(Глава из романа «Конан: нежданные приключения»)
Восемнадцать всадников, неотступно преследовавших Конана, и сейчас приблизившихся на расстояние полумили, если честно, сильно беспокоили киммерийца.
Нет, если бы они стояли к нему лицом к лицу, с мечами, скажем, или саблями, или даже копьями в руках – никаких проблем не было бы: порубиться в доброй сече с солдатами любой гвардии, будь то личных телохранителей, или наёмников вроде него самого, было бы очень даже весело. И шансы победить даже всех этих немаленьких и отлично обученных ребят у него были бы весьма неплохими!
Поскольку в свои двадцать девять суровый сын севера боевыми навыками и физическими кондициями превосходил любого воина, живущего ныне в пределах Ойкумены. Конан был далёк от бахвальства, или глупости, когда так думал. Просто за долгие годы и сотни битв и сражений он имел тысячу возможностей убедиться в своём непревзойдённом мастерстве владения любым оружием, и отменной мускульной силе! Не нашлось ещё бойца, равному ему! Да и схватись он хоть с целой армией таких вот профессионалов, в открытом бою, надежда всё равно оставалась бы. Хоть какая-то…
Но те, кто преследовал его, отнюдь не собирались вступать с ним в честную схватку. Нет, они собирались пунктуально исполнить волю своего властелина: а именно - принести ему на блюде голову дерзкого варвара! А поскольку им было отлично известно, что биться с ним в открытую – не желать себе добра, они и собирались убить Конана, не давая ему шанса. То есть – оставшись целыми.
Издали.
Застрелив его из луков.
Так, чтоб не подходить на такое расстояние, с которого он мог бы достать их ударом своего любимого хайбарского меча. И кинжала.
Именно эти смертоносные длинные стигийские луки, устрашающе мощные и безотказные боевые орудия, что сейчас видны были издали как тоненькие чёрные палочки, выглядывающие из-за спин всадников, и не давали варвару покоя, заставляя понукать и подгонять своего коня, и так находившегося на пределе сил.
А вот кони преследователей отнюдь не выглядели уставшими и загнанными, поскольку воины Шавкат-бека имели возможность сменить их всего три часа назад – когда проезжали кишлак Янгиель, последний военный форпост суверенной территории султаната Париссии с постоянным гарнизоном. Стоявшем на охране южных границ этого небольшого государства, на кромке вечных песков великой пустыни Заргоры. Куда сейчас и вынужден был скакать, углубляясь в дебри знойных песков, всё дальше от караванных путей и оазисов, Конан-варвар, спасая свою драгоценную шкуру.
А заодно – пытаясь спасти и плоды очередной «работы».
То есть - драгоценные камни, украденные из сокровищницы приведённого в ярость этой дерзкой выходкой Шавкат-бека. Ну, а опрометчиво взятый оттуда же мешочек с золотом пришлось бросить ещё час назад: Конан наивно посчитал, что если рассыпать золотые монеты по песку, так, чтоб они тянулись за ним, и лежали не слишком близко друг от друга, и по краям дороги, преследователи потеряют время, пытаясь собрать их, чтоб или – обогатиться самим, или уж – вернуть в казну правителя.
Однако всадники не задержались у золота даже на секунду – видать, хорошая дисциплина вдолблена в головы личной гвардии султана! И не смеют они ослушаться личного приказа своего повелителя. Возжелавшего украсить парадные ворота арка – своей крепости! – пикой с насаженной на неё волосатой варварской головой! В назидание тем, кто надумал бы попробовать повторить попытку проникновения с султанскую сокровищницу.
Это обещание султана, озвученное горластым глашатаем со стен Париссии вслед удалявшемуся во весь опор от города Конану, не радовало. Поскольку не оставляло киммерийцу практически никаких надежд на спасение: не пройдёт и получаса, как выбившееся из сил животное под ним падёт, а укрыться от стрел отличных стрелков в пустыне, поросшей лишь редкими кустиками саксаула да верблюжьей колючки – негде!
Разве что в песок зарыться - наподобии всех тех мелких и не очень, сердитых ящерок, мимо которых он сейчас проезжал. Ну, или чтоб уж не сильно мучиться от агонии, истекая кровью, хлещущей из многочисленных ран от стрел, дать укусить себя сердитому щитоморднику, шипящему на него сейчас с небольшого бархана. Смерть была бы быстрой. Хотя и тоже – мучительной.
Зато догонявшим его убийцам нечем было бы гордиться!..
Но чёрта с два он позволит вот так, просто – змее, или лучникам - издали, убить себя! Не-ет, он, в случае совсем уж тяжёлого положения, продаст жизнь подороже!..
Впрочем, это-то всегда успеется. Ведь можно ещё…
Понадеяться на чудо! Ведь выручало его сколько раз его невероятное везение! И удачливость – фортуна и звёзды покровительствуют смелым!
Ну, или не совсем всё же - звёзды.
Конан, решив, что терять особо нечего, надумал срочно обратить помыслы к своему суровому покровителю – Крому. Он всегда верил в него, конечно… Но за всеми этими мирскими заботами и трудами, праведными, и не очень, когда надо и порубиться за чью-нибудь армию в качестве наёмника, или покорсарить, уже лично возглавляя экипаж из отборных головорезов, или повеселиться с друзьями, или представительницами древнейшей профессии, отмечая очередную удачу, или планируя новое «дело», иногда попросту забывал воздать дань уважения, и даже просто – вспомнить, и помолиться.
