Произведение «Всё в порядке» автора Городской Сумасшедший - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 3)

[justify]– Дорогой, ты проснулся уже? Напоминаю, что сегодня должна приехать Лизель. Ох, я так давно не видела эту чудачку, – прощебетала Эмма с нашей небольшой кухни.
Дивный голос каждое утро пробуждал меня. Вечером мы изредка могли повздорить, но по утрам Эмма неизменно звала меня. Её доброе сердце дарило прощение за мои порой резкие слова.
– И ни одного письма за месяц не отправила. Вилен, не помнишь сколько мы не видели её? – вздыхает Эмма.
– Целую вечность, дорогая, – отвечаю я, но мой голос тонет в шуме воды.
Приподнимаюсь с кровати. Надо выглядеть в этот день «сногсшибательно», как говорит мой сын. «Но твой отец всегда же выглядит сногсшибательно?», - спросил я, едва новое слово ворвалось на наш тихий ужин. Наглец с улыбкой помотал головой.Сногсшибательность, на мой скромный взгляд – это строгий костюм в английском стиле, который за долгое время не подвёл своего владельца. Хоть пиджак стал предательски тесноват в плечах.
Одеваюсь не спеша, обдумывая как действительно долго не видел сестру. Вызванное воспоминание о последней встрече ярко прояснилось в сонном разуме: свадьба Лизель. После торжества её мужа перевели в небольшой городок.
Мы пришли на вокзал проводить новобрачных. Поезда пришлось ждать целых два часа. За время ожидания Лизель не выпускала руку Эммы. Не смолкая рассказывала, как им будет хорошо в Кохеме. Сестра описывала каждый уголок неизвестного города и каждый прожитый день. Меня это удивило. Однако, возникало чувство, что муж не был рад переводу. Он сидел неподвижно и смотрел в сторону, стараясь избегать бурный женский разговор. Позже Элизабет улыбалась, махая нашей семье с подножки вагона, пока её муж угрюмо затаскивал чемоданы.
Вновь задумываюсь. Когда это произошло? Точно стояли заморозки. Холодная ночь. Холодное серое утро. Лужи у дома покрывались тонкой корочкой льда, превращались в тёмное стекло, обрекая воду на покой. Но что это было? Ранняя весна или поздняя осень?
Далее предстояло сделать тяжёлый выбор. Беру в правую руку красный галстук и деловито подношу его к воротнику. Наверное, стояла осень. Генрих начал спрашивать о рождественских подарках и принёс из школы слово «сногсшибательно». Красный выглядит хорошо. Но присудить ему победу, даже не рассмотрев второго кандидата – нечестно. Подношу левую руку к воротнику с синим галстуком. Или всё-таки весна? После отъезда сестры настали тёплые дни. И Генрих мчался на улицу пустить по ручью кораблик, сделанный из тетрадного листа. Синий выглядит благородно. Выбор победителя оставлю на жену. Эмма лучше знает, каким мне сегодня быть. Неутомимым оратором, который грозным взглядом обводит толпу в красном галстуке. Или спокойным его противником с тихим голосом и важными словами, но уже в синем галстуке.
– Эмма, помоги мне выбрать галстук! – признаю я поражение перед двумя цветами.
– Ох, ты что ещё не оделся? – грозно спрашивает она.
Стараюсь не огорчать любимую и предпринимаю ещё одну попытку. Осень. Весна. Крик. Тишина. Хаос. Покой. Пожар или шторм. Цвета сливаются в единый.
– Если я сделаю неправильный выбор, то тебе будет стыдно за меня, – мягко увиливаю от цветной карусели и вытаскиваю из рукава козырь, – Это дело женщин, чтоб их мужья выглядели достойно. Женщины отняли у нас чувство стиля. Достоинство нашей семьи сейчас в твоих руках.
Беспомощно сажусь обратно на кровать. Слышу, как шум воды на кухне прекратился. Эмма включает радио. Динамик сквозь помехи старательно выплевывает звуки знакомой речи. Ничего не разобрать. Не понимаю, что за дурная манера у неё вдруг появилась. Жена делает радио громче:
«Я хочу, чтобы вы мне доверяли.
Я хочу, чтобы вы мне верили.
Я хочу поймать взгляд каждого.
Хочу услышать каждый удар сердца.
Я хочу, чтобы вы меня хорошо слышали.
И хочу, чтобы вы меня чётко понимали.»
***
Эмма направляется ко мне. Звук её шагов отскакивает от каменной плитки и невидимым зверем бросается на стены. Это звук строгости, расписанный на страницах в главе: «Идеальный шаг – идеальный человек». Размеренный словно отсчёт перед необратимым горем. Это не звук твоих шагов, а мелодия смерти и чтоб её сыграть достаточно лишь сапог. Нет, это не ты. Господи, это не ты.
Звук прекратился где–то рядом со мной. Лязг ключей и металлический скрип замка. Шаги оказываются внутри тьмы моих закрытых глаз. Хотят прочертить на полу границу между добром и злом. И желают толкнуть меня на сторону зла.
Человек молча входит, закрывая за собой дверь. Пять шагов вперёд. Стена. Разворот. Это дурной сон. Пять шагов назад. Дверь. Разворот. Зловещий танец. Три шага до середины. Стоп. Эмма, разбуди меня! Я пытаюсь притвориться спящим, но так притворяются все. Хочу обмануть ночной кошмар, но так обманывают все.
