‒ Война с самим собой самая жестокая, самая тяжёлая, самая долгая и самая кровопролитная. На ней можно потерять не только ноги, но и жизнь. Можно конечно не воевать, но тогда ты остаёшься проигравшим. Тогда ты потеряешь что-то большее чем ноги. Ты потеряешь самого себя.
Парни растерянно смотрели на Длинного. Они не понимали, о чём он говорит. Я тоже не понимал, произнесённых им слов, но уже точно знал, что запомню их навсегда, точно так же, как их запомнят эти пацаны.
Мы покинули кафе, когда на улице стояли голубоватые уютные сумерки
‒ Ну, пока, парни! Спасибо за помощь! – Длинный, а вслед за ним и я крепко пожали руки нашим добровольным помощникам.
«Не за что…приезжайте ещё, покатаемся…» - говорили наперебой счастливые пацаны. Когда мы провожали глазами удаляющуюся от нас весёлую компанию, я думал насколько правильными были слова Длинного, о том, что люди бывают счастливы, когда могут оказать помощь, почувствовать себя необходимыми. Как же это всё гениально и просто. Есть две половинки. Одна из них нуждается в помощи, другая нуждается в том, чтобы быть нужным, востребованным. Нужно только лишь соединить эти две половинки с помощью просьбы. Оказывается, просьба это тоже доброе дело. Это озарение, которое открылось, благодаря Длинному теперь взорвалось во мне словно бомба, и теперь я желал только действовать.
11
‒ Куда рванём? – на этот раз уже я спросил Длинного.
‒ Поехали ко мне! Покажу тебе свою берлогу и угощу кое чем. – предложил он в ответ и я с радостью согласился. Мне не хотелось расставаться с ним никогда.
Теперь нам снова нужно было вернуться на район к «Строяку» и мы ехали вдоль дороги в поисках машины. В субботний день дорога была почти пустой. Только изредка мимо нас проносились машины, но из за наваливших сугробов мы не могли подъехать вплотную к обочине, чтобы попытаться их остановить. Впереди я увидел остановку, и моргающий поворотником отъезжающий автобус.
‒ Поехали! – заорал я Длинному и со всей мочи начал крутить колёса в направлении остановки. Автобус отъезжал неспешно, как отчаливающий от пристани огромный пароход. Я несколько раз махнул рукой коренастому водителю в свитере «Boys», который выкручивал огромную как штурвал баранку вправо.
«Кыс-кыс-кыс! Ну давай»
Проехав ещё немного вперёд, я снова замахал обеими руками, и увидел, что водитель остановил движение и автобус замер с вывернутыми колёсами.
‒ Славка, догоняй! – заорал я ехавшему сзади Длинному, и ещё сильнее припустил к остановке.
Двери с приятным шипением разъехались в разные стороны, словно приглашая нас быстрее очутиться в тёплом салоне.
«Кыс-кыс-кыс!»
‒ Парни помогите! – крикнул я сходу парням со спортивными сумками, стоящим напротив дверей. Парни выскочили и со скоростью урагана затащили в салон сначала меня, а потом Длинного. Люди в хвосте автобуса расступились, чтобы освободить нам место.
«Спасибо…спасибо…спасибо» - я благодарил каждого с кем встречался взглядом. Они приветливо улыбались в ответ: парни и девчонки, пожилая женщина и кавказец в огромной кепке. Я улыбался в ответ им всем и не прятал своего взгляда. Я больше не хотел быть невидимкой. Как я давно не ездил в автобусах. Я переводил взгляд с окна, где проносились знакомые пейзажи, на Длинного, умиротворённо восседающего на своём троне; осматривал новый салон с никелированными поручнями и мягкими удобными сидениями, вглядывался в лица пассажиров. Несмотря на выходной день автобус был полным. Меня переполнял восторг оттого, что я тоже куда-то спешу вместе со всеми этими, людьми; у меня тоже есть свои заботы; я тоже один из пассажиров; я такой же пассажир, как и все здесь сидящие и у меня есть своё место в этой жизни.
