В приёмном отделении больницы сыро и блуждает сквозняк.
Всюду по углам ползёт плесень, освещение от потолочных
ламп в матовых плафонах скудное из-за давней неисправности
многих из них. Поэтому все двери держат нараспашку: сквозь
проёмы дневной свет из кабинетов проникает в коридор, падая
к ногам присутствующих. Стены приёмного покоя обшарпан-
ные; вдоль одной из них стоят сбившиеся в ряд каталки. Колёсики
некоторых искривлены или же иная держится только на трёх. Из
мебели есть стулья на металлических ножках, сваренные между
собой по пять сидений; есть многоместные секции кресел
с ободранной обивкой.
В отделении затеяли ремонт: здесь пытаются изжить плесень и
сырость в кабинетах. Вот уже три месяца ощущается резкий
запах краски — целыми днями шпаклюют выбоины и трещины
стен, кое-где отрывочно их окрашивая; маляры принялись за
побелку потолков, но на время забыли об этом. Запакощенный
дощатый малярный стол остаётся стоять придвинутым ближе
к дверному проёму, ведущему к больничным лифтам. Над и
под ним скучиваются ведра с побелкой и краской, оставленные
мастерами; тут же валики с длинными ручками, шпатели и
малярные кисти в комьях затвердевшей субстанции. Запах
растворителя и побелки невозможно выветрить из отделения
никаким сквозняком. Тут и там суетятся люди: врачи, санитары,
охранники, больные старики, женщины и мужчины; некоторые
маляры в заляпанных мешковатых комбинезонах прохаживаются
без дела. Здесь царит пёстрая неразбериха.
Если выйти из приёмного покоя на улицу, то окажешься под
козырьком подъезда — это вход в само отделение у ле-
вого торца здания. Сюда больных доставляют на машинах
скорой помощи. Здесь возле стеклянных дверей холла со-
брались курящие сотрудники — все они в распахнутых
белых халатах; у некоторых головы покрыты белыми чеп-
чиками, на плечах змейкой чернеют фонендоскопы. На каж-
дом виден бейджик с именем и должностью: например,
один из курильщиков возле урны — «Белов Михаил Михай-
лович. Заведующий приёмным отделением».
Белов — врач-терапевт по специальности, занимающий пост
заведующего приёмным покоем на протяжении последних
пятнадцати лет. В кругу коллег его без обиняков называют
Михалычем. Он закончил курить и теперь направляется по
коридору к своему кабинету.
— Когда закончится ваш ремонт? – поинтересовался он у
поздоровавшегося маляра.
— А к какому числу нужно? – весело ответил ремесленник.
Вопрос заставил Белова задуматься: «Бардак!» – вспыхнула
мысль в его затуманенном сознании.
По бесконечному коридору своего отделения идёт грузный
Михалыч. У него трясутся руки, и болит голова. Дрожь в
руках ещё и от волнения; главный врач срочно вызывает
к себе Белова. Теперь голова заведующего «приёмником»
занята панической мыслью: знает ли глава учреждения о
ночном инциденте? И если да, то от кого, в самом деле,
Местергази мог узнать?
...Миша Белов воспитывался в неполной семье и с детства
не отличался крепким здоровьем, часто болея. В классе был
тихоней, но во дворе — озорным мальчишкой. Отец его
страдал алкоголизмом и неоднократно лечился; однако после
развода перевёлся по договорённости на Дальний Восток, где
числился фотокорреспондентом местной газеты «Аргументы и
факты. Магадан». Михаил Петрович, решив, что суровый
магаданский климат остудит горячность «московского про-
жигателя жизни», погрузился с головой в быт «на Колыме».
Но сложилось для него всё хуже: живя в суровых условиях
среди золотодобытчиков (геологов и работяг) — к которым
его часто командировали, а чьей ходовой валютой являлся
чистый спирт — покончить с пьянством он так и не сумел.
