуев на его хребте, спустилась до ягодиц и стала их целовать, как если бы они были мужние. Улучив момент, муж опрокинул ее на спину, придавил и, хрипло дыша, заворочал бедрами. Закрыв глаза, она подстраивалась к его ритму, извивалась точь-в-точь как он и, подаваясь всем телом навстречу его вектору, добавляла к его энергии свою. Заботливо и неутомимо оглаживала мужнюю спину, добиралась до своего крема и, испачкав пальцы, доносила их до его рта, после чего облизывала его липкие губы. Она ткала губами узоры на его теле, а добравшись до бедер, давала волю рукам. Ну, и что с того, что перед этим она выпила четыре рюмки коньяка?! Любовное головокружение – необходимое условие путешествия во времени! Она знала: это он был в ней, он глядел на нее с невыносимой нежностью, это над ними парил добрый ангел их любви! Вот тогда ей и открылась ужасная и скандальная правда: несмотря ни на что она по-прежнему его любит!
- Так что всё, что я сказала – это мой тебе приговор. Любой суд скажет, что деяние с такой формулировкой вне презумпции невиновности и под амнистию не подпадает. Прими это к сведению и молчи. Молчи, я сказала!!
Когда-то в детстве ей в руки попалась книжка с картинками, на которых были изображены безжалостные китобои, метавшие гарпуны в беззащитных животных и тянувших их потом туда, где им было удобно их разделать. Помнится, ей до слез было жалко бедных китов. Потому и не давала она своему бывшему рта раскрыть: страшилась, что он найдет слова, которые гарпунами вопьются в нее и потащат обратно в привычный, уютный, желанный и безгрешный мир, жить в котором она теперь сможет, только лишившись памяти…
