ней, садился рядом, брал за руку и смотрел, как она что-то шепчет беззвучно двигающимися ссохшимися губами. Он не понимал, что с ней происходит и как помочь. Тогда он уходил в свою комнату и переставлял предметы и игрушки. Вот и теперь, он так же переставлял и убирал игрушки на свои места, и привлекал мысли о бабушке.
Он пытался представить её в деревне, в окружении сестёр. Он видел как они дружно выходят из дома, Как бабушка берёт ведро и приносит из колодца воды. Как одна из сестёр просеивает муку, а другая месит тесто, третья разжигает костёр. Затем они вместе раскатывают небольшие лепёшки и готовят на саче, опрокинутом на огонь. И он знал, что в это момент она очень счастлива, что непременно думает о нём и очень скучает.
***
Несмотря на то, что он был единственным ребёнком в семье, ему не хватало родительской любви, или они недостаточно показывали её, были холодны и немногословны.
То ли из-за того, что родители Октая были не особенно разговорчивы, он не беспокоил их вопросами, то ли они мало говорили именно из-за того, что ребёнок не задавал много вопросов. Октай был замкнутым, и кто знает, родился ли он таким или стал со временем. Своим поведением он отличался от ровесников, впрочем, как и внешностью, чем вызывал удивление. Его грустные и не по-детски серьёзные глаза выделялись на бледном лице. Кожа ребёнка, даже покрываясь загаром, сохраняла бледность. Глаза были подобны двум омутам, в которых застыла масса незаданных вопросов. Омутам, в которых отражалась всёпонимающая и всёпрощающая душа. Омуты, которые иногда пугали родителей. Они не понимали многого в поведении своего сына и просто адаптировались к его действиям.
Порой, в кругу сверстников, он мог вести себя также, мог подраться, увлечься игрой, пошалить. Родители были рады подобным переменам, хотя и могли наказать. Они любили его, как любят единственного сына в семье, но ему этого было мало.
Ему хотелось, чтобы любовь доказывали каждый день, чтобы он чувствовал свою необходимость, и видя занятость родителей считал себя ненужным и бесконечно одиноким.
Если бы родители умели читать мысли, они бы очень удивились образу мыслей сына. Обычно дети задают сотни вопросов, но Октай, предоставленный самому себе, редко задавал вопросы. Он почему-то стеснялся, что его посчитают глупым и думал, что все всегда обо всём знают. Он размышлял, и часто ответы были недалеки от истины. Но многие были софизмами, которые сильно влияли на его поведение. Например, его очень интересовало кино, но мальчик никак не мог себя заставить спросить у взрослых, кто и как его делает. Вместо этого он додумался, что одна из четырех стен прозрачная, и через неё наблюдают зрители. И так же, как и он, оценивают и осуждают. Это изменило его жизнь, ибо он старался быть лучше, так как думал о том, как оценят его другие. Но зато он избавился от одиночества и страха. Когда Октай забывался и шалил, а потом, стоя в углу сгорал от стыда за свой проступок из-за того, что за ним наблюдают, он клялся больше никогда такого не повторять.
Он также оценивал других, особенно взрослых и удивлялся, как они могут вести себя так нелепо и даже некрасиво, когда знают, что за ними наблюдают. Мальчик избавился от многих страхов, считая их недостойными себя. Он твердо знал, что призраки, баба-яга и всякие страшилки не существуют, но очень любил истории, и охотно слушал сказки о них. Они развивали его фантазию, и он сам подолгу забывался, погружаясь в свой выдуманный мир, где был и принцем, и рыцарем, и колдуном. И всё равно, несмотря на свои увлечения и заботы, ему недоставало ласки и внимания. Ему хотелось проводить больше времени с родителями, поиграть и почитать что-нибудь, нарисовать или вырезать, но он никогда не просил. Ему казалось, что мама, поглощенная своими делами, не замечала и, даже забывала о его существовании.
На самом деле мать всегда украдкой следила за ним и, видя его увлеченного, не хотела тревожить. Она думала: "Вот закончу стирку — порисуем вместе, уберусь в доме — почитаю его любимую книжку, приготовлю обед — погуляем по двору". Но время шло незаметно. Утро неожиданно сменялось вечером, а дела не заканчивались. Молодая женщина осуждала себя за то, что мало занимается сыном, ведь скоро её общество станет ему не нужно. Но будни, будни. Сколько же в них убитого понапрасну времени, сколько отложенных, опоздавших и никогда не осуществленных дел. И в этих буднях проходит большая часть нашей жизни.
***
В этих заслоняющих всё буднях раз в неделю ярким всполохом бросались в глаза некоторые перемены. Начиналось всё в среду вечером, собирались дяди и тети. Они о чём-то громко спорили. Переставляли и выносили мебель из комнат, без того пустых, в спальню родителей. Расставляли по периметру стен сложенные в длину одеяла и подушки-сидушки, и покрывали их белыми простынями. Стоило взрослым отвлечься, как дети начинали кататься по застеленному коврами полу, оборачивались или накидывали на себя простыни, воображая себя приведениями, а девочки мастерили себе свадебные платья. Когда же, увлеченные беседой и стряпней, мамы замечали, как развлекались ребятишки, то доставалось всем. Девчонки обиженно дулись почему-то на мальчиков, которые забыв, что сами получили трёпку, тихо посмеивались над кузинами.
К ночи некоторые родственники расходились, кто-то оставался ночевать. По четвергам ворота оставались настежь открытыми. Приходило много незнакомых тётушек, бабушек. Мужчины собирались в палатке, разбитой во дворе. Женщин принимали в доме. Они рассаживались вдоль стен, громко пели, причитали и плакали. От этих звуков ходили мурашки по коже.