На остановке нам нужно было только подъехать поближе к дверям, чтобы нас без лишних вопросов бережно выгрузили. Всё оказалось так просто, а я почему-то боялся ездить на автобусах.
Жилище Длинного оказалось не так уж близко к «Строяку». Мы долго пробирались по узким неудобным тропинкам в старых дворах с хрущёвскими домами, потом проехали под страшной аркой из труб тепломагистрали и оказались на узкой дороге уходящей вниз под большим уклоном. По обеим сторонам дорожки неуклюже возвышались серые двухэтажные бараки. В этих местах я бывал только один раз, когда мы с моим другой Мишкой искали машину времени. Почему она должна была находиться именно здесь, я уже не помню. Кажется, Мишка увидел это место на карте, которую сам же и нарисовал. Никакой машины мы конечно не нашли. А может всё-таки нашли? Вот же он я в будущем. Мы переместились на пятнадцать лет вперёд. Только почему то вокруг всё осталось таким же как и тогда серым и убогим, лишь я слегка трансформировался и вместо ног приобрёл шикарные колёса и вместо Мишки рядом со мной мой лучший друг по прозвищу Длинный.
За бараками был пустырь, часть которого была занята гаражным кооперативом. Длинный уверенно направился туда по неочищенной от снега дороге. Я уставший и взмокший от пота уже с трудом проворачивал колёса своей коляски в вязком снегу.
Проехав между двумя гаражными блоками до противоположного края, мы очутились у зелёных ворот большого гаража с кирпичной надстройкой сверху. Длинный выудил из внутреннего кармана куртки массивный трубчатый ключ и воткнул его в небольшое отверстие в калитке.
‒ Вот мы и дома, ‒ сказал он, провернув ключ в замке и распахивая калитку, обитую изнутри шпоном.
‒ Ты здесь живёшь? В гараже? – спросил я удивлённо.
‒ А чем не жилище? Сейчас зайдёшь сам всё увидишь, – кряхтел Длинный вытаскивая удерживающие штыри сверху и снизу, чтобы открыть ворота. Наконец одна створка ворот распахнулась, и перед моим взором возникло небольшое помещение, стены которого были обшиты вагонкой. Вдоль стен были прибиты полки, на которых плотными рядами стояли банки с солениями. Посередине находился пологий скат из досок с верёвочными перилами по бокам. Я сразу понял, что это был самодельный пандус для подъёма наверх.
‒ Ты заходи, не стесняйся, ‒ Длинный пропустил меня вперёд, а сам заехал следом, включил свет и закрыл ворота.
‒ Это мой бункер. Здесь лет десять можно прожить, не выходя на улицу. Жратвы полно, вон соленья, картоха, тушёнки пять коробок, даже лапша китайская есть. – Длинный по хозяйски катался по периметру гаража, хвастаясь своими запасами. Действительно, помещение в двадцать квадратных метров больше походило на продуктовый склад. Мешки с картошкой, капустой и прочими овощами, занимали всю заднюю часть. Под полками с соленьями стояли коробки с тушёнкой и китайской лапшой.
‒ А отопление есть? – спросил я, ёжась от холода и обнимая себя руками.
‒ А как же? Там наверху масленые обогреватели. Здесь если чё тоже есть, но включаю только в сильный мороз, чтобы овощи не сгнили.
Длинный жестом пригласил меня продолжить осмотр и, цепляясь за верёвки, в три маха преодолел пандус и оказался наверху. Я последовал за ним. Оказавшись на втором этаже, я удивился, насколько домашней была обстановка здесь. Все четыре стены были завешаны пёстрыми коврами. Один пушистый с длинным ворсом лежал на полу. Небольшой, аккуратно застеленный диван располагался у дальней стенки. Напротив него на тумбочке стоял телевизор. К одной из стен прислонился шкаф без ножек, верхняя полка которого была заставлена книгами.
