Зеркальный коридор

плачьте у него, проклятого! Не говорите о несчастье своём, даже если душит оно вас! Это уж, знаете, в каждый час. А ещё важнее – важнее прочего будет – не просите перед зеркало ничего. Всё исполнится, но обманкою будет, И цену потребует мир зазеркальный, и уж точно осудит.
            Но урок был не впрок для многих, а иной и запомнил, да вывод сделал другой.
            Марна ведала сама о себе – некрасива. То есть, как юность скрывает, мила. Но всё же не то! всё хотелось ей красы, да побольше, да здоровья покрепче, да погуще волос. Не сразу к зеркалу и Марна подступилась, прежде у старух просила совета, те и снегом её умывали, и серебром-водой, но это всё лишь легенда.
            Украдкой пролито Марной было много слёз.
            Дремала Марна, навроде смирилась, а сердце жгло какой-то странной чернотой. Казалось ей, что достигнуть и того, что от природы нет, можно. Но мысли странными были, вились, словно змеи, и о чём-то напомнить пытались. Лежала без сна в час ночной, мысли тянулись, вели в путь, но словно бы ложный, а там скитались…
            Пугалась Марна, да чтобы сберечь достойный вид, все силы в работу бросала. В час один чудилось ей, что не краса начало, и с неё спроса нет, а вот с труда точно будет! и её-то заслуги важней. Но юность за красою тянется, и в час недобрый, видела Марна, что есть не она, только след. Да, ловка на хозяйстве, счёт отцовским деньгам ведёт, да торговать научена лихо, кое-какие дела в семье лишь на ней.
– Счастье, дочка, в сердце живёт, – поучала мать Марну, та кивала, и не спорила даже – знала, матери так легко говорить, сердце в добре у неё. А на Марну как надвинуто что-то, как задушена чем-то, и чудится ей – способ есть!
            Где-то должен быть, не сейчас, не здесь…
            Гудру вспомнила, на беду свою, на погибель, Асне сама. В новое зеркальце глядясь, рассмеялась вдруг звонко, и в смехе была легка:
– Помнишь Гудру? Что она говорила? С зеркалом ни спать нельзя, ни говорить при  нём? Ох, старуха!
            Посмеялась и Марна, но смех ей дался сей глухо. Вспомнилось – есть способ, есть. только сказка он, ещё больше, чем серебро-вода, ещё больше, чем то, что счастье в сердце. Откуда взяться ему, нелепому, в сердце, если зависть душит и от неё не деться? А мир как глупый сон?
– Мне немного ведь надо! – так думала Марна, и руки её даже не дрогнули в зловещую ночь.
            Зажгла три свечи перед зеркалом ночью, сомнения выгнав прочь, луна-свидетель, окно серебрила.
– Дай мне красу, да такую, какую желаю. Волосы гуще, губы алее, лицо понежней! – вроде молила, а вроде приказом слова прозвучали. Испугалась даже Марна – мало того, что злобу зовёт, так ещё приказать ей желает! А ну прогневится то, что в зазеркальях живёт?
            Одёрнула тут же: нет там никого! Быть не может, всё Гудра, дурная!
– Я не лучше! – горечью хлестануло, спохватилась сама.  Свечи зажгла одна другой смелей. – Подруге завидую, словно виновная та! А чего уж скрывать? Меня поглупей!
            Только вспомнилось это, и в мыслях как будто б покой, как сами собою свечи снова зажглись. Всколыхнулась Марна всей душой, вскочила, губы тонко дрожат, не то мольбе отдаются, не то пощады просить…
            Но в зазеркальях мысли уже не бьются, и нельзя отступить.
– Что задумала, Марна? – голос ей не знаком, из зеркала он словно шёпот звучит. – Красоты желаешь? Так то не греховно. Не всем блага раздаются по мере, не всем они по справедливости даны. Но исправить то можно – нужно лишь верить. Что достойнее ты, чем она. Что получить всё, что ей – должна. А её не будет, не будет и это малость. Будешь счастлива ты, если отринешь жалость.
            Марна себя не помнит. Марна на голос сдаётся. Её будто в сон тяглый клонит, но она верит – всё пройдёт, как она проснётся. Всё лишь, что значит слово? Кто попросит его из зазеркалья-дороги? Помнится где-то вдали про коридоры, да про то, что не живут в зазеркалиях боги…
– Пусть умрёт, пусть умрёт она, – так убеждает голос. Он всё также незрим, но Марне чудится – голос в ней. – Пусть у зеркала сядет одна, и её краса да волос – всё будет твоим.
– а она?
– Останется в мире теней.
            Марне чудится, что кто-то кричит в глубине души. Она знает, что это она сама себя пытается остановить. Но как легко согласиться! И она спешит! И пусть ради счастья придётся убить…
            Марна верит: ей всё это снится. Ничего с Асне не произойдёт. Но в глубине ума мысль стучит – непрошенной гостьей:
– А в чём счастье-то будет? ну будет она мертва…
            Но в Марне что-то сломалось, наполнилось злостью, её объяснить она не в силах себе, но мысль одна:
– Пусть всё было во сне, а вдруг случится наверняка?..
***
– Всё исполнено, смотри, – голос смеётся, бесцельно-злобен.
            Марна смотрит в зеркало, себя не узнаёт. То, что сломалось, оборвалось внутри. А голос спокоен:
– Довольна? – он ответа от девы обманутой ждёт.
            Не её то лицо, не её волосы, не её фигура. Всё не её – всё обман. Рот не её. И сама она  скульптура, и что хуже – с тремя сотнями ран! Они точат мрамор её червями, и лезут даже на лицо, в глаза…
– Довольна? – беснуется голос с забытыми тенями.
            Она кричит, но слышат только зеркала.
            Их много вокруг. Весь мир – зазеркалье. И она среди них одна. Скульптурой зависла, застыла с тенями, осталась красива, но, несчастье – мертва. Мертва плоть, что на душу её надета плащом. И сердце не бьётся, камнем стало. Она кричит, но тишина плющом. А черви точат плоть, та облезает мясом алым…
– Теперь ты красива как она, – хохочет голос, сам ликует, ему без веселья никак. – Теперь ты здесь, навсегда одна.
            Хохот подхватывает бесчувственный мрак. И в свидетели ему зеркала.
            Говорила старая Гудра:
– Не играй с миром зеркал, там коридор! не зови гостей оттуда, не привлекай их взор. Не смотри в ночной час, не плачь, не проси у зеркал…
            Но урок был не впрок. Впрочем, кто-то о том на себе узнал.