было в прошлое, только и только туда.
В ночь все кикбайки на базе были заблокированы, обычная предосторожность. Поэтому Гешка выбежал на трассу рядом со штаб-квартирой их организации, рассекающую густой, теперь полностью непроглядный лес. Добравшись до обочины, остановился и по-быстрому включил хронокласт. Слава богу, зарядка оказалась полной, и когда прибор дружески подмигнул ему иссиня-зелёным дисплеем, быстро передвинул джостик темпорального скачка на два с лишним года назад, на тот самый день конца ноября. Когда мама была жива.
Как всегда во время прыжка по времени лишь слегка его замутило. После чего он продолжал стоять возле той же трассы, в том же месте на обочине, но на этот раз был холодный предзимний вечер. Шкала темпорала показывала минус два года и четыре месяца. День в день. За несколько часов до трагедии. Мог бы и пораньше поставить. Почти промахнулся. Но делать нечего, получится ли вторая попытка пока неизвестно.
Срывался косой дождь, замерзающий прямо на лету. Клубились невероятно жуткие, белёсые с чёрным тучи. Именно этот надвигающийся ледяной шквал два с лишним года назад, то есть сейчас, должен был превратить Гешкину жизнь в ад.
Такси как назло не было. Попутные не останавливались при виде всклокоченного парня. Гешка бежал как сумасшедший. Добежав до остановки, успел вскочить в отходящую до города маршрутку, водитель, спасибо, подождал. Лишь бы мама не успела выйти из дома! Лишь бы не вышла! Лишь бы!..
Потом Гешка нёсся по лужам от остановки домой. Не помня себя, запыхавшись до заклинивания бешено колотящегося сердца, он всё же прибежал домой – и успел! Как раз к апофеозу ледяной грозы начинающегося декабря. Мамочка была как всегда на кухне, но собиралась в свой последний поход в магазин. Живая! Живая!!! Мамочка моя!
Как он плакал, её обнимая, а она ничего не могла понять и только крепко прижимала к себе отчего-то разнюнившегося и как-то странно и резко повзрослевшего сына. Не могла понять и почему он её никуда не отпускает, даже к порогу подойти не даёт. В наступившую страшную тополиную ночь, когда неистовый, шквальный, замерзающий дождь, схватываясь толстой корой на ветвях он так никуда свою мамочку и не пустил. Как она ни пыталась.
- Какой там магазин?! Какой хлеб?! Обойдёмся, мамочка! Давай, лучше блинчики твои испечём или оладушки?!
- Что-то у тебя сердечко так стучит, сынок! Тебя кто-то обидел?! За тобой словно бы кто-то гнался! – Немного позабытый мамин голос просто разрывал Гешкино сердце на части.
- Теперь, мам, я сам любого обижу! И тебя в обиду не дам!
Тополя ломились в окна, словно звери или взбесившиеся лешие. Ломали об себя обледенелые толстые ветви, метали их оземь, словно переламывающиеся сине-белые молнии. И каждый словно озирался, выискивая в сполохах ледяной грозы никак не появляющуюся, по разнарядке приуготованную жертву. «Где она?! Где?!». Их косые обломки как зубья древнего зверя смерти периодически втыкались в ещё не замёрзшую землю за окном. Вслед за вымерзающими струями сносились новые ветви. А жертвы всё не было. Уже и тополя кончались.
Изо всех сил прижимаясь к матери, Гешка всё больше чувствовал и вспоминал её живое, родное тепло. Наконец сквозь пелену не отступающих слёз стал понемногу таять больше двух лет не отступавший страшный образ перебинтованной мамы в гробу. Теперь мамочка точно останется рядом с ним живой и навсегда.
Он в кои веки обнял пришедшего из пивной пьяненького папу и поцеловал его в заросшую щеку, тот даже поперхнулся на ровном месте. Папа до того был этим поступком сына шокирован, что подумал, как же действительно странно и неуловимо быстро повзрослел его сын. Наверно и вправду перестал мельдонить. Стал, как его папа, настоящим мужиком. Кроме пивной – ни-ни!
- Здоровый ты стал какой-то! Пора мотоцикл тебе покупать!