В эти дни кузены Октая, собравшись вместе, становились немного сумасшедшими и совсем неуправляемыми: бегали, играли в мяч, прятки и в "море волнуется раз". Ничто не способно было встать между ними и забавами. Поразительно, но дети играют всё время, во всё и со всем, что только им не попадётся под руку. Они способны придумать бесконечно много развлечений, и никогда не скучать без дела.
Но последний четверг выдался пасмурным. Дождь, а точнее родители, загнали ребятишек в дом. Свободной была только родительская спальня, заставленная мебелью. Чтобы происходящее и песнопения не особо беспокоили детишек, к ним приставили Вяфу, одну из старших кузин Октая. Ей было 13. Она была довольно весёлая, стриженная под мальчика, коротышка. Вяфа забавляла детей, как могла. А те недоверчиво присматривались к ней и строго оценивали поведение. Она рассказывала им веселые истории и незаметно затянула играть в морской бой, при этом придумала костюмы. Детям это понравилось. В ход пошло всё. Салиме надели на голову оранжевый абажур от настольной лампы. Пледы и простыни, снятые с кроватей, стали плащами для Октая, Рамина, Сулеймана. А белую ажурную салфетку с ночного столика мамы прикололи к прекрасным волосам Мины. Из розового стёганого одеяла ей сделали пышное платье, и она превратилась в очаровательную средневековую принцессу, которая даже двинуться с места не могла. Зулейха надела мамино платье и яркий платок, которые отыскала в шкафу. В этом шкафу хранилось столько полезных, годных для использования вещей, что его нарекли кладом, сокровища которого достанутся победителям. Ребятишки разделились на две команды и взобрались на свои корабли, роль которых играли кровати, софа и кресла. Все эти предметы мебели находились так близко в довольно большой спальне, что дети могли перепрыгивать с одного судна на другой. Всё, что было за бортом, было океаном, а подушки — плотами или обломками, оставшимися от разрушенных и потонувших кораблей.
Пираты взяли мирное судно на абордаж. И хотя храбрый капитан Октай, не жалея жизни, сражался с пиратским капитаном Рамином на импровизированных шпагах, пытаясь защитить свою принцессу, победа была за пиратами, которые, захватив пленных, уничтожили корабль. Но Октаю удалось избежать плена, и он ринулся освобождать своих друзей и принцессу.
Все были так увлечены игрой, что не заметили, как увеличилось число участников. Взрослые кузены, привлеченные весельем малышей, тоже присоединились к приключению и им тут же нашли подходящие роли.
Рамин из победителя превратился в беглеца и его загнали в угол. В пылу игры он не заметил, как оказался возле запретной швейной машинки. Пират долго отстреливался оттуда, но потом был ранен и убит. Мину и всех остальных освободили. Начался пир. Рамин со злости кусал губы. Он приподнялся из-за своего укрытия, искоса наблюдая за победителями, и только теперь заметил, что служило ему убежищем. С ней у него были связаны болезненные воспоминания. Детям запрещено было трогать машинку, но однажды, играя в прятки, он так же оказался за ней, и заскучав, решил попробовать шить. Он просунул под лапку ткань и нажал на педаль, но не успел убрать палец. В результате прошил себе ноготь указательного пальца. И теперь фантомная боль напомнила ему ещё об одном позоре, когда вместо сочувствия получил оплеуху от отца. Было больно и от того, что он кричал, когда иглу вытаскивали, а все смеялись. Рамин, как всегда, в сердцах пнул машинку, но она даже не шелохнулась, словно насмехалась над ним. Разозлившись еще больше, проказник стянул абажур с головы Салимы, и начал носиться по комнате под ор и слёзы девочки, потерявшей шляпку. Абажур отобрали. Рамина наказали, но игра расстроилась. Старшие ушли искать более интересное времяпрепровождение, мелюзга начала ныть. Вяфе вновь нужно было придумать развлечение для детей. Но чем их увлечь? Тут она заметила под кроватью мышеловку. Недолго думая, Вяфа достала её.
— Знаете что это? — таинственным голосом начала свою игру-заманиловку.
Малыши, заинтересованной толпой, присели на пол вокруг, — Это мышеловка, — она настроила механизм и поставила на пол. — На эту деталь надевают хлебушек. А мышка, — и она двумя пальцами изобразила маршрут передвижения мышонка, — бегает себе, бегает. Ничего не подозревает. И вдруг видит, что это? Это хлеб. Залезает она на мышеловку и начинает грызть приманку, — и Вяфа показывает, как мышка грызёт — и тут хлоп… — и мышеловка на самом деле сработала, прищемив пальцы девочки. У неё округлились глаза, и лицо исказилось от боли, она открыла рот, но ни звука не издала. Сначала дети ничего не поняли, но когда увидели, что она не шутит, все заржали. Они катались по полу, держась за животы. А у Вяфы по щекам текли слезы боли и стыда. На шум пришли родители, освободили, обработали палец и забинтовали. Даже взрослые не могли удержаться от смеха, и удивлялись, как её угораздило.
Позже гости и родственники разошлись, а мама до глубокой ночи мыла целую гору грязной посуды и прибиралась.
***
Снова наступили скучные долгие дни. Единственным весельем Октая было наблюдать за воробьями, которые прилетали каждый день с тех пор, как отец повесил за окном мешок с зерном. Октай точно знал, чтобы птицы ни делали, где бы ни жили, они непременно несколько раз в день прилетят к окну, чтобы полакомиться халявным зерном. Октай любил наблюдать за ними, особенно за самым смелым, первым, который несколько месяцев назад худой и взъерошенный впервые прилетел на окно и отыскал этот мешок. Его прозвали Горхмаз(бесстрашный).
Спасибо!