К семье в Москву он не вернулся. Воспитанный бабушками-
дедушками Миша с детских лет привык полагаться на рассуди-
тельность людей, которым он доверял. А те объяснили ему
исчезновение отца так: «Зелёный змий проглотил!» Спустя
годы, повзрослев и уловив смысл фразы, Михаил Белов зарёкся:
никогда не будет пить!..
Врач шёл, тяжело отдуваясь; лицо, опухшее за последнее
время и предательски выдававшее его пристрастие к водке,
уже не вызывало стеснения ни у него самого, ни у коллег.
Слабость свою он давно признал. Смирились с ней и его
домашние.
«Конечно, чего хорошего могут продать в этом ларьке?» –
сетовал Белов, объясняя себе стремительное развитие по-
хмельного синдрома некачественным алкоголем.
Заплывшие глаза Белова словно застыли на месте, утратив
живой блеск. Казалось, едва ли врач различает что-либо
впереди себя хотя бы и в двух шагах. Опухшие веки выдавали
факт того, что в минувшую ночь доктор привычно не берёг
своего здоровья. Широкий лоб его в испарине. Заведующий
приёмным отделением, сдавший ночное дежурство, теперь
рассуждал в себе: «Пропустить ли стакан сейчас или выпить
после визита к шефу?» А так здесь именовали человека
с наружностью по́вара — главного врача больницы
Местергази Леонида Луисовича.
Приняв решение вернуться в свой кабинет для опохмеления,
Михалыч подошёл к двери и трясущейся рукой нащупал ключ
в кармане того, что прежде служило медицинским халатом.
Эта потрёпанная ткань наброшена поверх выцветшего хирур-
гического костюма и заляпана посветлевшими со временем
невыводимыми пятнами крови. Хлопковое рубище всегда
распахнуто и не застёгнуто на пуговицы, некоторых из
которых недостаёт.
И вот теперь Белов у себя. Он сидит за рабочим столом,
сцепив пальцы рук в замок — так их легче контролировать;
меньше трясутся. Доктор машинально и быстро вращает
большими пальцами и смотрит на настенный календарь
1996-го года, с трудом фокусируя внимание на октябре.
Замедленно считает количество обведённых чернилами
дат, сличая их с днями недели. — Так, сегодня двадцать
пятое. Отдежурил ночь с четверга на пятницу, – разговари-
вает он сам с собой, — сегодня в полдень иду домой. Оче-
редное дежурство с воскресенья на понедельник. Снова де-
журю вместе с Амбросиевым — с двадцать седьмого на
двадцать восьмое, так!
Кто-то постучал в дверь и, не дождавшись отклика, при-
открыл её. В щель дверного проёма просунулась голова
врача-терапевта Амбросиева Алексея Васильевича. Доктор
лёгок на помине. Он, отдежуривший с Беловым ночную
смену, интересуется, не забыл ли тот о необходимости
подняться на административный этаж. Там — на восьмом
этаже — кабинет главного врача, где их ждут. Для
«разбора полётов», как сообщает Белову коллега. Амбро-
сиев с напускной почтительностью торопит своего началь-
ника, с которым совместно распивал водку всю ночь.
Или всё это только пригрезилось Михалычу? Ведь его на-
парник выглядит абсолютно трезвым: он активен и бодр.
Сто́ит отметить и то, что этот удивительный Алексей Ва-
сильевич последние семь лет служит в приёмном покое под
руководством Михалыча.
Белов же много лет назад, окончив институт и ординатуру,
начал свою карьеру на скорой помощи как молодой врач
линейной бригады одной из московских подстанций. Затем
стал главврачом той же подстанции; не теряя навыков
терапевта, часто выезжал на вызовы. Бо́льшую часть сво-
ей профессиональной жизни он проработал на скорой по-
мощи «с молодых лет». Благодаря высокому авторитету у
руководства Горздрава через несколько лет был переведён
и назначен главным врачом больницы в Некрасовке. С под-
станции он ушёл. Люди говорили, что пророчили Белову
дальнейшее восхождение по карьерной лестнице; будто
осесть он должен был в одном из высоких кресел, чуть ли
не Министерства Здравоохранения. Но вскоре всё пошло
экспрессом под откос в силу его пьянства, развившегося
исподволь. Пристрастие к водке осталось со скорой, как
и привычка не спать сутками. С должности главврача ста-
ционара его сместили через год после назначения, вверив
ему должность заведующего «приёмником» здесь же, и
Белов руководил приёмным покоем последние годы.
