Октай не хотел, да и не мог что либо изменить, вернуть. И отец, чувствуя тщетность своей попытки восстановить отношения с сыном через кучу железных пластин и шурупов, вернул конструктор под кровать.
Рамин
Время не приносило улучшений. Родители отчаялись верить в выздоровление сына. Они жили, как призраки, передвигались по комнатам, погруженные в тяжелые мысли, выполняя домашние дела на механике и стараясь не замечать друг друга. В случившемся каждый из них винил себя, и не смели смотреть в глаза друг другу.
Друзья и родственники, так часто наведывающиеся, чтобы узнать о здоровье Октая, теперь почти не появлялись. Атмосфера в доме их угнетала. Он напоминал склеп, в нём словно поселились призраки, которые стремились унести Октая в иное измерение.
Рамин, Зулейха и другие кузены иногда спрашивали об Октае своих родителей, но те лишь качали головой, и отвечали, что он болен.
Потрясенный болезнью Октая Рамин стал иначе себя вести. Он словно в одно мгновение повзрослел. Безвозвратную потерю Мины он осознавал постепенно, и потому пережил не так болезненно. Но теперь, он боялся за жизнь каждого, кого любил. Однажды, непослушный Сулейман, выбежал на улицу прямиком на дорогу, где в это время проезжала машина. Рамин закричал, у него подкосились ноги. Водитель успел затормозить прямо перед носом беспечного мальчика. Выбежали родители. Сулеймана наказали. Биби шепнула Римме, что с него следовало бы снять испуг, ибо потом это может сказаться на ребёнке. Но Рамин убежал, стыдясь своего испуга и слёз. В ту ночь он почти не спал. И только под утро, дав себе слово заботиться о младших и беречь их, погрузился в сон. С тех пор он действительно следил за кузенами, если они далеко уходили в море, оказывались возле дороги, на балконе и в других местах, где им могла угрожать опасность. Он перестал вредничать и делился всеми игрушками. Взрослые не могли проследить причины и лишь поражались перемене. Удивительное преображение из забияки в глубокого и заботливого мальчика они объясняли тем, что он вырос, и на том успокоились.
Впервые столкнувшись со смертью Октай и Рамин перестали быть детьми, но один из них ушёл в себя и заблудился в бесконечном сумеречном лабиринте сознания, в то время, как другой принял мужественное решение, взять на себя ответственность за окружающих людей. Вот и теперь Рамин действительно понимал, что творится с Октаем. Знал, что не может ему помочь и боялся за его жизнь. Тогда многие его интерес к самочувствию Октая приняли за фальшь. Решили, что ребёнок притворяется внимательным ради каких-то целей. Даже Римма подозревала его в этом, и её раздражали вопросы. Пока однажды она не застукала его коленопреклонённым, со сложенными ладонями (хотя его никто этому не учил), молящего Бога, послать Октаю здоровье и вернуть его тёте и дяде. Он просил и о других, но она оставила своего сына, растроганная до слёз. Она никому не сказала об этом, но в тот же день дала обет богу.
***
Нияз
Только один человек, достаточно наблюдательный и чуткий, смог понять, что творится с Октаем. Он не терял надежду на выздоровление ребёнка. Часто навещал семью друга. Когда Нияз кормил животных в питомнике, он дольше обычного задержался у клетки со спасёнными им кроликами. Неожиданно, решение пришло само. Он поспешил немедленно проверить его на деле.
И вот в зимний, дождливый день заявился он к своему другу, и пожелал непременно поговорить с ребёнком.
Родители не решались пускать его к Октаю, но он растолкал их, и повелительно наказав не вмешиваться, вошёл в комнату, взял стул и сел, даже не раздевшись.
— Ну, — спросил он Октая добродушно-оживленным тоном, — как себя чувствуешь сегодня? Не надоело ещё отлеживать бока? В твоём возрасте я и твой папа бросались во все крайности, а ты с твоим образом жизни превратишься в слабое, хилое создание, которое будут лупить мальчики, и не будут любить девочки. Посмотри на себя! — он поднял его руку с постели и опустил. Она безжизненно упала на прежнее место. — Разве в этой руке есть сила? Да если сейчас на тебя нападёт таракан, ты и с ним не сможешь справиться.