- Какие мотоциклы в наше время, папа?! Байки самокатные, разве что?! Да и на какие шиши?!
- Эх, а я-то думал, ты, как всегда, шалаешься где-то. А ты, оказывается, дома! Во дела! Бывает же!
Гешка крепче прижался к матери, просто не веря своему и маминому спасению.
- Мамочка! Помнишь, как ты мне переводила чириканье ласточки, когда её ласточонок пытается взлететь?!
- Помню. Она всегда чирикает: «Осторожней, сынок!».
- Теперь я тебе чирикаю: осторожней, мамочка, не выходи никуда! Ты просто не представляешь себе, как этот мир страшно устроен!
Мать, улыбаясь, прижала Гешку к себе:
- Да что ты такое говоришь, сынок?!
- Именно так, мамочка! Я только теперь это понял. Назад отмотать ничего нельзя. Почти ничего и почти никому!
- Ты весь дрожишь, сынок! У тебя и вправду всё хорошо?!
- Правда-правда. А где бабулечка с дедулечкой?!
- Да где ж им быть?! В своей комнате беседуют, ругаются, как обычно.
Гешка радостно прошагал к ним, заглянул в дверь, прокричал «Привет!». Дедушка, нацепив очки, покачиваясь в кресле, читал на развороте свою «Комсомольскую правду», изредка переругиваясь со своей личной комсомолочкой во плоти. Лениво отбиваясь от деда, бабушка, укрывшись шалью, вязала, сидя на диване и посматривая телевизор. Увидев и услышав приветствующего внука, оба заулыбались и помахали ладошками, мол, сегодня виделись, а Гешка просто запамятовал, хотя и молодой, но бывает.
За окном сверкнул изжелта-дьявольский пронизывающий свет, дико грохнуло и куда-то рассыпалось. Косые струи остервенелого предзимья на лету замерзали, превращаясь в острые, разящие пики в лапах осатаневших божеств, очень недовольных оттого, что вот так без предупреждения ускользают их намеченные жертвы. Свирепый лешак Перун на пару со всегда отмороженным Христом явно прикрывали друг друга, одновременно, как американские напарники, держа один другого на мушке. Потому что всегда не доверяли один другому.
Папа зябко поёжился и сказал:
- Однако, я вовремя вернулся. – И тут вдруг заново увидел вернувшегося Гешку. - А ты чего так и вправду возмужал, сынок?! Даже как-то непривычно! Я и не заметил, когда! Тут не мотоцикл нужен. Так и женишься без меня, чего доброго!
- Да куда я теперь без вас?!
Отец бросил на сына предательски трезвеющий взгляд:
- Тогда давай-ка выпьем, сынуля, хотя бы за это?! У меня тут где-то пузырёк припрятан. – И полез в карман пиджака. – Между прочим, почти коньяк.
- А давай, папа! За мамочку!
- Правильно. Держи нашу марку во всём! Ты же сын писателя, не забыл?!
- Да помню, папа, помню! Всем кому смог рассказал.
- Это хорошо. Народ должен знать и помнить меня. – И папа долил обе стопочки почти с горочкой. – И даже очень помнить. На, бери!
Выпил свою не спеша, захрустел огурчиком из банки. Затем, немного подумав, высказался по полной:
- Я тебе вот что скажу, сынок! Как писатель. Цени! Мать надо любить! И беречь! – С хрустом сжал кулак. – Во как!
- Ты просто не представляешь, пап, до какой степени ты прав!
- Знаю, сын ты и вправду хороший и любящий. В детстве всё время рвался спать с мамкой. Она тебя тогда стыдила, мол, вот так привыкнешь, а кто потом будет спать с твоими жёнами.
- Не знал этого. И что я ей ответил - кто?!
- Я же сказал, сынок ты и вправду очень любящий нам попался. Ты так и сказал: «Как кто?! Папа!».
- Ух, ты! И что же ты мне ответил?!
- Можно по-писательски?! Тогда слушай: «Мои глаза наполнились слезами и я ответил тебе тогда дрожащим голосом: «Храни господь тебя, сынок!». Как видишь, до сих пор хранит! Так что смотри, уговор дороже денег! Так, когда свадьбы-то?!