Теперь Михалычу под пятьдесят; повышения по службе
он больше не ждёт и расслабился во всех смыслах:
раздулся животом, обзавёлся лысиной, кожа лица
приобрела оттенок ветчины...
Амбросиев Алексей Васильевич прошёл тот же трудный
путь в карьере, но работал на подстанции при Институте
имени Склифосовского. В прошлом был он врачом спе-
циализированной реанимационной бригады. Уйдя со скорой,
устроился в некрасовскую больницу, влившись в дружный
коллектив Белова. По характеру Амбросиев был честолю-
бивым, а по своему темпераменту уравновешенным челове-
ком. Склад его ума выдавал в нём творческую натуру. На
нём всегда костюм, как говорят, «с иголочки»; халат его
сияет белизной, красуется галстук. На лице Алексея Васи-
льевича пылает пятнистый румянец, а над верхней губой
чернеют щегольские усики. Густой рыжий пушок оттопы-
ренных ушей, – золотящийся в лучах солнца, – единствен-
ный недостаток во внешности этого врача. В спокойные
минуты отдохновения он чаще мечтает о руководящей долж-
ности, которую, однако, ему никто не предлагает. Отчего
Алексей Васильевич считает себя не реализовавшимся в
профессии к своим сорока пяти годам; всё чаще он заду-
мывается над тем, каким образом мог бы завоевать почёт-
ную руководящую должность.
...Лёша Амбросиев вырос в Москве, в семье педагогов.
Решив не идти по стопам родителей, он выбрал стезю дяди:
медицину. После школы поступил в медицинское училище
на фельдшерское отделение. Дисциплинированно посещал
спортивную секцию карате, но в училище был освобождён
от уроков физкультуры «по состоянию здоровья». В группе
был любимчиком, оставаясь неприметным среди сверстников.
Закончив училище, сразу же и с помощью дяди, устроился на
должность старшего фельдшера подстанции скорой помощи.
Под его началом состояли взрослые женщины и седовласые
мужчины, долгие годы «протрубившие» фельдшерами на
«двенашке» — подстанции №12, находившейся в шаге от
училища и в десяти шагах от дома Амбросиева. На работе
часто попустительствовал своим подчинённым, прощая им
«левые» подработки: частный извоз на маршруте и сбыт
дефицитных лекарств «на сторону».
— Главное что, Вася? – спросит кого-то из провинившихся
фельдшеров.
— Не знаю, Алексей Васильевич, – ответит пятидесятилетний
фельдшер своему юному начальнику, глядя в пол.
— Главное — не сдавать своих, Вася!
— А-а, понял!
— Читал ли ты Евангелие? «Не сдавай ближнего своего, как
самого себя», – подшучивал над коллегой Амбросиев.
— Не сдавай! Вот же здо́рово написано, – отвечал
человек с сединами. — Спасибо вам, Алексей Васильевич!
Такого больше не повториться, – и Вася что-то обязательно
сунет начальнику в карман, как и в прошлый раз.
В своей группе, учась в медицинском институте на вечернем
отделении (куда поступил, избежав срочной службы в армии),
Амбросиев был старостой. Учёбу совмещал с работой на под-
станции. Его любили девушки: он был тихим, приветливым и
пробивным. Студенты его группы, отслужившие «срочку»,
Лёшу недолюбливали за те же качества: скромность, видимое
радушие и изворотливость. У людей, пусть и с малым, но всё
же жизненным опытом, Амбросиев не вызывал доверия. Отчего
он старательно хотел нравиться однокурсникам, прилагая к
этому немалые усилия. Например, будучи