Нияз часто жестикулировал, дополняя свои слова красноречивыми движениями. При этом всё время подтягивал, расстегивающуюся полу куртки, и прижимал к груди. От его одежды распространялся странный, манящий аромат дикой природы. Но Октаю было всё равно, он почти не слушал, ждал когда дядя уйдёт и оставит его в покое. А Нияз всё говорил и говорил.
— Быть сыном, — рассказывал он, — это большая ответственность. Это значит помогать отцу, делать всё, как он говорит и стать таким, каким он тебя видит. Знаешь я подвёл своего отца только в одном. Хочешь услышать мою историю?
Болезненный, потухший взгляд, направленный на него говорил, что ему внимают. Он поднялся со стула, придерживая полу куртки, подошёл к двери. Убедившись, что их никто не подслушивает, прикрыл дверь и вернулся на место.
— То, что я тебе расскажу, осталось тайной для моего отца, и не хотелось бы, чтобы он когда-либо об этом узнал. Но тебе я доверяю. Я поведаю тебе историю неудачного охотника. Мой отец — начал он, — был помешан на охоте...
Тайна неудавшегося охотника
Мой отец был помешан на охоте. Он не мог дождаться, когда я вырасту. Рано брал меня с собой на охоту, чтобы всему научить. Я был тогда чуть старше тебя. Любой мальчишка радовался бы, но не я. Он научил меня вязать сеть для ловли рыб, я вязал сети, оставляя целые лазейки. Потом учил меня расставлять силки для птиц и капканы на животных. И мне удавалось их расставить таким образом, что ни одно животное не попало бы в них даже по своей воле. Кроме того, я тайком обезвреживал капканы других охотников. Хуже всего было со стрельбой. — Нияз осторожно начал эту тему, зная, что касается больного. Но Октай никак не отреагировал на это, напротив, его взгляд утратил равнодушное выражение, в нём читалось напряжение и просыпалось любопытство. — Дело в том, что я наследовал у отца дар охотника, всё мне давалось легко, стрельба в том числе. Я всегда попадал в мишень, но в живую не мог. Все знали, что я лучший стрелок в округе и считали, что меня преследует какая-то фатальная неудача. Но никто не догадывался, что я это делаю нарочно.
Рассказ Нияза словно прокладывал путь света и показывало на дверь, за которой находился выход из заточения во тьме. Узнав правду о Ниязе, Октай понял, что хочет быть именно таким. А Нияз продолжал рассказывать ему о забавных ситуациях, в которые попадал из-за своей ненависти к охоте. Временами мальчику казалось, что под курткой дяди что-то шевелится. И в самом деле, Нияз, словно пытался кого-то присмирить. Октай заинтересованно вглядывался в полы куртки и вздрогнул от неожиданности, когда из-под неё выглянули чёрные пуговки глаз. Ему удалось рассмотреть длинные, но крохотные белые ушки и дергающийся нос. Мальчик, словно загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от этого маленького создания. А в это время Нияз подводил черту:
— Ещё тогда, ребёнком я смирился с тем, что весь мир мне не изменить, но я обещал, что сделаю всё возможное, чтобы помочь спасти свободный дикий мир. — И он начал рассказывать о своём питомнике, когда его прервал, заданный слабым голосом вопрос:
— Кто это? — усталый взгляд указывал на маленькое симпатичное создание.
— Ах, это! — Тут же подключаясь, словно ничего не случилось, — забыл тебе представить, — сказал он, вытаскивая из-за пазухи маленького зайчонка с перебинтованной лапой.
— Это зайчонок, — пояснил Нияз, — ты когда-нибудь видел настоящего зайчика? — спросил он, пристраивая малыша на постели Октая. Тот отрицательно покачал головой, попытался приподняться, чтобы лучше рассмотреть детёныша. Тем временем зверёк, принюхиваясь, робкими шагами осваивал кровать.