– Встать! – крик прорезал тишину.
Встревоженно вскакиваю с кровати. Человек не смотрит на меня. Его взгляд устремлен к решетчатому окну под самым потолком. Даже прорезь для писем в двери шире, чем жалкое окно. Сквозь прутья бьёт яркий свет. Неужели солнце вздумало взойти посреди ночи? Спускаю босые ноги на каменный пол. Свет превратил камень в серый лед. Глаза незнакомца замечают моё пробуждение. Гость поворачивается ко мне.
– Доброй ночи. Я не хотел вас будить, господин Вилен…– проговаривает он, поднимая бесцветные глаза к потолку.
«Пытается вспомнить фамилию», – догадываюсь я и решаю помочь. Так быстрее закончится кошмар.
– Виц…Вилен Виц
Взгляд с потолка резко падает на меня.
– Точно! Вилен Виц, – радостно повторяет гость, делая заметную паузу между именем и в одно дыхание произносит фамилию.
Неизвестный отодвигает стул и ставит его к стене, чтоб сидеть напротив.
– Не понимаю, как только мог забыть эту важную деталь.
Мы молча сидим по разные стороны прочерченной границы. Густая тень скрывает взгляд собеседника. Догадываюсь, что человек внимательно изучает меня. Движение черного рукава во мраке и голова устало ложится на подставленный кулак.
– Простите меня за беспамятство. Работа требует запоминать множество имён, но всех не удержать в голове. Я часто практикуюсь, однако одно имя то и выскользнет из головы. Работе в целом сложно отказать, когда она требует выполнения. Регулярно задерживаюсь. Вы же местный? Знаете, где площадь Единства?
– Да, местный. Площадь Единства – это к северу от городского вокзала. В моё детство на площади каждое лето проходила ярмарка. Мы с сестрой старались прилежно вести себя, чтоб родители взяли нас на неё. Генриху только исполнилось десять, как площадь расширили. Снесли несколько ветхих домов по левую сторону. Теперь там проводят парады.
Я знал владельцев тех домов. Их жилища не были ветхими. Снос? Нет, произошло нечто гараздо хуже.
В темноте утвердительно покачали головой.
– Вы совершенно правы. Их снесли. За особые заслуги выдали квартиру в домах по правую сторону. Окна как раз выходят на площадь Единства. Чудесное место. Без тех домов однозначно стало лучше. Воздух стал чище, понимаете? Добираться правда долго, но стараюсь видеть в этом только плюсы. Что–то я начал забываться.
– Да я…
– Простите, но разве сейчас я давал вам слово? Чтоб наше общение давало плоды, сойдёмся на одном простом правиле. Вы говорите с моего разрешения. Это понятно?
Оставалось лишь кивнуть.
– Я сейчас ожидал ответа, но вы поступаете более осторожно. Это похвально. Так вот, уже собирался домой как решил заглянуть к вам. Может вы вспомнили что–то и хотите рассказать?
– Всё что я хотел рассказать, то уже рассказал. Это какое-то недоразумение...
Свободная рука устало махает, давая знак замолчать. Вновь воцарилась пугающая тишина. Незнакомец потёр глаза в темноте. Замечаю, что бесцветные глаза собеседника стали черными.
— Это всё понятно. Вы моему коллеге утром рассказали, что были не в курсе всего. В вашей семье был предатель и враг, а вы этого не знали. Не слышали странных речей. Не видели запрещенной литературы, которую мы изъяли. Это прошло всё мимо вас. Такое случается, верно?
Фигура вырастает в тени и вновь выходит на свет. Человек решает продолжить:
– Выходит, что это действительно наша нелепая ошибка. Позвольте мне принести вам, от лица нашего отделения, искренние извинения. Я немедленно дам распоряжение, чтоб вас отпустили и доставили домой с комфортом.
Руки резко хватают стул, словно тот ничего не весит и швыряют его в стену. Несчастный разлетается на части. Останки падают на луч света и разбрасывают чёрные тени по полу. Я вздрагиваю на кровати.
– Какой бред! – кричит чужак, – Твой чёртов сын состоял в подпольной группировке, а ты не знал? Ты себя слышишь? Вы ужинали на кухне, а он за стеной учил наизусть эту ересь. Отравлял свой мозг. И ты, конечно, не знал.
Фигура беспокойно ходит по камере: ритм шагов сбивается, их число от стены до двери меняется — шесть до стены, семь до двери, пять до стены, три до середины.
– Вы верите в ад, господин Виц? – бросает он находу, – Что после смерти нам воздаться по заслугам. А те, кто грешен будут сосланы в бескрайнюю пустыню с кровавым песком. Там адское светило пылает вечность обжигая проклятыми лучами души грешников. Вы верите в это?
Решаю промолчать, но это неправильно.
– Отвечать!
– Нет, не верю.
– Это правильно. Жалкие выдумки священников. Ада не существует за приделами нашей жизни. Однако, я могу воплотить церковные сказки в реальность. Не с абсурдным размахом, но этого и не требуется, – человек подходит к двери, – Я превращу вашу жизнь в ад, господин Виц.
***
Генрих стал другим – это чистая правда. Сын сильно изменился в последние месяцы: улыбка стала блеклой, а слова – сухими. Непонятная тоска словно покрывала льдом любимые глаза. Недовольство научило искать горе на улицах. Злоба показала как складывать старые буквы в новые громкие слова. Я не заметил, как мой сын вырос и начал искать