Но сейчас, похоже, его отчаянные молитвы и призывы возымели своё действие!
Потому что на самом краю горизонта, в той стороне, куда он настойчиво направлял коня, теперь уже свернув с хоть как-то проторенной тропинки на песчаную целину между барханами, что-то определённо возникло. Что-то, разраставшееся с невероятной быстротой, закрывая небо вдали туманной - жёлто-белой сверху, и совершенно чёрной внизу, у поверхности - мглой!
Варвар быстро понял, что это такое.
Самум!
Страшная песчаная буря! Приносящая в оазисы и на плодородные поля мириады песчинок, покрывая привычную для людей благодатную и плодородную земную твердь иногда небольшим, а иногда – и саженным слоем. И заставляя караванщиков направлять своих главных подопечных – верблюдов, в обход загубленных источников воды. А дехкан-крестьян – сниматься с насиженных мест, проклиная свою судьбу, и искать, где бы ещё можно было заняться единственно доступным и привычным им делом - земледелием…
А ещё до Конана доходили слухи, что однажды, всего-то пару десятилетий назад, одна такая буря, насланная чёрным служителем Сета, полностью засыпала, навсегда похоронив где-то в дебрях пустыни, огромную, сорокатысячную, армию императора Вассераха Гондорского, пожелавшего захватить Раввенну – халифат, подконтрольный Кушанскому царству. Халиф Желаледдин, нанявший этого мага, по слухам, буквально озолотил искусника. После чего от греха подальше отправил сразу в отставку, и - домой.
Чувства халифа Конан понимал отлично: человека, способного на такое, нельзя злить. Но и держать от себя… Лучше – подальше!
Так что понукая фыркающего и прядающего ушами пропотевшего насквозь коня двигаться, вопреки его воле, в сторону клубящегося, подобно океану тьмы, широкому фронту кроваво-чёрно-жёлтого вблизи облака, и уже ощущая дыхание обжигающего ветра на своём лице, Конан не знал: радоваться ему, или бояться.
С одной стороны, окажись он внутри плотной тучи песка, его не будет, конечно, видно суровым и упрямым воинам Шавкат-бека… Но с другой – ему и самому ничего не будет видно! А поскольку буря может бушевать от суток - до пяти, особых шансов выжить у человека, застигнутого, вот именно, в пустыне, без запасов воды и пищи, нет.
А, впрочем – кому он голову морочит!
Выжить шансов нет, вот именно, оставшись лицом к лицу с подло, но эффективно собирающимися расстрелять его из луков, матёрыми профессионалами!
Конь под рукой киммерийца дёрнулся – похоже, споткнулся. Дёрнулся снова. Остановился. Плохо дело: это верный спутник окончательно обессилел, и собирается грохнуться наземь, завалившись на бок! Не мешкая Конан соскочил с седла, не забыв прихватить сильно полегчавший бурдюк: его последние запасы воды. Плащ, мешок с продуктами, мешочек с золотыми монетами, и бесполезное копьё варвар отшвырнул, как ненужный балласт, уже давно. И сейчас поспешил покинуть седло, облегчая его.
Но конь всё равно упал, укоризненно кося на него влажным испуганным глазом. Конан вздохнул: щадить бедное животное, когда речь шла о его жизни он и не помышлял!
Вот так, с бурдюком, перекинутым через плечо, и вооружённый только верным мечом, оставшимся на поясе, и неизменным кинжалом, торчащим за голенищем крепкого сапога, он и бросился, не мешкая ни секунды, в сторону приблизившегося уже на какую-то милю клубящегося мрачного облака, занимавшего сейчас добрых полнеба!
К его огромному сожалению, всадники, преследовавшие его, и сейчас сократившие расстояние между ними до четверти мили, не повернули коней назад, испугавшись грозного природного явления. Видать, наказание за ослушание было обещано куда более суровое, и вызывало страх куда больший, чем опасения просто заблудиться в пустыне во мраке грозно ревущей и бушующей песчаной бури, умерев от жажды и голода. Или задохнувшись!
Напротив, с гиканьем и воем сардоры погнали коней вперёд. Понукая их и лупя нагайками что было сил: чтоб постараться нагнать и убить дерзкого вора, пока тот в пределах видимости!
Не желая, чтоб это случилось, когда возможное спасение так близко, Конан наддал, и, понимая, что сейчас экономить силы бессмысленно, (Догонят – и они ему уже никогда не понадобятся!) мчался так, как никогда ни до этого, ни после! В ушах свистел ветер, и лёгкие, казалось, готовы выскочить из обожжённого горла, но он не позволял себе сбавить ход ни на миг!
Удача ли, молитвы, звериная сила и скорость, или что другое помогло дерзкому варвару, но ему удалось нырнуть в раскалённую утробу тучи в тот момент, как вокруг в песок стали вонзаться пущенные в отчаянии слишком с большого расстояния стрелы! Разумеется, прицелиться точно всадники на бешено мчащихся конях пока не могли, да и окрепший ветер сдувал посланниц смерти с верного курса. Однако понимая, что даже случайное попадание может сильно замедлить его движение, Конан припустил ещё быстрее, пытаясь ещё и кидаться из стороны в сторону, выписывая зигзаги.
Впрочем, обернувшись через пару десятков шагов