что-нибудь серьёзное вокруг, но устраивали. Шумную акцию в поддержку политических прав и свобод палестинцев, томящихся под известно каким игом, лишний раз неприлично всуе упоминать. Или учиняли крутой замес на тусовках голубых уродов, которых избивали порой до полусмерти. Оно же и вправду, разве могут явные ошибки природы свободно собираться где-нибудь, вдобавок дышать нашим воздухом и совращать себе новые кадры?! А если они ещё и возле детей начинают роиться – тогда приходится сразу мочить уродов, причём безо всяких разговоров! На месте! Подошёл – и сразу в торец гниду, лучше монтировкой.
Понятно, что полиция их за это не очень шугала. И даже ненавязчиво поощряла, поскольку настолько омерзительные полуживотные и в самом деле мало кого в стране устраивали. Гешка на какое-то время даже подписался участвовать в акциях добровольной юношеской дружины при местном райотделе. Ходил вместе с другими обычными парнями щемить бомжей, мигрантов и другую профессиональную шваль. Но особенно люто местные ребята громили именно голубятни всех родов, величин и сортов, любой ЛГБТ – сразу под корень. В принципе, кажется, нормальная рефлексия любой здоровой юности: вырубать вокруг себя всё гнилое и уродливое. Только вот при всём при этом остаётся одна неувязка – кто будет определять, что вот это уродство и гниль, а вот это - нет?! Может быть, с точки зрения самих уродов всё наоборот и обстоит, а уродами являются как раз их гонители. Всё же зависит от точки зрения. А этих точек вокруг может существовать и есть на самом деле великое множество. Не со всех ты сам покажешься совершенством, это как минимум. А то и чудовищем, каких мало.
Гешка только один раз задумался над этим обстоятельством, но и этого хватило. Он вдруг резко охладел к подобного рода прореживающим санитарным процедурам при полиции, до которых она не хочет опускаться и марать себе руки. Поводом для последней санации уродливых отклонений в обществе, в которой Гешка принимал непосредственное участие, стал следующий инцидент. Однажды в полицию поступил ворох жалоб жильцов из Гешкиного и соседних с ним домов на участившиеся набеги бомжей или мигрантов по их сараи со съестными и прочими припасами. Полиция по привычке отстранилась, сделала благородный вид и свистнула на подмогу своих юных дружинников, на суд скорый и справедливый. Те и накрыли как-то вечерком целую шайку разномастных сарайных воришек. Сходу понеслось махалово немилосердное.
Гешка, привычно и сноровисто работая кулаками, нисколько не осознавал, что он вместе с другими «санитарами леса» на самом деле творит в своём праведном гневе. Пока вдруг не увидел как реальная, красная кровь бомжей в режиме реального времени действительно стекает по обшарпанным стенкам вскрытых теми сарайчиков. И губчатой ржавчиной запекается на полу. Пока внезапно не заметил свою соседку сверху - старенькую Фаину Исаковну, она его опекала с рождения. Бабушка быстренько ковыляла со своей палочкой к месту сражения, удерживая в другой руке рюмочку с валерьянкой. Ею она хотела спасать, отпаивать нещадно избиваемых голодных бомжиков. Своих припасов в сарайчике ей не было жаль, бог с ними. Святая простота бежала спасать одних людей от других. При помощи рюмочки валерьянки. Увидев хорошо знакомого соседского парнишку с окровавленными кулаками, Фаина Исаковна остолбенела, выронила рюмочку и прошептала: «Геша, да ты ли это?! Что случилось?! Ты же всегда был хорошим, добрым мальчиком!».
Его как молнией вдруг пробило. После этого Гешка немедленно свернул погром бомжиков, отозвал с места побоища свой неистовый гитлерюгенд и тут же призвал его к самороспуску. Неизвестно, послушались ли его остальные молотобойцы, но сам Гешка больше никогда не ходил на подобные акции. Словно бы и впрямь до мозга костей устыдился от слов Фаины Исаковны. Стал сторониться любых, даже самых очевидно правильных общественных мероприятий и их носителей, блюстителей нравов и прочих добровольных или штатных «санитаров леса». Как-то полностью осознал, что справедливости даже в принципе не существует. Никто, никогда и ни в чём не может быть прав, а любые права и свободы есть на самом деле кому-то очень нужные развод и фикция. Само же право вершить такую справедливость присваивается только теми, у кого на данный момент есть сила и кто на самом деле абсолютно равнодушен к судьбам людей, да и к самой справедливости.
С майором Шаховым и его напарником лейтенантом Сопиным Гешка виделся всё реже и реже, пока слегка не подзабыл и о них. Хотя оперативники Гешку ни к чему особо не обязывали, просто рекомендовали присматриваться к иным возмутителям спокойствия, хотя бы к тем самым юным хулиганам, повсеместно орудующим на самокатах и неизвестно что творящим. А что к ним присматриваться, коли Гешка после Москвы и без таких советов побывал среди них. Поэтому хорошо узнал этот замечательно отвязанный, как и он, дико мятущийся народ. Как раз к таким проблемным хулиганам он продолжал изредка приходить на собрания и всяческий весьма полезный всевобуч, а потом совсем перестал о том информировать добреньких дяденек оперов. Иногда выполнял мелкие поручения самого Серафима, командующего всем подпольем молодых ниспровергателей мира.
Майор Шахов иногда догадывался об этом, но пока никак не доставал с расспросами явно ускользающего мальца. Поджидал, пока Гешка сам окончательно прозреет, пока в нём вновь пробудится его «гражданская совесть». Или пока поглубже не укоренится, не приживётся он в новозарождающейся стихии неистребимого молодёжного бунтарства. Работа с агентурой всегда довольно тонкое дело, а уж особенно с сопливой и такой впечатлительной.