***
Родители Октая не знали чем себя занять. Отец сидел перед телевизором, перед ним мелькали на экране кадры, но он оставил их без внимания. Мама стояла у окна, наблюдая за небом, на котором ещё больше сгустились тучи. Но обоих жутко беспокоил затянувшийся визит Нияза. Все мысли были заняты тем, что происходит в комнате Октая. О чём говорил Нияз с их сыном? Они долго колебались, а затем, не сговариваясь, тронулись с места и, стараясь не шуметь, подошли к двери сына. Напряжённо прислушиваясь к звукам, они сумели различить отрывки из рассказа Нияза:
— Поехал я на прошлой неделе на охоту. Прогуливаюсь по лесу, снега навалило по колено. В городе только лужи из талого снега и промерзающей воды, а в лесу в это время сказка. Всё вокруг белое, одни деревья сиротливо выделяются на хрустящем ковре. Иду я и вдруг вижу волка, роящегося в снегу. Облезлый такой, тощий. Ну, думаю, голодный, опасный. Снял я тогда с плеча ружьё и выстрелил в воздух, а волк заскулил от страха, как побитая собака и убежал далеко в лес. А мне стало интересно, что это хищник вынюхивал в сугробе. Подошёл я ближе, и вижу этого малыша, забившегося в чью-то норку. Уж точно не заячью, уж я то знаю. Вижу замер, дрожит, боится, а убежать не может, лапка поранена. Остальные его братишки, наверняка, убежали, а вот он не смог. Пожалел я его и взял домой, — и тут, не веря своим ушам, родители услышали голос сына:
— Что с ним теперь будет? — поглаживая зайчика по мягкой шёрстке, спросил Октай.
— Не знаю ещё. Сначала подлечу ему лапку, потом верну в лес.
— Но ему нельзя в лес— горячо проговорил малыш и посмотрел на Нияза недетскими глазами, взгляд которых трудно было выдержать.
— Почему же нет? — нарочно изображая непонимание, спросил мужчина — Там его дом.
— Но он такой маленький, беззащитный и совсем один, а там холодно и там волк.
— Да, ты прав, — согласился Нияз, — но что же теперь делать? Я не могу его оставить у себя. Ты же знаешь, у меня собака ревнивая. Вот если бы кто-нибудь взял его к себе, — проговорил он, словно ломая голову, кому бы мог отдать зайчика, вдруг спросил, — а ты бы не смог за ним присмотреть, вырастил бы и мы отпустили его в лес.
— Конечно, — с радостью согласился Октай, всё ещё не веря, что ему оставят это сокровище. Он прижал полюбившегося малыша к груди, и был счастлив оттого, что никому не придется его отдавать. — А как же родители? — забеспокоился Октай — Вдруг они не разрешат?
— Не переживай, я с ними поговорю, — успокоил ребёнка, и вздохнув удовлетворённо, начал прощаться Нияз. — Ну, задержался я у тебя, мне давно пора бежать.
— Приходите ещё — попросил его, прощаясь другой Октай.
— Непременно — пообещал Нияз и, покинув комнату, столкнулся в коридоре с отцом мальчика.
***
Услышав голос своего сына, молчащего уже несколько месяцев, мама вернулась в комнату. По стеклу окна стекали дождевые ручейки, по её щеке текли слёзы. У неё было чувство, что всё закончилось, это невыносимо тяжелая чёрная полоса пути осталась позади. Теперь всё будет хорошо, в этом она была уверена.
Но её супруг не отходил от двери. Он боялся, что мгновение уйдёт, и в памяти останется вспышка неоправданной надежды среди мрака отчаяния. Болезнь сына изменила его, скорее проявила в нём чуткость, сострадание, тревогу. За эти несколько месяцев он больше был отцом чем за все прошлые годы. И таким он нравился Ниязу. Оставив малыша, Нияз облегченно вздохнул, а ему жутко хотелось курить, больше ни о чём не думалось.
Спасибо!