Зная, что вот-вот должен вернуться домой он сам, но только ранний, пока не прошедший считай ничего, Гешка выскочил по-быстрому в прихожку и стал обуваться. Хотел было написать самому себе про сорок тысяч зелени в сарае под досками, на которых с друзьями именно в это время начинали репетировать, кося под Битлов и Роллингов, но передумал. В этом случае с такими деньжищами всё повсюду изменится и точно к более плохому. Потому что к хорошему шальные деньги не приводят никогда.
Сейчас Гешка кое-что и в остальном понимал за жизнь. Взрослые парни дружить с ним и опекать теперь точно не так будут. Когда он опять окажется с мамочкой, никто его жалеть не станет. Да и на хорошую работу несироту не возьмут из-за малолетства.
«Да и зачем мне те бабки американские, вдобавок не свои?! – Подумал Гешка. – Крутой байк купить?! Мне Серафим и так даёт кататься на своих бешеных мясорубках. Да и дядю Лёшу жалко, это его деньги! Как можно брать чужое, да ещё у соседа?!». Гешка даже поёжился.
Потом он подождал себя, прошлого, в подъезде, на верхней площадке, пока с гулянок не вернулся. Интересно, с кем я тогда-то был, что-то не упомню, кажется, с Оленькой Рудаковой из десятого «А». Да-да, она сразу после школы выскочила замуж за Стасика Костерина, одноклассника, урода! Знай я тогда такой расклад - никогда бы у них не списывал!
«Эх-х! Неплохо встретить бы мне снова Маняню, конечно, конечно, лучше после того как вернусь в своё время! Да и спросить между прочим про огненную саламандру из пятого АПГ, живёт ли она по-прежнему там, появлялась ли хотя бы мельком?! Наверняка Маша переспросит: «О чём это ты?!». Впрочем, у такой девушки могли найти убежище и другие беглянки, включая Эмилию, музу Вольтера. Вот бы их всех спасти! Знать только нужно, в какие точки времени и куда переноситься! Я бы навёл шороху в мировой истории!
Стоп! Вот насчёт дедушки надо бы побеспокоиться, чтобы потом спасать не пришлось. Хотя он и сердечник. Ладно, пока я тогдашний не вернулся, оставлю-ка я сам себе записон в прихожке, в моём укромном месте для заначек. По идее не должен бы пропустить и не заметить.
Секунда в секунду успев вернуться на верхнюю площадку наблюдения, Гешка услышал, как кто-то поднимается по лестнице и идёт к его квартире. «Вот будет прикол! – Разулыбался Гешка. – Когда я по новой начну со всеми здороваться! Жаль, подумают, что опять мельдонить принялся. А батя будет кричать: «Я же говорил – бывших нариков не бывает!». Бывает, папаня, ещё как бывает!
И Гешка достал хронокласт.
Однако, сразу, как только вернулся в своё время, он вспомнил, что и находил эту записочку от себя и читал. Но дедушки всё равно к тому времени не было. Видно, у каждого сердца своё время и своё количество ударов. Сколько сердцу с самого начала отмерено, столько раз и сожмётся. Потому что на свете всему без исключения отведён свой строго ограниченный ресурс. И у каждого человека всегда имеется лишь один выбор: быстро ты растратишь свой ресурс или растянешь на возможно более долгий и ёмкий срок. Если ресурс окажется выработан, всё равно найдётся способ убрать отработку, не один так другой.
Вспомнил, что мама, когда он прежний заснул после первого своего бухалова с отцом, всё-таки пошла в магазин на излёте той грозы, но тополя к тому времени отстрелялись. Поэтому тогда ничего не произошло, а под поезд она попала позже. С точки зрения души мир и в самом деле устроен на редкость несправедливо, всё в нём происходит точно в срок окончания эксплуатации ресурсов и возврата для переигровки в нём никогда и никому не предусмотрено. Даже для самых родных и близких. За редким-редким исключением, которое потом всё равно выправляется и становится, каким и должно быть согласно жёстко запроектированным параметрам. Мы-то не более чем машины или детали машин. И живём внутри машины. Чего ожидать в таком случае приходится?!
Только
