Произведение «Не понять» автора Лена Кондратьева

Когда её сдуло случайным порывом ветра, и она, сорвавшись с небесной ветки, полетела куда-то по направлению к Земле, тысячи смотрящих вверх успели загадать свои самые сокровенные желания. И хоть всем, кто – худо ли, бедно ли – учился в школе, конечно, известно, что звёзды не падают, точнее, падают, но не звёзды, а всего-навсего метеориты, которые вовсе не похожи ни на яблоки, ни на листья, а значит, не висят ни на какой ветке и, соответственно, не могут быть сорваны ветром, а – главное – не способны выполнять чьи-то там дурацкие желания; однако эти все, к счастью, точно знают, что школьные учителя в угоду учёным постоянно врут, и в мире всё совсем наоборот.

Они были братом и сестрой, а может, мужем и женой, но возможно, отцом и дочкой, или матерью и сыном, хотя есть вероятность, что они были друг другу вообще никем, только разве ж это значимо?, значимо другое – то, что… В общем, Он писал стихи. Хорошие или… плохие. А ещё играл, на фортепиано, кажется, или на флейте, а может, не играл, а пел, или рисовал, но тоже хорошо или… плохо. Да ведь это, в сущности, совсем не важно – что, на чём и какого качества, то есть, если для других – тогда да, тогда важно, а коли для себя – так без разницы; ну и пусть, что ни делается – всё для других, а на самом-то деле – для себя. По вечерам Он любил летать: выходил на балкон, вдыхал поглубже, встряхивал крыльями и…, ничего, короче говоря, особенного, летал себе и летал, как и многие летают. Зато Он умел Читать, не просто буквы в слова складывать и к смыслу привязывать, а именно Читать и иногда даже без букв. Кроме того, Он жил в мечтах и мечтал в жизни. Ну и, наконец, самое невероятное: по ночам, когда Он спал, Он видел Сны. И неправда, что все видят, все-то видят сны, а Он Сны видел, и в них…, впрочем, нехорошо это – в чужие Сны влезать, если б в сны – ничего страшного, всегда пожалуйста, а вот в Сны – некрасиво. Вот вам и полный его портрет. Ах да, ещё же внешне нужно. Внешне совсем просто: светловолосый брюнет высокого – метр шестьдесят – роста, глаза каре-голубые, нос греческий картошкой.

А она стихов не писала, потому что не умела (Он, к слову сказать, тоже не умел – ну и что с того?, а кто умеет?), Снов не видела, мечтами не баловалась и не умела Читать, потому и говорить о ней скучно и даже внешне описывать не стоит.

И, само собой, ужиться они не могли никак. Пытались, старались, из сил выбивались, но не могли. Что тут сделаешь, если для одного весна когда угодно случается, а для другого всегда первого марта, если у одного в минуте секунд по-разному бывает, а у другого только шестьдесят, если одному от страшных снов плохо, а у другого плохие сны, потому что страшно. По началу-то они спорили, до слёз, до криков, до ругани, а потом – ничего, перестали. Слушать друг друга перестали. А чего слушать, раз всё равно не понять.

И вот когда пролетел метеорит, вернее, когда случайным порывом ветра звезду сорвало с ветки, они стояли у открытого окна.
-         Ой, звезда упала! – сказал Он – и не успел загадать желание.
-         Это не звезда – это метеорит, - пробурчала она – и успела.