‒ А что, вполне можно жить! – восхищённо сказал я.
‒ Чего не жить? Все удобства имеются. Там внизу даже туалет есть. – Длинный ловко перепрыгнул с кресла на диван. – Чё стоишь, как неродной? Снимай куртку, садись! – скомандовал он.
Я последовал его примеру и перебрался на диван. Длинный щёлкнул пультом, включая телевизор. Экран загорелся, и помещение наполнилось писклявыми голосами героев мультсериала. Я ощутил домашний уют.
‒ Если чё и музло имеется, - Длинный показал на магнитолу с большими колонками, стоящую сверху на шкафу.
‒ Ты уже давно здесь? – я тактично пытался подобраться к вопросу, почему Длинный живёт в гараже.
‒ Два года. Раньше мы с батей вдвоём жили. Мамка убежала, когда я ещё пацаном был. Теперь он под старость лет себе невесту нашёл. Я жить с ними не захотел, тем более хата однокомнатная, вот сюда и переехал. Но это всё мне батя сделал. – Длинный сделал отрывистый жест, показывая на помещение. – Сначала было непривычно, а теперь я не представляю где можно ещё жить, как не здесь.
‒ И не страшно? – спросил я.
‒ Во-первых, я здесь всех знаю; во-вторых, хозяин соседнего гаража наш участковый; а в-третьих, в этой жизни я уже ничего не боюсь.
Длинный засунул руку за диван и достал оттуда небольшой свёрток, сделанный из пожелтевшей газеты. Он аккуратно развернул засохшую бумагу, в которой оказалась небольшая горсточка бурой травы.
‒ Давно у меня лежит, всё случая не было попробовать. Мне ведь одному нельзя. – Он снова полез за диван и достал оттуда пачку папирос.
‒ Шмальнём по чуть-чуть? – он хитро прищурился, доставая папиросу.
‒ Даже не знаю…‒ я снова произнёс нелюбимую фразу Длинного и решил тут же себя поправить.
‒ Просто…я не любитель этого. Ржёшь с неё как дурак, и дурь всякая в башку лезет. Да и неприятностей от неё много. Я ведь после этой травы на воздух взлетел.
‒ Сегодня ты никуда не взлетишь, это я тебе гарантирую. Но что я тебе точно могу обещать, так это вынос мозга в моём исполнении.
Длинный с силой дунул в папиросу, из которой пулей вылетело всё её содержимое, а затем, высыпав травку в ладонь, сосредоточенно наполнял ею пустую папироску. Он делал поступательные движения, аккуратно нагребая траву в полую бумажную трубочку. После каждого такого движения он ставил папиросу вертикально и встряхивал её, ударяя мундштуком по запястью. Его взгляд был сосредоточен, как у врача, наполняющего шприц дорогостоящей вакциной.
‒ Ты и без неё умеешь мозги промывать, ‒ усмехнулся я, не отрывая глаз от завораживающих манипуляций Длинного.
‒ С ней будет совсем другое дело, ты главное приготовься.
Длинный уже наполнил папироску до краёв и продолжал аккуратно массировать её большим и указательным пальцем, плотно утрамбовывая бурую начинку. Потом он как конфетку закрутил оставшийся кончик папиросной бумаги и засунув всю папиросу в рот, словно облизывая леденец, протащил её между своих пухлых губ.
‒ Ну что, готов? – скорее всего формально спросил Длинный, потому что даже не смотрел на мою реакцию, а запаливал кончик папиросы от зажигалки.
Он глубоко затянулся и выдохнул облачко дыма, которое показалось мне зелёным. Я снова почувствовал этот запах, который не спутаешь ни с чем. Этот запах, чем-то напоминающий жареные семечки раньше мне нравился. Но сейчас он напомнил мне о событиях произошедших там, на
