облицованного красным гранитом , находилась огромная, серая металлическая дверь . Как только мы перевели дух, и Мишка смог говорить, информация вновь полилась из него как из ведра.
- А ты знаешь, что за этой дверью находится бомбоубежище, а дальше подземный ход, ведущий аж до парка Гагарина? -Бомбоубежище, для кого?
Спросил я оглядывая массивную дверь.
-Для них - Коротко бросил брат и пальцем ткнул куда-то наверх, в темные, набитые снегом тучи.
Я посмотрел по направлению его пальца, но ничего, кроме громадных, гранитных ботинок Ленина, припорошенных снегом, и вытянутой руки с фуражкой не увидел, но приставать к брату не стал, а просто спросил.
- Сейчас пойдем или попозже?
Мишка подумал, покрутил круглой головой и ответил.
- Пойдем завтра, после демонстрации. Все напьются, вот и пойдем.
А седьмого ноября, на город упал мощный снегопад.
Колонны демонстрантов двигались сквозь него, как белые призраки. Лишь изредка, сквозь плотные снеговороты виднелись красные, бархатные знамена, да качались транспаранты с чьими - то портретами.
Все это мы наблюдали из окна нашей кухни, вернее сказать наблюдал только Мишка, а я же постоянно подпрыгивая вверх ,чтобы достать подоконник, видел только сплошную белизну за окном.
– Пора - решил Мишка, и мы ринулись в коридор за своими пальто.
К монументу мы подошли белыми от снега. Почти на ощупь, он нашел большую металлическую ручку у двери, и со всей силы налег на нее. Дверь приоткрылась, и мы проскользнули в темную щель. Полированные гранитные ступени вели круто в низ. Откуда-то, из-за поворота доносился вкусный запах жареного мяса, и свежего хлеба.
Мишка поскользнулся, и дальше вниз, поехал уже на животе. А я стоял на верху, и отчаянно боялся спускаться вслед за братом.
В это время откуда-то сбоку, выбежал высокий солдат в ярко начищенных и блестящих, словно резиновых сапогах. Натренированным ударом ноги, рассчитанным попасть взрослому человеку ниже пояса, он ударил приподнимающегося второклассника Мишку, прямо в грудь.
Отчетливо что-то хрустнуло, и мой брат повалился на спину. Из его широко открытого рта вырвалось какое-то шипение, и темно-красная кровь ринулась на пол. Из соседней двери, на шум выглянул какой-то офицер, с лоснившимися от жира губами. Моментально сориентировавшись, он прошипел зло.
- Ну ты и мудак,, Абдулин?
Потом мгновенье, подумав, приказал негромко.
- Ладно. Щенка выброси за трибуны, под елки.… К утру, сто процентов околеет.
А здесь прибраться.
Пол промыть. Чтобы не капли.… Сам здесь, не знаешь, что ли!? А с тобой мы опосля разберемся, когда все разъедутся...
…Мишка лежал под елью, на ярко белом снегу, слегка припорошенном голубыми иголками.
Кровь толчками вырывалась у него изо рта, и вокруг его большой, лобастой головы, образовался ярко-красный круг, как на иконе, которую я видел у бабушки.
А я, варежками отгребал и отгребал красный снег, и мечтал только о том, чтобы все это когда-нибудь и как-нибудь закончилось.…
И вдруг Мишка открыл глаза, сквозь слезы посмотрел на меня, и прошептал чуть слышно.
- Ты прости меня Вовка. Прости…
А после, передернулся всем телом, неуклюже и некрасиво и затих, а по его лицу растеклась молочно - голубоватая белизна, как потолок на нашей кухне, где стены сделаны из неба.