Потом все такие и законные и шалые отпуска позаканчивались. Гешка вновь, но теперь совсем-совсем по-другому взялся за ум. Он снова вышел на работу в свой пятый цех аппаратчиком второго разряда, хотя работу выполнял за третий и даже четвёртый разряд. Да и рабочие смены по причине относительного несовершеннолетия ему отводились не сокращенные, а вполне взрослые, поскольку главным кормильцем семьи теперь, после потери матери, становился именно он. Отец сидел на инвалидности, а бабуля пенсионерка. Не так часто приходилось общаться с друзьями во дворе, как и принимать участие в различных мероприятиях неформального молодёжного объединения под руководством всемогущего Серафима.
Новые Гешкины знакомые половых девиантов никогда не били, просто с омерзением отворачивались, бомжей тем более не громили. У них всё устроено было гораздо интереснее и значительнее, поскольку основывалось на новейших достижениях науки и техники. Одни только суперовские кикбайки чего стоили, а уж про передвигающих во времени хронокластики совсем молчать приходилось. На их счёт Серафим отдельно и строжайшим образом предупредил каждого из дворовой четвёрки друзей: при малейшей утечке информации на сторону, тем более к ментам – отнимаются не только хронокластики и кикбайки, но и остракизму все подвергаются полному, изгнанию из рядов дыижения подвергаются немедленному. А кому из парней или тем более мальчишек такое понравится?! Снова окунаться в прежнюю, унылую и пресную жизнь без погонь, без скачков во времени, без бесконечно шокирующих разговоров об истинной сути жизни или даже о природе оказывается реально существующих демонов?! Нет-нет, без этого оставаться теперь никому не хотелось. Иначе жить теперь никто бы не пожелал.
Так что с какого-то момента майору Шахову тут однозначно ничего не светило. Реальную информацию ему бы никто не слил, тем более Гешка. Но майор всё равно не терял настойчивости. Несколько раз приезжал к Гешке на работу, разговаривал с начальниками смены и даже цеха, высокого роста Геннадием Гавриловичем Поповым с резкими чертами лица, в принципе добрым, участливым дядькой. Разговоры вёл общие, как будто ни о чём, интересовался Гешкиными успехами и прочими подробностями. Говорил, что хочет поручить ему организацию одного очень важного дела, а какого именно пока не уточнял, да и сам пока не определился.
Гешка понимал, что майору до смерти хочется узнать, кто такой Серафим, чем он держит ребят вокруг себя и правда ли, что у них в объединении такая крутейшая техника, о которой даже помыслить никто бы из посторонних не смог. Гешка, как положено нормальному парню, своих не сдавал, но и майор с ним обращался по-человечески, без ментовских штучек и ловушек, и поэтому парнишке не хотелось ещё и ему доставлять неприятности. Встречаться встречался, но ни о чём особо не распространялся. Успокаивал он себя вполне очевидным соображением, что и самому Серафиму никак не помешало бы иметь свои глаза и уши среди полиции. Хоть и совсем уж неформальный, но всё равно канал связи. Мало ли что кому и когда окажется нужно?! Может быть, просто уведомить кого-то о чём-либо не по телефону, а просто так, по-человечески?! Кто знает, кто, кому и когда может на самом деле пригодиться?! Правильно – никто.
В Гешкиной смене аппаратчицей агрегатов погружного горения работала Маша Карабут, девица года на два или три постарше Гешки, но нисколько на его взгляд не старая, хотя его приятели и называли её «баушкой», это чтобы подначить дружка, скорее всего. Потому что внешне она выглядела чрезвычайно эффектной, красивой блондинкой, кудрявые локоны до плеч, зелёные глаза и всё такое. Поскольку Маша являлась как бы незамужней, но всё-таки чуть постарше, то и взялась она между делом опекать юного аппаратчика. Часто беседовала с ним за новую жизнь, отвечала даже на самые стрёмные вопросы, которые вполне освоившийся парень перестал стесняться ей задавать. Даже за жизнь в постели, за то почему девочки такие сучки и не могут просто так быть с мальчиками, зато со взрослыми парнями и дядьками совсем-совсем другие становятся – и за так и за этак. Маша успела закончить химико-технологический не то техникум, не то по-современному колледж. Была реально квалифицированным специалистом и разряд ей присвоен был аж четвёртый с соответствующей зарплатой и премиальными. Зная, что Гешка недавно лишился матери, она взяла на себя роль его старшей сестры и даже своеобразной наставницы по жизни. Понятно, что где-то в глубине себя - для начала.
По работе Гешка занимался синтезом стеарата пербората натрия в больших цистернах-реакторах с медленно вращающимися электрическими мешалками, установленными сверху. Шесть штук таких реакторов располагались на отметке минус пять, то есть, отчётливо ниже нулевого уровня цеха. Гешка подвозил на электрокаре, а потом загружал в каждый синтезатор по восемь мешков стеаратов, каждый по пятьдесят килограмм весом и постепенно разогревал паром. Получасом позже в каждый синтезатор добавлял порцию следующего реагента – по шесть мест рассыпчатой борной кислоты. Каждое место, между прочим, по сорок килограммов. С электрокара любые мешки очень удобно было вниз сгружать, просто опускать на грузовой паллете и на себе не носить. И так в каждый из шести реакторов – засыпал по двести сорок кг только борной, плюс четыреста стеаратов. Затем начинал общее смешивание, сначала медленное, то есть начинал первый этап синтеза.
